К ночи неофициально была выдвинута версия об организации покушения на императора младшим наследником империи, но только неофициально – потому как едва ли легко можно было посадить на престол того, кто жестоко расправился с родственником.
Вот так, с легкой руки моего монстра, тот, кого я недавно одарила воображаемым другом, стал императором Ятори, а дело с нападением на дворец замяли. И так как новый император был крайне признателен своему первому министру, который надавил всем своим авторитетом на кабинет министров и заставил их поддержать назначение, то дело с разрывом помолвки император Миюки тоже замял и получил назад свою сестру с формулировкой: «Не оправдала ожиданий».
Но это был тяжелый день.
Тяжелый для меня – судорожно кусающей губы, меряющей пространство спальни Чи нервными шагами, отслеживающей все новости и съемки переговоров. Тяжелый для него – сумевшего договориться со всеми, заставить заткнуться недовольных и сохранить двусмысленность ситуации, поставив императора Миюки в полную зависимость от себя.
И когда Адзауро, уставший и сохраняющий невозмутимое выражение на лице, по-моему, уже исключительно усилием воли, вошел в спальню, я ожидала, что он просто рухнет на постель. Учитывая, что полторы тысячи шиноби уложил именно он, я в целом не представляла, как Чи все еще держится на ногах.
Но своего монстра я явно плохо знала.
– Та-а-ак, – запирая дверь и меняя невозмутимость на полную предвкушения усмешку, от которой мне стало даже немного нехорошо, протянул Адзауро, – с ненужным закончили, переходим к самому главному.
И он плавно шагнул ко мне так, что сразу стало ясно, что для него главное.
– Чи, ты же сейчас свалишься от усталости, – почему-то отступив, и это было какое-то интуитивное отступление, заметила я.
– О, Кей, ты меня сильно недооцениваешь, – скинув пиджак небрежным жестом, он начал медленно расстегивать рубашку, – знаешь, сколько времени у меня секса не было?
Черт, я не хотела этого знать.
– Намекну, – и он перешел к расстегиванию манжет, – с того момента, как сразу после мне пришлось мотаться по всей столице Дженеры, разыскивая не в меру прытких уже не девственниц.
– Ты искал меня всю ночь? – потрясенно спросила, как-то неожиданно обнаружив, что в попытке отступить дошла до стены и отступать больше было некуда.
На губах Адзауро играла все та же пугающе-маникальная ухмылка монстра, дорвавшегося до самого вкусного, но вот он подошел вплотную, полуобнаженный, жилистый, весь словно созданный из стальных жестких мышц, его руки уперлись в стену по обе стороны от меня, и, глядя мне в глаза, Чи едва слышно произнес:
– Я искал тебя всю жизнь.
И если я думала, что этот сложный день подошел к концу, то я ошиблась. Очень-очень-очень сильно ошиблась.
Адзауро начал с поцелуев, и я лишь судорожно вздохнула, когда он сжал меня, продолжая целовать все так же жадно, безумно, бесконечно. Тысячи поцелуев или один бесконечный, то алчный, то сминающий, то пронзительно-нежный – и я потерялась. Потерялась во времени, потерялась в нем, потерялась в себе.
Я думала, что он устал? Он не устал. Ни капли. Ни на йоту. Ни на грамм. Ни на атом.
Он дорвался.
До меня. До возможности быть со мной. До осознания, что я хочу быть с ним. И потому страсть, которая ощущалась почти в воздухе, словно наэлектризовав все вокруг, приобрела неторопливую уверенность в том, что жертва этой самой страсти уже никуда не денется.
Он целовал жадно и вместе с тем неторопливо, словно наслаждался вкусом моих губ, вкусом моей кожи, вкусом меня, вкусом возможности обладать мной. И при этом он словно балансировал на грани, на самом краю бездны, не позволяя себе окончательно сорваться вниз. Зато уверенно и умело ввергая в нее меня.
Я задыхалась, теряя ощущение пространства и не понимая, в какой момент мы переместились от стены до постели. Я выгибалась навстречу его ласкам, захлебываясь стонами и собственным криком, я горела, сгорала, полыхала, как спичка, но на все мои молчаливые просьбы остановиться хотя бы на минуту, секунду, мгновение ответом мне были неумолимые глаза моего монстра, гипнотизирующие, мерцающие нежностью и беспощадностью одновременно, вспыхивающие удовольствием каждый раз, когда я снова срывалась на крик.
Когда-то я ненавидела свое тело – это было до Чи.
Когда-то мне казалось, что сотни операций лишили меня чувственности, – это было до Чи.
Когда-то я считала себя холодной и сдержанной – это тоже было до моего монстра.
На моем теле не осталось ни миллиметра кожи, которую лишили бы ласки, ничего, что не горело бы от поцелуев, и практически ни капли стыда, потому что совести у моего психа не было, запретных зон тоже, а вот желание заставлять меня захлебываться стонами присутствовало в избытке.
Сумасшествие из прикосновений и поцелуев, вихрь космической нежности, неумолимость и непреклонность метеоритного дождя и улыбка, которую я ощущала, когда он целовал мое тело. А когда его пальцы добрались туда, куда он сам все еще, кажется, не собирался вовсе, последней моей мыслью было: «Надеюсь, тут хорошая звукоизоляция».
Я сорвала голос. Я горела, взмокшая, обессиленная настолько, что едва ли смогла бы сейчас встать, я умоляла его остановиться уже в голос, к дьяволу гордость, ее не осталось. Крик переходил в стон, стон в крик, в какой-то момент я уже едва ли могла даже говорить, вновь опадая на смятые простыни. Я почти умирала, взлетала, падала, умирала снова, но останавливать это безумие Адзауро не собирался вовсе – он вошел во вкус.
Это я была уже без сил, а он только вошел во вкус.
Что вы знаете о пытках удовольствием? Чи знал все!
И если у меня в тот момент еще оставались чувства, то они остались только на его губах, его пальцах, его прикосновениях.
И уже где-то на грани потери сознания я ощутила, как он вошел в меня, позволяя самому себе получить то, что уже довело меня до состояния невменяемости. И никакой боли. Ничего, кроме накатывающего ощущения взрывающихся звезд в моих глазах и неумолимости маниакального удовлетворения в его.
Когда мокрый, безумно счастливый и не желающий хоть как-то скрыть это Чи лег рядом и мгновенно собственническим жестом прижал меня к себе, за окном занимался рассвет.
За открытым окном!
Открытым!
– Ты монстр, – хрипло прошептала я, не имея сил даже пошевелиться, хотя очень хотелось выразить все свое возмущение.
– Мм-м, – протянул Чи, медленно скользя пальцами от моей груди и ниже, – я монстр, да. И у тебя проблемы, Кей.
– Это еще почему? – не поняла я.
Адзауро мягко сместился и, накрывая мои губы поцелуем, прошептал:
– Потому что я очень неутомимый монстр. Второй раунд?
– Да ты издеваешься!
В темных глазах мелькнула насмешка, а после голод, голод такой силы, словно у него секса не три минуты не было, а три жизни как минимум.
– Я даже извинюсь, – скользя губами по моей шее, уведомил Чи, – как-нибудь… потом…
Я сдохну. От удовольствия, похоже, но сдохну.
Мы не спали всю ночь. Мы не спали все утро. В девять раздался звонок из императорского дворца, но Чи ответил где-то через час, когда я уже, кажется, даже дышала с трудом.
На время разговора я просто вырубилась, разбудил меня быстрый поцелуй и сказанное с опять-таки предвкушением:
– Не скучай, я скоро вернусь.
– Проваливай к демонам! – от всей души пожелала ему.
И заснула с улыбкой, чувствуя, как меня с такой же счастливой улыбкой на губах нежно поцеловали на прощание.
Завтракала я часов в… четыре дня, но сказать, что я поднималась с постели с трудом, – это вообще ничего не сказать. У меня болело все тело. Начиная от губ и заканчивая пальцами на ногах. Болела каждая мышца. Словно я вместо одной тренировки замахнулась сразу на десять, значительно переоценив возможности собственного тела, но при том это была самая приятная боль на свете, и плевать, что губы опухли – счастливая улыбка с них не сходила.
Чи вернулся, когда я допивала чай.
Когда он вошел и увидел меня, его глаза засияли счастьем. Он скинул пиджак у дверей, подошел ко мне, наклонился и прошептал:
– Привет, любимая.
Наверное, планировался быстрый приветственный поцелуй… но что-то явно пошло не так. В какой-то момент что-то разбилось, и только после я осознала, что давно сижу на руках у Адзауро, и мы все так же целуемся, потеряв счет времени.
– А мне никогда не нравился императорский фарфор, – сказал Чи, обозначив, что конкретно разбилось, и вернулся к моим губам.
Безумное ощущение счастья…
Безумие в ощущении счастья…
Сумасшествие, разделенное на нас двоих…
И осознание, что тебе не нужен ни сон, ни еда, ни вообще ничего, кроме него. Мы жили прикосновениями, мы дышали друг другом, мы не могли остановиться и не хотели останавливаться. И не важно, что, где и как, где мы, куда идем, куда летим, что делаем – главное, чувствовать, как его рука сжимает мою, главное, ощущать его присутствие рядом.
Мы не досыпали – нам было плевать. Не доедали, часто забывая про еду, потому что одно соприкосновение рукавами, и к дерсенгам обед, ужин или завтрак. Мы потеряли ощущение мира и строили свой, личный, для себя.
А потом что-то пошло не так.
Сначала я списала это на переутомление от тех постельных упражнений, после которых не оставалось сил даже двигаться. Потом на еду и слишком поздние завтраки.
Но в одно утро я, едва заснувшая после очередной изматывающей нежностью ночи, с трудом добежала до ванной.
Чи подскочил мгновенно, догнал, поддержал, придержал волосы. А после напряженный, побледневший от тревоги вымыл меня в душе и вызвал врача, наплевав на все мои убеждения, что все в порядке, просто переутомилась… секс вообще штука утомительная, как оказалось.
Доктор, сухонький пожилой мужчина, первым делом взял кровь на анализ, который провел тут же, и сообщил нервному, вконец бледному Адзауро, что я беременна.