– Я понимаю, что эти умники из „Восточной общины“ никакие не буддисты или кем там они себя называют, – говорит чиновник местной налоговой службы, – но сделать ничего не могу. Пытались цеплять их на продаже уже внутри страны – так они, поганцы, своих покупателей в общину записывают. И все, не подкопаешься – недавно три спортивных союза закупились у них под завязку, потому что дешево, и все представили списки, что являются членами общины. Еще и себе льгот требуют, черт бы их всех побрал со всеми их богами.
По весьма приблизительной оценке этого материалиста-полицейского, не пожелавшего, кстати, представляться, братья Супрядкины уже сэкономили себе не меньше миллиона рублей на таможенных пошлинах и еще около двух миллионов – на льготном налогообложении. Теперь краснодарский материалист искренне опасается, что по правоверным стопам религиозных братьев повалят все местные предприниматели.
А что, закон не запрещает объявлять предметом культа ни автомобили, ни даже компьютеры или баклажанную икру. И если наши крупнейшие поставщики, скажем, импортной электроники объявят какой-нибудь „Интел Пентиум“ своим духовным лидером – по закону их также придется освободить от всех государственных поборов.
Слава Великому Макинтошу и брату его, Святому Пентиуму Калифорнийскому. И чудакам из Госдумы, принявшим мудрый закон, тоже слава.
Аминь».
Этот текст дался мне так легко, что я с разгону решил было навалять еще парочку таких же, но, случайно взглянув на часы, понял, что пора уже бежать к Мише в редакцию – пока Камминг не учудила какой-нибудь вольности, выбирая за нас сюжеты для съемок.
Впрочем, Миша позвонил сам. Он говорил тихо, поскольку Камминг, похоже, находилась где-то неподалеку, и мне приходилось по нескольку раз переспрашивать его:
– Иван, в редакцию вчера вечером звонили какие-то чины из московского налогового управления. Их интересуют координаты столичных фирм, упомянутых в «Поле чудес».
– Что-что их интересует?
– Телефоны, адреса, пароли, явки! – раздражаясь, сорвался на крик Миша. Потом, снова понизив голос, он закончил тревожным шепотом: – В понедельник они обещают прислать своего человека к нам в офис. И что мне прикажешь делать?
– Послать их на хрен, – предложил я легкомысленно.
– Не получится, – тут же ответил Миша. – У нас самих не все очень красиво складывается в местной налоговой, и столичные крысы об этом уже знают. Короче, если ты не найдешь способ объясниться с ними, нам придется туго. Придумай что-нибудь.
– Миш, но ведь мы не обязаны ничего им сообщать. Согласно закону о СМИ, журналист вправе не раскрывать источники своей информации. Только суд может обязать…
– Иди ты в жопу со своими законами! – снова начал орать на меня Миша, разъярившись уже не на шутку. – Они нас не по закону, а по понятиям будут опускать! Ты где живешь, в Нью-Йорке?!
Я подумал немного и решил тоже в ответ поорать на него, для профилактики:
– Миша, бляха-муха! Ты попросил меня надинамить твоих читателей – и я это сделал. Ты захотел, чтобы я обманул американских телезрителей, – о’кей, я делаю и это. Но теперь ты хочешь, чтобы я наколол столичную налоговую! Ты не слишком многого хочешь от меня, а, Миша? Это даже у Ходорковского не получилось. Давай просто скажем налоговикам правду – что я все это придумал, что нет в реальности никаких фирм, и они тут же отвянут. Навсегда.
Миша на удивление безропотно выслушал мою длинную нервную реплику и очень скорбным, сдержанным голосом ответил:
– Я думал об этом. Но столичные мытари не просто так к нам обратились, а по депутатскому запросу какого-то идиота из московской думы. Соответственно, если мы им письменно ответим, что рубрика «Поле чудес» является вымышленной, они передадут этот ответ в местный парламент. А там своя пресс-служба, толпа прикормленных журналистов и все такое прочее. Короче, обязательно поднимется скандальчик, который выплеснется в прессу и Интернет. Потешаться будут не над нами – тоже мне новость, в глянцевом журнале напечатали херню. Потешаться будут над этим депутатом-идиотом, который очевидную херню принял за реальность. А у депутата наверняка есть политические оппоненты или даже личные враги, которые раздуют тему, как сумеют. Тогда этот скандальчик с депутатом могут заметить американские коллеги Камминг – они же по России специализируются, газеты читают, Сеть вычитывают старательно. Ты все понял, или тебе дальше объяснять? – поинтересовался он.
Я подумал, что вероятность такого развития событий все-таки очень невелика, и сказал Мише об этом. Он тут же заявил, что вероятность получения нами десятков тысяч долларов в качестве гонораров тоже невелика, но, если скандал дойдет до Камминг, эта вероятность станет и вовсе нулевой.
Мы договорились, что я сейчас приеду и порадую Мишу какой-нибудь идей.
– Кстати, – сказал он мне язвительно, – письма заберешь.
– Какие письма? – не понял я.
– Читательские. Моя секретарша на прошлой неделе ходила на почту, и ей вручили больше сотни писем, со всех концов нашей необъятной. Все письма – автору рубрик «Поле чудес» и «Отдых».
– Чего пишут? – живо заинтересовался я.
– В основном просят помочь связаться с героями сюжетов, – хихикнул Миша. – Люди хотят наладить такой же бизнес, что ты придумал, в своих городах, и им нужны советы по раскрутке. Ну, чего отвечать будешь – координаты героев дашь или советами ограничишься?
– Миш, ну почему люди такие доверчивые идиоты? – воскликнул я, не надеясь, впрочем, на ответ.
– Потому что мы их такими делаем, – жестко ответил он и повесил трубку.
Глава двадцать вторая
Моя первая неформальная встреча с Камминг оказалась совершенно непохожей на две предыдущие, сугубо официальные беседы, когда мы только знакомились, осторожно нащупывая точки соприкосновения, и когда она уже давала мне задания, жестко очерчивая рамки будущих сценариев, но снисходительно позволяя мне сохранить неполиткорректные, с точки зрения американского менталитета, комментарии главных героев по разным поводам и событиям.
Насколько я понял технологию процесса, от нас требовалось выдать две-три цифровых кассеты видео на каждый сюжет, с качественным исходным материалом, а монтаж, перевод и тем более начитку закадрового текста Камминг собиралась делать у себя в Нью-Йорке. Так что работа, в теории требовавшая месяцев трех-четырех интенсивной творческой активности, свелась к банальной реконструкции наиболее ходовых сюжетов журнальных рубрик «Интершума» да разрешению проистекающих из этой реконструкции достаточно простых житейских проблем.
В этот субботний вечер в редакции «Интершума» Камминг вела себя несколько более своеобразно – она, во-первых, явилась туда в совершенно потрясающем, с моей точки зрения, вечернем платье, а во-вторых, сама, без подсказок, купила по дороге литровую бутылку виски.
Едва я явился в офис, Миша, встретив меня на пороге, посмотрел мне в глаза более чем выразительно, и я, еще не видя Камминг, ее чертового платья и виски, угадал всю последующую диспозицию и тут же сказал Мише все, что думаю:
– Миша, я не собираюсь за ней ухаживать. Если ты всерьез на это рассчитывал, значит, ты самый глупый редактор на свете.
Миша подозрительно легко не обиделся, а только пробухтел в ответ аккуратные фразы про необходимость «не делать резких движений» и помнить, что «ты не один в команде».
Но когда я увидел Марию, все мои возражения остались где-то за порогом редакции. Она уже открыла свою бутылку и сидела в высоком офисном кресле со стаканом виски в тонкой коричневой руке, положив длинные шоколадные ноги друг на дружку так, что мне стали видны возмутительно белые трусики.
Она, со странной улыбкой глядя на меня, пригубила стакан, и до меня вдруг дошло, что передо мной сидит вовсе не заказчик крайне выгодного финансового предприятия, а симпатичная женщина лет тридцати пяти, с профессионально сделанной в тренажерных залах фигурой и угадываемым в каждом движении немалым чувственным опытом.
Разумеется, мне тут же захотелось ее трахнуть. Это было абсолютно искреннее, ничем другим, кроме естественных природных чувств, не обусловленное желание, закономерно возникшее в перегретом мозгу задерганного жизнью репортера-самца. Если бы не Миша, я бы, наверное, так бы и поступил, трахнув ее в этом кресле безо всяких глупых предисловий, и только потом сказал бы ей сакраментальное «здравствуйте».
Но Миша быстро вошел в кабинет следом за мной и принялся надсадно кашлять, обозначив свое присутствие сверх всякой меры.
Поэтому я просто сел в кресло рядом с Камминг и сказал ей:
– Здравствуйте!
Она привычно растянула губы до ушей, улыбаясь мне, как родному, и указала стаканом на бутылку:
– Привет, Иван! Присоединяйтесь. В субботу это возможно, не правда ли?
Это был вопрос человека, до конца не уверенного в том, можно ли в России пить по субботам. Мне показалось очень важным убедить Марию в том, что у нас это действительно возможно, причем именно по субботам, и, конечно, только поэтому я налил себе полный стакан и тут же быстро отхлебнул оттуда, догоняя мою собеседницу.
Миша тут же захлопотал, притащив нам с Камминг столик на колесах, на котором стояла вазочка с крекерами и еще чем-то таким же невнятным, а на обратном пути от кресел к редакционной кухне Миша вдруг ополовинил мой стакан, быстро отлив мой виски в свою кофейную чашку, и пошел себе дальше, как будто ничего и не было. Сомневается, значит, в моих потребительских возможностях.
– Ну что, Иван Леопольдович, – обратилась ко мне Камминг, улыбаясь теперь уже одними лишь уголками губ, – вы готовы представить сценарии по сюжетам десятого номера «Интершума»?
Я начал было всерьез вспоминать, что там такого было наворочено в десятом номере, но Камминг тут же устало махнула мне рукой. Затем она отпила немаленький глоток из своего стакана и сказала вдруг, с умилительно торжественным видом:
– Лайф из лайф, не правда ли? Жизнь – это такая сложная штука.