ть этот сюжет до визита какого-нибудь бездельника. Для очередной рубрики «Поля чудес» мне оставалось сделать всего два сюжета из десяти, и Миша, уже второй день подряд, то ныл, что я ломаю ему верстку, то грозился удвоить гонорары. Я решил уродить два сюжета немедленно, после чего бегом отправиться в «Интершум» за гонораром – вокруг домашнего холодильника опять сгущались тучи.
Закончив писанину, я несколько минут всерьез раздумывал, как мы будем снимать ее на видео, если Камминг приспичит взять в свой фильм именно эту историю, но потом вспомнил, что Мария не любит рассказы про откровенных жуликов – ей подавай игру ума, а не банальное кидалово.
С игрой ума было довольно сложно – честных, но при этом оригинальных способов зарабатывания денег мне давно в голову не приходило. Я обхватил свою глупую башку обеими руками и начал мычать что-то бодротанцевальное, задумчиво разглядывая то грязную клавиатуру, то еще более грязный потолок.
Тут в кабинет вошла Марта и, раздеваясь у своего стола, ехидно спросила:
– «Поле чудес» рожаешь?
– Угу, – ответил я уныло и продолжил медитацию. Марта хмыкнула, стаскивая непослушные сапоги, а переобувшись, подошла ко мне и протянула флешку:
– Посмотри, чем народ на набережной забавляется. Для тебя сюжет. Дарю.
Она присела на краешек стола и смотрела, как я открываю флеш-карту и изучаю свежие фотографии каких-то странных типов в телогрейках и высоких резиновых сапогах, позирующих возле переносного столика с установленным на нем загадочным устройством – то ли кофемолкой, то ли кофеваркой.
– Это миксер. Они живую рыбу в фарш рубают, – начала было объяснять Марта, но тут, на очередной фотке, я заметил огромное объявление «Спаси животное за пятьдесят рублей!» и все немедленно понял.
– Вещь! – признал я, благодарно целуя Марте руку.
– Бери. Сам-то небось до такого бы хрен додумался, – небрежно кивнула мне Марта, отправляясь к себе за стол.
Я опять начал стучать по клавишам, сочиняя десятый, последний сюжет.
«Знаете, почему бухгалтеры в основном – женщины? Потому что их подвесить не за что. А вот бывшего слесаря Металлического завода Максима Рагозина привлечь к аналогичному ответу за практикуемое безобразие можно и нужно. Но пока, увы, сверхоригинальному бизнесу Рагозина никто не мешает.
На набережной Красного Флота, в самом центре Питера, ежедневно появляется неброско одетый гражданин со складным столиком, на который устанавливается прозрачное пластиковое ведерко.
В ведерке плавают три-четыре рыбки, выловленных тут же из Невы. А еще на столе располагается обычный кухонный миксер, работающий от аккумуляторных батареек.
Аттракцион Рагозина называется лаконично и броско: „Спасите жизнь Божьим тварям или отправьте их на небеса!“
Всего за пятьдесят рублей любой желающий может нажать большую красную кнопку, запустив миксер, или, если он отъявленный гуманист, выбросить рыбок обратно в Неву. Народ вокруг толпится десятками, и шелест купюр ласкает слух извращенца ежеминутно.
Для пресечения возможных инцидентов рядом с Максимом дежурит его брательник размером с двухстворчатый шкаф. Он же работает несгораемым сейфом, укладывая деньги в карманы драной телогрейки.
Впрочем, по признанию затейников, серьезных проблем с рукоприкладством у них еще не было:
– Что ты пялишься на нас, как Ленин на буржуазию? – поначалу гневаются братцы. – Гуманист? Так плати полтинник и спасай животину. А за бесплатно иди, тараканов жалей у себя дома.
Скормив душегубам две бутылки пива и пообещав добавки, я получаю исчерпывающее интервью, в ходе которого нараспашку обнажается трепетная и ранимая душа пролетариев, вынужденных подрабатывать таким дьявольским способом исключительно по вине жуликоватого руководства завода, лишившего зарплаты честных работяг.
– Нам с августа должны, понял? А дома дети малые, жрать хотят. Так хоть какую копейку в семью принесем.
Однако, потолкавшись рядом с пару часиков, я пришел к выводу, что жрать малые дети должны, как рота студентов после мешка анаши, – в среднем за час миксер срабатывал раз двадцать. Еще пару раз на набережной раздавалось бульканье, свидетельствующее о неизбывной жалостливости отдельных загадочных русских душ.
Итого 1100 рублей в час, или $300 за световой день! Минус пару сотен деревом за рыбок, которые братцы покупают тут же у местных рыболовов.
Как говаривал Маркс, нет такой Божьей твари, которую не засунет в миксер типичный капиталист за 300 % прибыли.
А у братцев – не меньше 1000 %. На месте бомжей-рыболовов я бы поостерегся там прохаживаться».
Я поставил точку и немедленно позвонил Мише – меня интересовало только одно: есть ли у него сейчас деньги в кассе.
Но Миша озадачил меня совершенно другой коллизией. Он сказал, что в редакции «Интершума» сейчас полно налоговых инспекторов, которые на полном серь-езе пытают его ранимую душу на предмет фамилий и адресов героев наших сюжетов.
Я сказал «ой» и повесил трубку. Ведь совсем забыл про эту дурацкую проблему и так и не придумал ее решения.
– Чего там еще? – спросила Марта, на минутку повернув ко мне встревоженное лицо от экрана своего ноутбука.
Меня вдруг осенило:
– Где твои кретины напыщенные, студенты-театралы? Давай, вызванивай их сюда.
– Для Камминг? – спросила Марта, удивленно подняв брови.
– Да нет. Для столичной налоговой! – ответил я гордо, сам поражаясь буйной наглости своей фантазии.
Глава тридцатая
В субботу Камминг устроила потрясающую истерику – настоящую, по всем правилам, с разбиванием редакционного сервиза и метанием туфель крокодиловой кожи в ставшего необычайно подвижным главного редактора.
Я как раз получал у него гонорар, расположившись в кресле возле бара, и, уложив свои две законные сотни в нагрудный карман пиджака, намеревался просить Мишу открыть заветные дверцы и испить какой-нибудь амброзии. Но я не успел ничего сказать, ибо в кабинет главного редактора «Интершума» влетела Мария, чрезвычайно эффектная в своем черном бархатном платье, обтягивающем ее фигуру столь тщательно, что возникала мысль о напылении, полировке или еще каком-нибудь тюнинге, но никак не банальной одежде.
– Ты обманул меня, белая задница! – выкрикнула первое обвинение Мария, взявши Мишу обеими руками за ворот его цветастой шелковой рубашки и накручивая этот ворот себе на руки так, что Мише ничего не оставалось, как доверчиво приблизить к Марии свое лицо и уныло хлопать пышными ресницами в ожидании неминуемого. – Ты обманул меня! – снова закричала Камминг и с размаху влепила Мише пощечину, от которой тот ушел в реальный нокдаун. Я знаю, что говорю, – удар получился килограммов под сто, таким не то что Мишу, Тайсона свалить можно.
Мне показалось, что я там стал совершенно лишним, поэтому я подскочил в своем кресле и направился к выходу, чувствуя себя настоящим либералом. Как раз накануне Миша говорил мне, критикуя наших доморощенных демократов, что российский либерал – это тот, кто выходит из комнаты, когда там начинается драка.
Вот я и пошел к выходу, ощущая себя от пяток до ушей натуральным, без консервативных примесей и маргинальных пятнышек, либералом.
– Эй, а ты куда, черножопый ублюдок?
Надо сказать, что трезвая Камминг ругается крайне однообразно, развивая исключительно тему задниц подходящих собеседнику цветов. Миша объяснял, что это, скорее всего, связано с ее нескрываемой симпатией к анальному сексу, в чем они с Мишей, кстати, нашли друг друга. Миша жаловался, что ему еще ни разу не удавалось заснуть с ней раньше трех ночи, но, когда он говорил мне все это, робкая тень усталости вдруг покидала его чело, зато появлялось в глазах некое беспокойное оживление, которое сначала вело его к телефону, а потом он и вовсе исчезал, не прощаясь.
– Стой, дрянь! – Камминг, не отпуская Мишин воротник, сделала рывок ко мне, и Мише тоже пришлось сделать несколько шагов, чтобы не лишиться дорогой рубашки.
Я с готовностью поднял руки вверх и ласково улыбнулся им обоим:
– Э-э, Мария, э-э, Миша. Мне кажется, вы решите свои личные проблемы без меня.
Я сделал осторожный шаг к дверям, но Камминг покачала головой и ловким движением фокусника вытащила из ниоткуда листок бумаги с каким-то скучным казенным шрифтом. Потом она отпустила на минутку Мишу, скомкала листок и швырнула его мне в лицо.
Я поймал комок бумаги на лету, развернул, отметив краешком глаз, что Миша тоже с большим интересом следит за моими движениями.
«Сюжет „Магия чисел“, „Интершум N 21“.
Александр Григозуб, Семен Фальштмахер, ООО „Эполет“. Санкт-Петербург.
ЦАБ – нет данных.
ИЦ – нет данных.
ФНС – нет данных».
Я поднял изумленные глаза на Марию – вот тебе и тупая американка из стада тучных нью-йоркских продюсеров. Она, оказывается, проверяет все то, что доступно проверке, – питерских героев моих рубрик. С ума можно сойти! Джеймс Бонд в юбке, Мать Тереза в ревизионной комиссии, Анатолий Чубайс на собрании акционеров.
– Что же ты молчишь, чернозадый гамадрил, не способный оплодотворить даже мертвую макаку? – вычурно обругала меня Мария, обходя кресло так, чтобы перекрыть мне дорогу к дверям.
Я подумал, что и живую макаку оплодотворить вряд ли способен, но, глядя на дрожащие в еле сдерживаемом бешенстве ноздри Марии, признаваться в этом не стал. Вместо этого я сделал озабоченное лицо и сказал:
– Мария! К сожалению, именно эти люди категорически отказались называть свои подлинные имена, и мне, к величайшему сожалению, пришлось их выдумать. Но сюжет настоящий, это правда!
– Пришлось. Выдумать. Имена, – раздельно произнесла Мария, медленно качая головой. – Выдумать имена. Для документального фильма. Для документального фильма телекомпании «Нью-Йорк вижн контекст продакшн энд инкорпорейтид», – добавила она с таким нажимом, что я понял – будет бить.
Поэтому-то я и прыгнул прямо через кресло к вожделенной двери и, пока Мария обегала стол и стойку с дисками, успел открыть дверь и вторым мощным рывком пересек приемную, добравшись до металлической двери офисного коридора, которая один раз в аналогичной ситуации меня уже спасала.