— И зачем же тебе адвокат? — спросил он, с трудом сглотнув закипающую злость. По крайней мере, эта комическая ситуация обеспечит пищу для веселых разговоров во время перерывов в бюро.
Штерн указал на пластырь у Симона на затылке:
— Из-за этого? Подрался с кем-то на школьном дворе?
— Нет. Не то.
— Что тогда?
— Я убил.
— Прости, что? — Штерн задал этот вопрос после короткой паузы, твердо уверенный в том, что десятилетний мальчик не мог произнести такие слова. В недоумении он вертел головой, переводя взгляд с Карины на ребенка и обратно, словно следил за летающим теннисным мячиком, пока Симон не повторил еще раз. Громко и четко:
— Мне нужен адвокат. Я убийца.
Где-то вдали залаяла собака, и лай смешался с несмолкаемым гулом близлежащего шоссе. Но Штерн не слышал этого, как и тяжелых капель дождя, которые время от времени с глухим стуком падали на крышу машины скорой помощи.
— Ладно. Ты думаешь, что кого-то убил? — спросил он после секундного оцепенения.
— Да.
— Можно поинтересоваться кого?
— Не знаю.
— Ага, значит, не знаешь. — Штерн сухо усмехнулся. — Вероятно, ты также не знаешь, как, почему или где это было, потому что все это глупая выходка, и…
— Топором, — прошептал Симон.
Но Штерну показалось, что мальчик это прокричал.
— Что ты сказал?
— Ударил топором. Мужчину. По голове. Больше я ничего не знаю. Это было давно.
Роберт нервно моргнул.
— Что значит — давно? Когда это произошло?
— Двадцать восьмого октября.
Адвокат посмотрел на указатель календарных чисел на своих наручных часах.
— Это сегодня, — раздраженно отметил он. — А ты сказал, что это случилось давно. Как тебя понимать? Ты должен определиться.
Если бы Штерну на перекрестных допросах всегда встречались такие удобные свидетели. Десятилетние дети, которые уже на первых минутах начинали путаться в показаниях. Но эта мечта продлилась недолго.
— Вы меня не понимаете. — Симон печально покачал головой. — Я убил мужчину. И именно здесь!
— Здесь? — эхом вторил Штерн, растерянно наблюдая за тем, как Симон осторожно протиснулся мимо него, вылез из машины скорой помощи и с любопытством осмотрелся. Штерн проследил за его взглядом, который задержался на полуразрушенном сарае для инструментов в ста метрах, рядом с небольшой куртиной деревьев.
— Да. Это было здесь, — удовлетворенно заверил Симон и взял Карину за руку. — Здесь я убил мужчину. Двадцать восьмого октября. Пятнадцать лет назад.
2
Роберт выбрался из машины скорой помощи и попросил Симона немного подождать. Потом грубо схватил Карину за запястье и отвел на три шага назад, к багажнику своего лимузина. Дождь теперь едва моросил, но стало темнее, ветренее и, в первую очередь, холоднее. Ни Карина в ее тонком халате, ни Роберт в своем костюме-тройке не были одеты по погоде. Но, в отличие от него, Карина не выглядела озябшей.
— Один вопрос, — прошептал он, хотя на таком расстоянии Симон никак не мог его услышать. Ветер и монотонный шум автострады поглощали все остальные звуки. — У кого из вас двоих поехала крыша?
— Симон — мой пациент в отделении неврологии, — ответила Карина, как будто это могло что-то объяснить.
— Ему больше подошло бы психиатрическое, — прошипел Штерн. — Что это за ерунда с убийством пятнадцатилетней давности? Он не умеет считать или просто шизофреник?
Роберт открыл багажник с помощью ключа-пульта дистанционного управления. Одновременно включил свет в салоне, чтобы хоть что-то видеть в дождливом сумраке.
— У него опухоль головного мозга. — Карина сложила большой и указательный пальцы в кольцо, чтобы продемонстрировать размер опухоли. — Врачи дают ему несколько недель. Или даже дней.
— Господи, это от нее такие побочные эффекты? — Штерн достал из багажника зонт.
— Нет. Это я виновата.
— Ты?
Он поднял глаза, переведя взгляд со своей руки, в которой держал новую дизайнерскую вещицу с непонятным принципом работы. Штерн даже не смог найти кнопку, чтобы раскрыть зонт.
— Я же сказала, что напортачила. Ты должен знать: этот малыш очень смышленый, невероятно впечатлительный и удивительно эрудированный для своего возраста, что граничит для меня с чудом, учитывая, из какой он семьи. Когда ему было четыре, его забрали у неблагополучной матери. Из абсолютно запущенной квартиры — нашли умирающим с голоду в ванной рядом с дохлой крысой. Потом он попал в приют. Там на него обратили внимание, потому что мальчик охотнее читал энциклопедию, чем бесился с ровесниками. Воспитатели считали нормальным, что у ребенка, который так много думает, постоянно болит голова. Но затем у него в мозгу обнаружили эту опухоль, и с тех пор, как Симон попал в мое отделение, у него нет никого, кроме медперсонала. Вообще-то у него есть только я.
Карина все-таки озябла, потому что у нее начали дрожать губы.
— Не понимаю, куда ты клонишь.
— Позавчера у Симона был день рождения, и я захотела сделать ему особенный подарок. Ему, конечно, только десять. Но из-за своего жизненного опыта и болезни он более зрелый, чем другие дети в таком возрасте. Я решила, он достаточно взрослый для этого.
— Для чего? Что ты ему подарила? — Штерн наконец оставил попытки открыть зонт и приставил его, как указку, Карине к груди.
— Симон боится смерти, поэтому я организовала для него сеанс регрессии.
— Сеанс чего? — спросил Роберт, хотя совсем недавно видел что-то такое по телевизору.
Конечно, так типично для Карины испробовать и этот модный эзотерический прием. Видимо, сама идея прошлой жизни завораживала людей всех возрастов. Эта тяга к сверхъестественному становилась идеальной почвой для сомнительных терапевтов, которые появлялись как грибы после дождя и за внушительный гонорар предлагали такие «сеансы регрессии»: путешествие в прошлое до рождения, во время которого человек узнавал — как правило, под гипнозом, — что шестьсот лет назад был сожжен на костре во Франции или коронован на царство.
— Не смотри на меня так. Я знаю, какого ты обо всем этом мнения. Ты даже не читаешь гороскоп.
— Как ты только могла подвергнуть этого мальчика такому мошенничеству?
Штерн испытал ужас. В телевизионном репортаже предупреждали о тяжелых психических травмах и последствиях. Люди с неустойчивой психикой часто не выдерживали, когда какой-то шарлатан убеждал, что все их настоящие проблемы связаны с неразрешенным конфликтом в предыдущей жизни.
— Я просто хотела показать Симону, что ничего не заканчивается после смерти. Он не должен грустить, что прожил так мало, потому что все продолжится.
— Скажи мне, что это шутка.
Она покачала головой:
— Я отвела его к доктору Тифензее. Он дипломированный психолог и преподает в университете. Так что не шарлатан, как ты наверняка думаешь.
— И что случилось?
— Он гипнотизировал Симона. Вообще-то ничего такого не происходило. В состоянии гипноза Симон почти ничего не мог разобрать. Лишь после он сказал, что был в темном подвале, где слышал голоса. Жуткие голоса.
Штерн поморщился. Холодок, пробежавший у него по спине, с каждой секундой становился неприятнее, но это была не единственная причина, почему Штерн хотел убраться отсюда как можно скорее. Где-то вдали товарный поезд мчался к следующей станции, и сейчас уже Карина перешла на шепот, как Штерн в начале их разговора.
— Когда Тифензее хотел вывести его из гипноза, у него сначала не получалось. Симон впал в глубокий сон. А когда проснулся, рассказал нам то же, что тебе. Он думает, что когда-то был убийцей.
Штерн хотел обтереть влажные ладони о свои густые коричневые волосы, но они были мокрыми от мороси.
— Это сумасшествие, Карина. Ты сама знаешь. Я только не пойму, как все это связано со мной.
— У Симона очень остро выражено чувство справедливости, и он непременно хочет пойти в полицию.
— Точно.
Роберт и Карина резко обернулись к мальчику, который незаметно подобрался к ним во время их жаркого спора. Ветер задувал локоны ему на лоб, и Штерн удивился, что у мальчика вообще еще остались волосы. Наверняка ему уже проводили химиотерапию.
— Я убийца. И это неправильно. Я хочу признаться. Но ничего не скажу без адвоката!
Карина грустно улыбнулась:
— Эту фразу он подхватил из телевизора. А ты, к сожалению, единственный защитник по уголовным делам, которого я знаю.
Штерн избегал смотреть ей в лицо. Вместо этого уставился себе под ноги на глинистую землю, словно его кожаные туфли ручной работы могли подсказать, как лучше всего реагировать на эту бессмыслицу.
— И? — услышал он голос Симона.
— Что «и»? — Штерн взглянул мальчику прямо в глаза и удивился, что тот снова улыбается.
— Вы теперь мой адвокат? Я могу вам заплатить.
Симон не без труда достал из кармана джинсов маленькое портмоне.
— Деньги у меня есть.
Штерн покачал головой. Сначала слегка, потом все энергичнее.
— Есть, есть, — запротестовал Симон. — Честно.
— Нет, — ответил Штерн, с негодованием глядя не на Симона, а на Карину. — Дело вовсе не в этом, я прав? Ты ведь вызвала меня сюда не в качестве адвоката?
Теперь настала ее очередь потупиться.
— Нет, не как адвоката, — тихо созналась она.
Штерн тяжело выдохнул и швырнул неиспользованный зонт обратно в багажник. Потом отодвинул в сторону портфель, который лежал там, приподнял пластиковую крышку и вытащил вместе с аптечкой ручной фонарик. Проверил луч света: направил на покосившийся сарай для инструментов, на который до этого указал Симон.
— Ладно, тогда давай покончим с этим.
Он погладил Симона свободной рукой по голове и сам не поверил, что сказал это десятилетнему мальчику.
— Покажи мне точное место, где ты убил человека.
3
Симон повел его за сарай. Много лет назад там находилась двухэтажная производственная постройка. Но потом она сгорела, и сейчас на фоне облачного вечернего неба из земли торчали лишь обуглившиеся фрагменты стен, напоминавшие изуродованные ладони.