— И зачем вы снова звоните?
— Мне нужно время. Отнеситесь к подсказке с кладбищем как к доказательству того, что мне нечего от вас скрывать. Симон для меня такая же загадка, как и для вас. Но я выясню правду. Мне только нужно, чтобы вы оставили меня в покое.
— Боюсь, уже поздно.
— Почему? Я ничего не нарушил.
— Мне так не кажется. Мы нашли ваш автомобиль. Он был случайно припаркован рядом с транспортной компанией в районе Моабит.
— Выпишите мне штраф, если машина стояла в зоне запрещения стоянки.
— По описанию мужчины, который открыл холодильник с трупом, визитер был очень похож на вас. Странно, не так ли? Кстати, насчет запрета стоянки. Сегодня у Хакского рынка, во втором ряду, стоял черный джип. Перед частной клиникой Тифензее. Вы там были?
— Нет.
— Но зато был некий Андреас Борхерт. Мы проверили номера. По всей видимости, с сегодняшнего дня вы и насильник снова неразлучны.
— Анди оправдали.
— О’Джей Симпсона[5] тоже. Но оставим это. Важнее то, что из-за вас я снова был вынужден ограждать место убийства.
— Думаете, я проинформировал бы вас, если бы сам убил мужчин?
— Нет. Я не считаю, что вы убийца, Штерн.
Это были единственные слова, которые легко дались Энглеру.
— Тогда что?
Солнце зашло, и с каждой фразой вокруг них сгущалась темнота. Энглер был благодарен за строительную лампочку, которая освещала навес. Он помедлил и вопросительно посмотрел на Брандмана.
Он правда должен это сделать? Внутренне он противился, но психолог-криминалист ободряюще кивнул ему, и Энглеру пришлось придерживаться стратегии, о которой они договорились с начальником комиссариата.
— Ладно, я вам кое-что раскрою. Но только потому, что завтра это будет написано во всех газетах: мужчину с топором в черепе звали Гаральд Цукер. Другого, в холодильнике, Самюэль Пробтесцки. О первом мы ничего не слышали уже пятнадцать, о другом двенадцать лет. Хотите знать, почему нам было плевать на это до сегодняшнего дня?
— Они преступники.
— Правильно. К тому же одни из самых жестоких. Убийства, изнасилования, проституция, пытки. Они специализировались на самых тяжких преступлениях, и за ними по всей стране тянулся кровавый след. Мы просто не успевали.
Энглер услышал, как Брандман зажег сигарету.
— Мы думаем, что Цукер и Пробтесцки входили в какую-то банду психопатов. Просто они не единственные, кто бесследно исчез в последние годы. В общей сложности, у нас семь невыясненных случаев.
Вдали сотрудники научно-экспертного отдела освещали галогенными прожекторами сырую землю. Двое людей Энглера, одетые в комбинезоны, сидели на корточках в грязи и раскапывали еще одну могилу. Возможно, Плуто был не единственным прикрытием здесь. Энглер подумал о Чарли. К счастью, одна старая знакомая присматривает сегодня за бедным животным и погуляет с ним, хотя вряд ли собака обрадуется прогулке под дождем.
— А что с последней находкой? — спросил Штерн немного рассеянным голосом. Как будто все еще переваривал предыдущую информацию. — Как он вписывается в общий ряд? Это ведь был ребенок.
— Да. Мы подозреваем, что речь идет о Лукасе Шнайдере. Это на совести Пробтесцки. Жертва неудачного шантажа с целью получения выкупа. Тело мальчика было найдено двенадцать лет назад на помойке. Голову нам так и не удалось разыскать. До сегодняшнего дня.
Энглер порылся в кармане своих льняных брюк в поисках носового платка. Не успев найти его вовремя, чихнул через рот, одновременно зажав нос. Кто-то сказал ему, что в таком случае в черепе повышается давление, и это может привести к инсульту. Но он с трудом представлял себе, что меч судьбы застанет его именно на кладбище для животных.
— Почему вы мне все это рассказываете? — услышал он вопрос Штерна.
Энглер кивнул и сердито взглянул на Брандмана. Именно этот вопрос он задал Хертцлиху, когда они обсуждали ситуацию. Их уловка была такая дешевая, что любой болван догадается. Тем более Штерн.
— Потому что я вас раскусил, — ответил он против воли, как условились.
— А вот это интересно.
— Вы не профессионал, Штерн. Кроме того, вы совершаете много ошибок. Пока единственный разумный шаг с вашей стороны был заменить сотовый телефон на спутниковый, с которого вы сейчас разговариваете со мной. Но этот совет, вероятно, дал вам Борхерт.
— Я не в бегах. Я никого не убивал.
— А я этого и не утверждаю.
— Что же тогда?
— Ладно, сначала перечислю вам факты. Во-первых, за последние семь лет из поля зрения один за другим исчезли семеро психопатов. Во-вторых, двоих вы нам вернули. В виде трупов. И в-третьих, вы защитник по уголовным делам.
Штерн застонал на другом конце провода.
— На что вы намекаете?
— Что вы имеете дело с подонками. С Симоном это никак не связано. Он просто подставное лицо. Я предполагаю, кто-то из ваших клиентов-извращенцев раскрывает вам, где спрятаны трупы.
— И зачем кому-то это делать? С какой целью?
— Возможно, этот клиент спрятал что-то вместе с трупами, и вы сейчас должны добыть это для него? Не знаю. Но вы мне все расскажете. Самое позднее после ареста.
— Это же смешно. Просто абсурд.
Энглер развеял рукой невидимое облако сигаретного дыма, который защипал ему глаза.
— Вы находите? Судья счел доводы вполне убедительными, когда полчаса назад подписал ордер на ваш арест. Кстати, заодно с ордером на арест Карины Фрайтаг и Борхерта за пособничество в похищении ребенка.
Энглер с негодованием бросил трубку и задался вопросом, зачем Брандман протягивает ему свою огромную ручищу.
— В чем дело? — раздраженно спросил он, еще не отойдя от разговора, который, по его мнению, с самого начала стал развиваться не в том направлении.
— Телефон, — попросил Брандман.
— Зачем он вам?
— Хочу отдать техническим специалистам, может, они смогут что-нибудь определить. И по скрытым номерам…
— …можно установить вызывающего абонента, я знаю. — Энглер бросил ему телефон и подошел ближе.
— Это было в последний раз. Больше никогда на такое не соглашусь, ясно?
— Что?
— Этот театр. Может, я ошибаюсь, и Штерн все-таки связан с убийствами. Но мы подставляем сами себя, посвящая его в детали нашего расследования.
— Я вижу это по-другому. Вы разве не слышали его голос? Он становился все громче. Это значит, вы напугали его. Штерн новичок в этом деле. Неопытный испуганный штатский в бегах, с маленьким онкобольным мальчиком на руках. Если заставить его нервничать еще больше, он допустит ошибку. Споткнется, упадет на землю, и тогда мы сможем, выражаясь словами Хертцлиха… — Брандман бросил сигарету на утоптанный земляной пол, — раздавить его, как червяка.
Давя окурок ботинком, психолог-криминалист перенес весь свой вес на правую ногу, словно хотел вдавить длинный гвоздь в толстую доску. Затем молча вышел из-под навеса и поплелся, обходя множество мелких луж, вниз по склону к своей машине. Энглер проводил его взглядом и, пока Брандман медленно удалялся из вида, соображал, кого в Федеральном управлении уголовной полиции можно попросить достать ему личное дело этого странного следователя по особо важным делам.
3
Штерн прижался разгоряченным лицом к зеркальному стеклу.
«За последние семь лет из поля зрения один за другим исчезли семеро психопатов».
Слова следователя эхом отдавались в его голове, когда он смотрел вниз, на сверкающую танцплощадку в двадцати метрах под ним.
Бюро владельца дискотеки располагалось, как орлиное гнездо, под крышей комплекса, который, по всей видимости, был сконструирован несостоявшимся капитаном. Большой дискозал снаружи напоминал корабль. Символ дискотеки — подсвеченная розовым дымовая труба на белоснежной носовой части центрального здания — за километры указывала неистово жаждущей танцев молодежи путь в бранденбургской ночи. У Борхерта все еще был ключ, поэтому «Титаник» мог послужить им укрытием по крайней мере на ближайшие три часа. Пока дискотека официально не откроется для публики.
Штерн отправился вниз к трем своим спутникам. Как в пятизвездочном отеле, он спустился в стеклянной кабине лифта на основную танцплощадку и подумал, как лучше все рассказать. С этого момента они в бегах. Борхерту ситуация знакома. Но для Карины это наверняка премьера. Двери лифта открылись, и только сейчас он услышал громкую музыку.
— Эй, у малыша есть вкус! — крикнул ему Анди. Он стоял на другом конце танцплощадки рядом с Симоном и двигал бедрами. Мальчик радостно смеялся и хлопал в такт рок-песни, раздававшейся из сабвуферов.
— Он подключил айпод Симона к музыкальному оборудованию, — объяснила Карина.
Штерн вздрогнул, потому что не заметил, как она подошла.
В пятнадцати метрах от них Борхерт, закинув голову, пел в воображаемый микрофон.
— Мы должны сдаться. — Штерн сразу же и откровенно перешел к сути дела. Он объяснил Карине, что их разыскивают. — Мне очень жаль. — Такими словами он резюмировал краткое содержание разговора с Энглером и тщетно искал в глазах Карины признаки беспокойства.
— Не стоит. Это же мое решение, — возразила Карина. — Я вас свела. Если бы не я, у тебя сейчас не было бы этих проблем.
— Почему ты так спокойна? — Штерну неожиданно вспомнилась та ситуация два года назад. Тогда, на парковке перед «Макдоналдсом», он порвал с Кариной, а она все равно улыбалась.
— Потому что это того стоило.
— Я не понимаю.
— Ты только посмотри. Я знаю Симона уже полтора года. Но таким счастливым еще никогда не видела.
Штерн заметил, как Борхерт помахал ему, и подумал, сможет ли он когда-то посмотреть на мир глазами Карины. Они были вместе всего дней десять, когда он объявил, что хочет расстаться. Прежде чем успеет по-настоящему влюбиться в нее. Когда Карина на прощание нежно коснулась его щеки, Штерн узнал о себе нечто важное. В тот момент он понял, что ему не хватает того жизненного фильтра, который помогает Карине выключать негатив в самой ужасной ситуации и даже находить розу на краю поля битвы.