Я учусь быть мамой (сборник) — страница 6 из 11

Я хочу, чтобы поняли: никакая книга, никакой врач не заменят собственной зоркой мысли и внимательного наблюдения. <…> Есть мысли, которые надо самому рожать в муках, и они-то самые ценные. Это они решают, дашь ли ты, мать, грудь или вымя, воспитаешь как человек или как самка, станешь руководить или повлечешь на ремне принуждения…

ЯНУШ КОРЧАК[5]

Я согласна с Корчаком

Читатели, возможно, упрекнут меня: написала много, да все это – общие рассуждения, а надо бы что-нибудь поконкретнее. Нужны четкие рекомендации (по пунктам 1, 2, 3 и т. д.). А то время терять нельзя: дети, сами говорите, не ждут – растут. Родители же, особенно молодые, ждут – конкретной действенной помощи…

Отвечу на это так. Вышли наши книги, где свой опыт мы постарались описать конкретно, извлечь из этого опыта уроки для всех. В последней нашей совместной работе (Никитин Б. П., Никитина Л. А. «Мы, наши дети и внуки») есть глава «Что мы узнали». В ней можно найти важные для каждой матери сведения о ребенке до рождения и в первые минуты, часы и дни его жизни, об огромном значении этого периода для здоровья матери и ребенка, для дальнейшего его физического и психического развития.

А в этой книге у меня иная задача: рассказать, как я училась и учусь любить детей. И здесь я сознательно избегаю давать рекомендации.

В тонкой сфере человеческих отношений советы часто бывают невпопад, особенно когда они так или иначе навязываются готовыми. Тех книг для родителей, в которых сплошные «надо», «должен», «обязан», я не читаю. В них автор не с тобой вместе, а за тебя все уже сделал, все продумал. Я же нахожу особую прелесть в том, чтобы додуматься, добраться, домучиться, догадаться самой.

Это не значит, что я чужим опытом пренебрегаю. Наоборот, если постоянно сосредоточен на одном, все идет в копилку разума: какие-нибудь случаи из жизни, строки из книги, обрывки разговора, шутки, анекдоты и ученые трактаты. Но все это усваивается не просто памятью, а иначе. Сопоставляешь с тем, что знаешь или чувствуешь; анализируешь, как бы «обкатываешь» в себе. И вроде не стараешься запомнить – а все равно понемногу, постепенно накапливается то, что становится твоим багажом, твоим опытом.

Ну почему же мне лишать читателя того, что составляет, по-моему, чуть ли не самое большое удовольствие в родительском деле? Я не очень уверена, что мои готовые мысли кому-то пригодятся в качестве «дружески протянутой руки». Нет, моя цель другая – показать, как это интересно: думать и чувствовать самому. Если это хоть отчасти у меня получится, я буду рада: ведь нет лучшего посоха на трудном человеческом пути, чем собственный разум.

Помню, мне как-то пожаловалась одна бабушка, весьма образованная и умная женщина:

– Ничего не могу поделать с внучкой: я ей все объясняю, разжевываю, предупреждаю, она все понимает, а делает наоборот, будто назло!

– По-моему, она молодец, – говорю я. – Она не приемлет готового знания, хочет сама решать свои проблемы.

Думаю, задача воспитателя и заключается в том, чтобы дать возможность ребенку пройти путь самому, набраться своего опыта.

Я утвердилась в этой мысли позже, когда узнала, какая трагедия подстерегла дочь Герцена. Отец, со своей огромной эрудицией и непререкаемым нравственным авторитетом, как бы заранее разрешил для дочери все вопросы бытия. В 17 лет ей стало неинтересно, нечем жить! И она… покончила с собой. Какая страшная расплата за готовые знания…[6]

Ниже я приведу наши дневниковые записи разных лет: отчасти для того, чтобы компенсировать «неконкретность» предыдущих глав, но главное – для того, чтобы еще раз попытаться убедить вас в справедливости слов Януша Корчака, которые я сделала эпиграфом к этой главе.

В самом деле, легко убедиться, что почти все приведенные случаи не годятся в качестве образца. Все неповторимо в жизни, даже если похоже. Я на этом настаиваю и не хотела бы, чтобы кто-нибудь, сославшись на один из эпизодов, сказал, например, так: «Вот видишь, как надо, а ты…»

Записи эти делались для собственного осмысления всевозможных происшествий и просто на память (их так интересно сейчас читать и нам, и детям) и уж никак не предназначались для печати. Некоторые из них я попыталась прокомментировать или развить свои прежние мысли дальше – просто продолжаю думать, думать, и конца этому нет. Значит, нет конца и творчеству.

Это великое «я сам»!

30.03.1967 года

Анюте 2 года 8 месяцев, и она начала утверждать свое «я» (раньше мы бы сказали «капризничать»).

Надела Оля ее кофточку без спроса – плач, неудержимый и горький.

Попробовали из ее тарелки ложку каши без разрешения – то же самое.

В общем, теперь я замечаю (ведь подобное было раньше и с другими ребятами): капризы, рев, крик бывают, когда действительность противоречит представлениям о ней малыша. Как правило, криком человек хочет восстановить справедливость. И если чуть предвидеть это, можно предотвратить капризы.

– Можно взять твой карандаш, Аночка? – Аня смотрит, сдвинув бровки, будто используя свое право разрешить или не разрешить, и соглашается важно и ласково: «Дя». И хорошо, что она не выносит бесцеремонности, приказного тона.

6.06.1963 года

– У меня «ГАЗ-69», – говорит Алеша (4 года), – с гладким дном. Может двигаться прямо по воде. У него же дерево – сталь. Машина очень легкая, плавает здорово, а если лес, она прямо на деревья лезет. Прямо по густому лесу едет, а если волк попадется – прямо на волка.

Тинек (2,5 года) слушает его, елозя от нетерпения, – ему тоже хочется что-то рассказать, придумать:

– А вот у меня ковш… Я… м-м…, я… м-м… потому что он сейчас копать будет…

– А давайте сделаем крутой подъем, – вдохновляется Алеша своей новой идеей. – Из раскладушки!

Пока мы с Алешей разговариваем и делаем «гору», Тинь все думает, думает и вдруг говорит:

– А отпустить руку – она сама покатится…

Я радуюсь: догадался, что машина покатится вниз! И он тоже радуется тому, что я поняла его, и что-то похожее на гордость мелькает в его глазах: гордость за свою маленькую победу – догадку.

Комментарий 1983 года: Выслушивать надо каждого – теперь-то я хорошо это знаю. Может, так и накапливает человек чувство уверенности в себе, чувство достоинства? А если бы я не заметила его усилий, а слушала бы только Алешу?

14.03.1964 года

Горжусь: сегодня Алеша сам, без мамы, ходил сдавать кровь на анализ (ему 4 года 9 месяцев).

Конечно, до больницы мы шли вместе и в очереди стояли вместе. По дороге я рассказывала, как берут из пальчика кровь.

– А это больно? – тревожится Алеша.

– Немножко, но ты же видел, как папа уколол иглой себе кожу. И даже не поморщился.

Алеша как-то сосредоточился в себе, словно подготавливался к трудному. Одна девочка лет семи пошла в кабинет без бабушки, одна.

– Ого, храбрая девочка, – говорю я, – а ты так не сможешь, наверное… Да?

Алеша молча прижался ко мне: нет, чувствовалось, он не решится на это, но ему хотелось расхрабриться.

– А папа был бы рад…

И мой Алешик стал «расхрабряться». Он стоял около меня, и сердечко его билось у меня под ладонью тревожно-тревожно: трудная работа совершалась в человеке – он преодолевал свой страх!

Подходит наша очередь. Я говорю:

– Ну, пойдем раздеваться, мне тоже надо снять пальто, а то в кабинет нельзя в пальто входить, – и начинаю расстегивать пуговицы.

– Мам, – вдруг хрипловатым голосом говорит Алеша, – не надо тебе снимать пальто, я один пойду.

– Да ну? – искренне удивилась я. – Неужели не побоишься?

Мы подошли к двери лаборатории, высокой белой двери, за которой происходит что-то непонятное, таинственное, даже для меня страшноватое. Ну, думаю, испугается, не выдержит Алеша. И берусь за ручку двери сама.

– Не надо, мам, я сам, – как-то серьезно, отчужденно говорит Алеша, он весь сосредоточен на том, что сейчас будет с ним, и даже движением плеч как бы снимает руку мою с себя. Сжал бумажку (направление) в руке, посмотрел на меня и, открыв тяжелую дверь, мгновение помедлив, шагнул вперед.

– Да что же вы его одного-то отправили? – спрашивает женщина из очереди.

– Он сам захотел, – отвечаю я. Стою у двери, и у самой от волнения муторно на душе. Жду: вот-вот рев послышится. Проходит минута, другая… Наконец выходит совершенно спокойный Алеша и улыбается вдруг, как солнышко. Пальчик у него в ватке. Я подхватываю его на руки так неловко, что ватка с пальчика сваливается. Мы оба очень рады. Меня распирает от гордости и радости за сынишку. Когда мы начинаем одеваться, Алеша вдруг всхлипывает.

– Что ты?

– Пальчику немножко больно, – улыбается Алеша сквозь слезы, и ротишко его немного кривится.

– Теперь уж все, скоро пройдет, это ерунда, – успокаиваю я его. – Ты молодчина, самое трудное уже перенес.

И мы отправляемся в детскую консультацию: показывать реакцию Пирке на Алешиной ручке. А там говорят, что пора делать Алеше прививку против оспы и укол против дифтерии. Врач предложила сегодня сделать прививку против оспы.

– Это пустяки – царапинка, – небрежно говорю я, но чувствую, что Алешик натягивается, как струнка.

Мы входим в процедурный кабинет. Вдруг неожиданно решают сделать Алеше укол от дифтерии. Я не решаюсь возражать – растерялась от неожиданности. Алеша смотрит молча за всеми приготовлениями, но, когда я начинаю поднимать ему рубашку, вдруг срывается.

– Это больно! Не хочу! – Приходится держать его изо всех сил. Он вырывается и исступленно кричит: – Не буду – бо-о-оль-но!

После укола он всхлипывает долго: обижен и на нас, и на себя, и на то, что было больно. Но главная обида – обманули и держали силой.

Комментарий 1983 года. Конечно, надо было бы перенести прививку на другой день и не допустить обмана. Тогда я не осмелилась на это. Жаль.

06.08.1974 года

Люба (3 года) наступила ботинком на мое платье (я сидела на скамейке на кухне, а она топталась рядышком) и сама сообщила мне об этом:

– Я наступила тебе на платье…

– Ну, Любашенька, зачем же на платье, на скамеечку можно, а на платье…

– Нельзя! А куда еще можно?

– На пол… (А что, если спросить у самой Любы?) А на дорожку можно?

– Можно! – Любашка сразу приняла игру.

– А на стол? – Нельзя!

– А на травку? – Можно!

– А на книжку? – Нельзя!

– А на бумагу? – Нельзя!

– А на кроватку? – Нельзя!

– А на порожек? – Можно!

– А на песочек? – Нельзя!

– Почему же нельзя? На песочек можно.

– Нет, когда он мокрый, ботиночки грязные будут, а на сухой – можно! А на мокрый – нельзя!

Комментарий 1983 года. Как приятны бывают такие неожиданные, нестандартные ответы. Подобные игры и мы, и ребята придумывали часто, малыши их очень любили. Они и для нас, взрослых, были нужны – мы постигали логику детей, учились прислушиваться к их мнению, а не подгонять его «под ответ», которого от них ждут. Иногда я нарочно запутывала ход рассуждений каким-нибудь каверзным вопросом. Задала и на этот раз:

– А на облако можно наступить?

«Нет, оно высоко» – такого ответа я жду. А Любочка вдруг отвечает:

– Нет, оно беленькое, чистенькое, хорошенькое!

21.06.1963 года

– Как хорошо – солнышко! – радуюсь я.

Малыши смотрят на небо, и вдруг Алеша говорит:

– Мам, смотри: облака солнышко по небу разносят!

Я взглянула на небо и изумилась образности его видения: по небу плыли редкие облачка, и у каждого ярко розовел от утреннего солнца бок – словно кусочек солнца, солнечного света несли облака. Действительно, по всему небу разносили!

И мне не хочется возражать Алеше, говорить, что это просто освещены края облаков, – слишком поэтичен созданный им образ! А сам при этом такой задумчивый…»

Комментарий 1983 года. Как сохранить такое свежее восприятие мира, когда человек каждый раз как бы заново видит то, что делается вокруг него, не привыкает к этому, не становится поэтому равнодушным?

Ответить на этот вопрос мне так и не удалось, но то, что я задала его себе, уже было моей победой – я училась относиться бережнее и внимательнее к детскому образному мышлению, к самостоятельным усилиям ребенка в постижении мира.

Как дети учат

05.04.1964 года

Оле 1 год 8 месяцев. Вот уже два-три дня Оля на наши просьбы отвечает невозмутимо: «Ся-ас (сейчас)…» – и обязательно медлит, не делает сразу. Только спустя некоторое время я догадалась, что она точно копирует нас с папой. Слишком часто мы говорим:

– Сейчас, подожди немножко.

– Сейчас принесу…

– Сейчас приду, минуточку…

И вот результат. Надо посмотреть, как Ольгутка говорит свое «ся-ас» и нарочно медлит!

Придется отучиваться папе с мамой от своего возмутительного «сейчас».

25.10.1963 года

Когда Алеша был маленьким, папа мог давать ему такие уроки. Несет папа полные ведра с водой, а Алеша стоит на пороге в коридоре.

– Пусти меня, Алеша!

А Алеша – ни с места. Папа начинает его обходить стороной, но так, что немножко зацепит его ведром и чуть плеснет из ведра на него холодной водой. Алеша – в рев, но завтра он только увидит папу с ведрами – сразу без напоминания уходит с дороги.

Этот «способ» Алеша (4 года) усвоил и применил вчера к Оле (1 год 3 мес). Папа увидел и ужаснулся: до чего же может быть безобразен «педагогический» (специальный) прием!

23.06.1963 года

У Алеши (4 года) появилось новое «а если».

– А если ты мне эту ложку не дашь, то я есть не буду, уйду и все…

– А если ты на меня наденешь рубашку, я с вами не пойду…

Рассчитывает, что мы не захотим его «ухода» и выполним выдвигаемые условия…

Что это? Чувство достоинства или себялюбие? Скорее, первое. А может быть, это и подражание взрослым?

19.06.1963 года

Сегодня я пришла с работы, вхожу в комнату: стоит высокий стул у турников и Тинь (2 года 8 месяцев) на турнике. Я убираю стул с дороги, а мой Тинек как расплачется! Горько, неутешно, с крупнющими слезами – и сказать даже ничего не может. Оказывается, он с большим трудом этот стул сюда поставил, затем влез на турник, а потом хотел на него же и слезть, а я его убрала!

Ему еще не хватает слов для выражения своих чувств (их и у взрослого-то не всегда хватает) – и вот плач.

«Как реагировать на плач?» – размышляю я в который раз.

Наказывать – преступно, потому что несправедливо.

Не обращать внимания – очень обидно для малыша: у него неприятность, даже горе свое.

Отвлекать, как это делают (и успешно!) бабушки, тоже, по-моему, выход, удобный для взрослых, но вредный для малышей, так как не позволяет маленькому человеку самому как-то преодолеть в себе эту неприятность, пережить, осмыслить ее по-своему.

Пожалеть («Ах ты, бедненький мой, ну иди ко мне на ручки!») и свалить вину на кого-нибудь («Ах эта мама, убрала Тинин стул, нехорошая такая!»)? Это несправедливо.

Утешать и задабривать («Ну перестань, перестань! Ну, что тебе хочется, хочешь конфетку? Хочешь, книжку почитаю?») – значит потакать плачу, своеобразно одобрять плач. Не годится!

Но как же быть? Как выразить неприятие рева, но сочувствие и готовность понять и помочь малышу?

Видимо, именно так и лучше всего: неприязнь к плачу как к способу выражения чувств, но в высшей степени – уважение к самим чувствам (тут тоже зависит от конкретной ситуации).

Это я осмыслила и записала потом. А тогда я сказала горько плачущему Тинюшке:

– Тинек, ну совершенно не понимаю, зачем плакать, – говорю с досадой, с той, которую сама чувствую. – Ты хоть скажи, в чем дело, разберемся.

Тинек, всхлипывая, объясняет, из-за чего он плакал. Я стараюсь изо всех сил понять, что он хочет сказать, и вскоре становится ясно.

– А-а, – говорю я. – Так чего ж кричать? Я-то думала, что этот стул стоит на дороге и только мешает, а он, оказывается, тебе нужен.

– Нужен, – всхлипывает Тинек.

Я водружаю стул на место, и Тинек, удовлетворенный, слезает на него с турника: справедливость восстановлена.

Комментарий 1983 года: Я, конечно, была довольна, что нашла хорошее решение, да еще тут же, по свежим следам, успела подумать, осмыслить происшедшее. Если бы всегда так! В суете это часто не удается сделать. Однако, кроме нашей вечной занятости, есть еще причина плохой «успеваемости» родителей: мы следуем своим намерениям, а детей не слышим.

16.11.1962 года

Мама спешит на работу в библиотеку и зовет всех пить кофе. Папа и Алеша уже пьют кофе, а Тинь (2 года) увлекся, строит в мастерской на полу машину из деталей конструктора. Рядом он поставил трубу; вдавил алюминиевую трубку в остатки пластилина по полу – и получился бульдозер. Он так и не пришел пить кофе, только два раза приходил звать папу посмотреть, какая у него хорошая машина. Папа похвалил Тиня, а мама говорит:

– Ну кто бы из родителей допустил такое? Ребенок не слушается, не идет за стол, не ест и его не наказывают, а хвалят за хорошую машину.

– Да, мама, ни таких родителей, ни таких бабушек не найдешь.

Затем, гордясь собой, мы решили так:

1. Ради еды (и другого не-дела) не отрывать от занятия, которым малыш увлекся.

2. Но и не ждать его всем – семеро одного не ждут.

3. Ни в коем случае не лишать его еды, то есть не наказывать его.

4. Но отдельно ребенку не подавать – пусть возьмет сам, не отнимая у других время.

От правил, конечно, могут быть отклонения, но изредка.

Комментарий 1983 года: Результат этих «правил» оказался плачевен: к столу собрать всех одновременно стало у нас проблемой. Видно, надо было больше следить не за «правилами», а за тем, каковы их последствия. В самом начале легче все изменить, а потом… До сих пор расстраиваются наши хозяюшки, дожидаясь едоков, у которых, конечно же, «неотложные» дела. Ну как же: приготовить еду, накрыть на стол – ведь не дело… А кажется, уж всё старались предусмотреть.

Как-то мы с дочерью поспорили из-за… джинсов.

– Подчиняться моде – унизительно! Ведь мода – это стандарт, шаблон, а свободный человек и в мелочах должен оставаться самим собой, потому что есть реальная опасность прийти от «все это носят» до «все так думают».

– Совсем наоборот! Когда я внешне не отличаюсь от других, я как раз и могу быть сама собой – никто «в душу не лезет» и не учит жить, понимаешь? Внешняя стандартность позволяет сохранить внутреннюю свободу.

Первое мнение – мое, второе – моей пятнадцатилетней дочери. Любопытно, правда? Я так ей и сказала. Но сразу не сдалась, попыталась настоять на своем.

И тут «появилась» Мэри Поппинс. Я вспомнила, как эта пунктуальная, строгая сказочная няня, не терпящая никаких погрешностей в одежде и поведении, поражала своих воспитанников своим абсолютным пренебрежением к принятым условностям духовной жизни и исподволь внушала им: не отличайся внешностью от окружающих – будь как все, но внутренне не подчиняйся общепринятому слепо – будь самим собой. С Мэри Поппинс, конечно, не поспоришь: она всегда права и, в отличие от нас, несказочных взрослых, знает великую тайну моды, о которой я и не догадывалась до разговора с дочерью.

Было у нас в семье время, когда все почему-то «заводились» по пустякам, раздражались, легко обижались друг на друга.

А почему – я никак не могла понять и очень расстраивалась. Помог разобраться в этом сын – ему было тогда всего лет десять-одиннадцать: «Знаешь, мам, ты мне говори заранее, что мне надо дома сделать, я все сделаю, но потом ты меня уже не трогай, а то всегда так не хочется бросать что-нибудь на самом интересном месте».

Меня эта просьба насторожила и заставила понаблюдать за собой, за отцом, за всеми. И знаете, что я обнаружила? Мы действительно не давали друг другу покоя тем, что то и дело могли обратиться с просьбами, вопросами, разговорами к любому, независимо от того, чем он занят. Мы думали, что это хорошо, что это такая свобода и непринужденность. А получалась обыкновеннейшая бесцеремонность, бестактность. Она-то и раздражала нас все больше и больше. Спасибо сыну – он помог понять, в чем тут дело.

С игрой и без нее

10.06.1963 года

Сегодня мне никуда не надо торопиться – я дома. Какая благодать! После завтрака сажусь за швейную машинку, а ребята устраивают «космодром» на большом матрасе.

– Ну, мам, давай мне красный космический костюм, – серьезно говорит Алеша (4 года). – Нельзя же без костюма.

Я достала два старых чепчика и натянула на головы своих космонавтов эти «шлемы». А как же быть с костюмами? Пришлось достать большие спальные мешки, и начались… полеты в космос. Космонавты «запускали двигатели», «выпускали газы», «прочищали сопла», и т. д., и т. п. Оленька (1 год) копошилась тут же и влезала то в один, то в другой «космический корабль».

– Мам, у нас шестиместная ракета, иди к нам! А то без тебя улетим!

Я оставляю на несколько минут шитье и лезу (не без труда) в «ракету».

– Ну, поехали!

Мы все вместе гудим, жужжим, вопим – в общем, летим. Однако надо же и работать. Вылезаю, сажусь шить и говорю:

– У вас теперь будут ракеты, управляемые с Земли. Я буду управлять вами. Внимание! Взлет! – и нажимаю педаль машины. Машинка тарахтит, космические корабли опять жужжат, гудят – летят. Весь этот процесс Алеша сопровождает высказываниями о раскаленных газах, дизелях, моторах.

Потом я накрываю на стол, но «космонавты» не обращают внимания на приготовления к обеду. У них уже двухместная ракета, они оба лезут в мешок, и тут начинается драка: не могут распределить обязанности.

– Ребятки! Давайте-ка поедим, – говорю я, но оба не слышат, увлеченные спором.

– Вы будете есть? Алеша! Тинь! Будете есть или нет? – стараюсь я дойти до их сознания.

– Неть, – машинально отвечает Тинь.

Мне бы сказать: «А когда у космонавтов обеденный перерыв?» Или: «Вас вызывает Земля!» А я сердито:

– Тогда поте́рпите до вечера!

И – рев!

Хоть и тошно самой, но решила не замечать его. Довольно быстро ребята вновь входят в колею своих забот и хлопот. Из «космодрома» (матраса и мешков) они соорудили «гору». Вскоре «гора» была превращена в «болото», и по «кочкам» с восторгом заскакали мои три лягушки. Как было не рассмеяться!

Через полчаса дружно вспомнили про обед, а я сделала вид, что забыла про свое «поте́рпите до вечера!» – благо сами ребята об этом и не вспомнили.

Зарядил дождь, на улицу носа не высунешь. После обеда, когда проснулась Оля, братья затеяли новую игру. Началось все с того, что Алеша нашел кусок веревки и начал возиться около турников, укрепляя «провод».

– Я электромонтер! – И полез на самый верхний турник.

– Я тоже, – заявил, конечно, и Антон.

Я не вмешивалась, шила и наблюдала, что они делают, только отвечала на их вопросы.

– Мама, – со слезами в голосе завопил Алеша, – Ольга мне ломает линию!

Я нашлась:

– Нет, она просто проверяет: все ли правильно, не нарушены ли контакты, а если разрушается, значит, непрочно сделано!

Алеша отнесся к этому серьезно, снова, пыхтя, завязал узлы, а потом подкатил автомобиль и притащил кусок веревки:

– Это проверочная машина и добавочный провод – проверять.

Я «пугаюсь»:

– А как же Оленька, она же берется за провод, ее ток ударит!

– Нет, – снисходительно объясняет мой «главный механик», – у них же изоляция вот такая толстая! (Раздвигает пальчики сантиметров на шесть.)

– Ой, такой изоляции не бывает! – смеюсь я, но Алеша настаивает:

– Они же провода высокого напряжения, их надо подвесить так, а потом сверху… – начинает он фантазировать и вдруг внезапно смущенно улыбается, как будто сам ощущает, что заврался.

День клонится к вечеру. Все тихо-мирно, но тут ребята рассыпали коробочки с диафильмами и журналы. Я попросила их всё убрать и напомнила, что скоро спать. Сказала я это довольно спокойно и ушла.

Ребята принялись за уборку и, конечно… увлеклись кто чем. Братишки уткнулись в журналы, Оля занялась строительством из коробочек. Я вошла в комнату и сказала раздраженно и, как сообразила потом, глупо:

– Что же это такое! Вы убираете или так сидите? (Ну и вопрос! Хорошо, что ребята не слышат.) Алеша! Алексей! Кому я говорю! – Алеша нехотя отрывается от журнала и смотрит на меня отсутствующим взглядом. Тут я наконец спохватилась:

– Что ты там интересное нашел? Покажи и нам.

– Тут матросы на корабле, и капитан, и пушка, – сразу оживился Алеша. И все, конечно, сразу захотели посмотреть картинку, и мы минут пять слушали Алешины пояснения к ней.

Потом хватило одной фразы: «Ну, матросики, уберем все и успеем еще почитать немножко». Скоро все были в постелях, а я читала им сказку. И всем хорошо…

Комментарий 1983 года: Кажется, простая вещь: включись в игру или в то дело, которым заняты ребята, и тогда так легко «достучаться» до них, добиться того, что тебе нужно. Почему же выходит это нечасто? Нужно время понаблюдать, желание поиграть, умение вовремя и в лад войти в игру или всерьез отнестись к занятию малышей, без снисходительности и суеты.

01.05.1962 года

Мы идем по грязной дороге, много луж. Бабушка говорит то и дело:

– Алешик, смотри под ноги, шагай, вот, смотри, лужа.

Алеша (3 года) едва передвигает ноги и попадает все время в грязь.

– Ну что же ты! – начинает сердиться бабушка и предлагает мне: – Давай я его понесу, он устал.

И тут меня осенило (когда мы свернули с дороги):

– Алешик! Ты знаешь, бабушка и я видим плохо, а фонарей нет, ты уж говори нам, где лужи, чтобы мы в них не влезли…

И Алешу словно подменили – и куда усталость подевалась! Он стал глядеть под ноги и говорить: «Вот лужа, бабушка, не ходи по луже!» Они поменялись ролями!

Комментарий 1983 года. Меняться ролями – одно из любимейших занятий всех ребят. В роли «папы», или «мамы», или какого-то любимого героя они просто преображаются.

16.09.1964 года

Алеша (5 лет) съел украдкой оставленную папе конфету. Когда я обнаружила пропажу и возмутилась, Алеша на мое возмущение внешне никак не прореагировал.

Но когда спустя минут десять-пятнадцать он представился мне на кухне в качестве только что приехавшего «папы», я очень серьезно рассказала ему о том, что произошло с Алешей.

– Да, – важно, войдя в роль «папы», произнес Алеша, – он меня встретил и рассказал мне все.

– Ну и как же теперь быть, Боря? Ведь такого у нас никогда не бывало! Как ты думаешь, что же сделать?

– Ты знаешь, я думаю, надо было положить конфету повыше, чтоб он не достал, – поразмыслив, предложил Алеша-«папа».

– Ну, это не то, – возразила я, – неужели еще запирать нужно будет от детишек? Это очень противно.

Алеша-«папа» постоял несколько секунд молча и ушел, а минут через десять приносит мне бумагу с датой и надписями «мама», «папа».

– Напиши, что ты придумала, а потом я напишу.

После довольно длительных колебаний я написала свое мнение: «Думаю, что если Алеша сделает еще раз так, то придется с ним ничем не делиться, хотя это очень трудно и неприятно». И «папа» приписал: «Я согласен».

Комментарий 1983 года: Это моя удача. Она запомнилась надолго радостью от того, что на этот раз получилось! Малыш получил возможность сам оценить себя, стать на место другого, найти выход из положения. Игра помогла в серьезнейшей ситуации. И все обошлось без озлобления, без обиды, без слез, без неприязни друг к другу – этого начала отчуждения. Всегда бы так!

17.06.1963 года

Ребята побежали на кухню, а навстречу бабушка несет посуду и сахарницу.

– Мы сами будем носить, – сердито говорит Алеша (4 года).

– Да, вас дождешься, – насмешливо замечает бабушка и сама несет все на стол. Тогда Алеша хватает сахарницу со стола и тащит ее назад на кухню.

– Алеша! Глупости делаешь! – говорю я.

– Он ужасный в этом отношении. Всё против, всё назло. Просто ужас что такое! – жалуется бабушка. Почему ей не приходит в голову, что это может быть реакция на ее собственное поведение по отношению к ребятам?

Комментарий 1983 года: Вот задача: обижена бабушка, но обижен и внук. Как же поступить мне, матери? На этот раз я промолчала…

19.01.1964 года

Оля (1,5 года) бросила ложку и не стала ее поднимать. Поднял ложку Алеша. Оля не захотела сама забираться на стул, лезла ко мне на руки.

Раньше я ни за что не взяла бы ее на руки, пока она не подняла бы ложку и не перестала плакать. А сегодня я… беру ее на руки.

– Этим ты только усугубляешь конфликт: он сглаживается, а не снимается, – говорит папа, и я с ним согласна. Но… Алеша и Антоша так сочувствуют Оле, так осуждающе глядят на меня…

– Это ты ее обидела, и она плачет, – заявляет Тинек.

Мне хочется поддержать в них это чувство сострадания, желание помочь маленькой сестренке, и я… сдаюсь (тем более что я не совсем уверена в своей правоте).

Видимо, не всегда надо идти навстречу этой детской солидарности – все зависит от сути конфликта. Нужно показать ребятам, что большинство не всегда право, что может быть правым и один человек.

Но при этом необходимо поддерживать в них ростки сочувствия, взаимопомощи. Как же угнаться за двумя зайцами?

Комментарий 1983 года: Судя по дневникам, вопросы так и остались без ответа. Пожалуй, и сейчас я его не знаю. Многое зависит от конкретной, неповторимой ситуации. И часто приходится выбирать: что-то всегда бывает важнее, а чем-то надо поступиться. Ошибок тут, правда, не миновать, но без них и не научишься.

Сказка – ложь?

22.06.1963 года

Когда я пришла с работы, ребятишки показали мне бабушкиных «гусей» – двух гуттаперчевых маленьких лебедей.

– Ты знаешь, – важно рассказал мне Алеша (4 года), – они летают. Раз уже улетели.

– Как? – не поняла я.

– Мы с Тинем поссорились – и они улетели. Р-р-раз – и нет!

– Ничего не понимаю! – удивляюсь я.

– Это бабушка таких интересных гусей купила.

– Да-да, – подтверждает бабушка с самым серьезным видом, – мне так продавец и сказал: как дети поссорятся, так гуси исчезают.

Я слушаю это с недоумением и не сразу соображаю, как же к этому отнестись.

– Гм, интересные гуси. Только странно, как же это они улетают? – нерешительно спрашиваю я.

– А у них крылья отлепляются, и они летят, – серьезно говорит Алеша.

– А ты видел?

– Не-е-т! Они очччень быстро летят – с космической скоростью. Р-р-раз – и готово!

Эти гуси потом фигурировали весь вечер. Стоило кому-нибудь из ребят начать задираться или кукситься, как бабушка:

– А гуси? Сейчас улетят!

– Нет, сидят, – отвечает Алеша, а сам с беспокойством посматривает на гусей. – Бабушка! Мы не ссоримся, это у нас такое обижение вышло.

Новое слово Алеши мне нравится, но игра с «гусями» не очень: почему детей можно пичкать самыми примитивными вымыслами? Так и подмывает сказать ребятам: «А вы поссорьтесь да проверьте, улетят они или не улетят».

Вечером я не выдерживаю и говорю после Алешиного убежденного «улета-а-ют – так продавец же сказал»:

– Алеша, это бабушка пошутила: так в сказках бывает, а на самом деле игрушки не летают.

В глазах Алеши – недоумение и недоверчивость.

А через два с половиной года в тетради Антона я записала:

22.12.1965 года

Тинюшка (5 лет) вообразил, что пол – это что-то раскаленное – огонь, и что становиться можно только на тень. Мы вступили в эту игру и охотно уступали ему свои тени, когда ему надо было пройти по полу. И он скакал козликом с одной тени на другую, «спасаясь» от огня!

Мои комментарии спустя 11 лет:

15.02.1976 года

Думаю, что такая игра вполне допустима. Малыши воспринимают ее не всерьез, а как игру. У нас это интересно получается с Любой: она участвует в игре, но не обманывается. В том-то все и дело!

08.08.1974 года

Вот уже с полгода мы играем с Любашей (3 года) в «крокодила Гену» (как с Ванюшей играли в «сонного дядьку»). Трудно вспомнить, с чего это началось (потом это повторялось много раз). Кажется, это было так.

Люба на что-то разобиделась за столом, влезла на свой стул с ногами, повернулась к нам спиной и, уткнувшись в колени лицом, начала уже поревывать, пока еще негромко. Папа сказал:

– Или прекращай реветь, или я тебя высажу из-за стола!

А я говорю вдруг:

– Папа, это не Люба, это кто-то другой. У нас Люба не такая. Это какой-то… крокодил!

Любашка заинтересованно прислушивалась, а потом, прикрыв глаза тыльной стороной ручонок, шевеля при этом растопыренными пальчиками, вдруг заявила низким голосом:

– Я злой крокодил, я вас съем!

Мы все, конечно, «задрожали» от страха и стали громко звать Любу, чтобы она справилась со злым крокодилом. Через минутку Любаша сообщила, что она уже добрый крокодил Гена, который «скоро превратится в Любу».

Позже игра проходила в разных вариантах: с исчезновением «крокодила» под стол и «внезапным» появлением Любы; с постепенным превращением крокодила в Любу: она потихоньку открывает ладошками лицо, освобождая глазки (мы радостно восклицаем: «Ой, глазки уже Любины!»), носик («Ой, носик уже Любин!»).

Когда Люба превращается в «злого крокодила», то мы все должны «дрожать от страха». Если мы забываем это делать, то Любашка напоминает с неудовольствием:

– Ну что же вы не дрожите? Дрожите!

Надо же выполнять правила игры! Так можно очень быстро успокоить Любочку, снять очередной конфликт.

Итак, проблема: есть обман, которому верят, как правде («Вот придет Бармалей, тебя в мешок посадит»); есть фантазия, сказки, волшебство, в которое верят, как в чудо («Прилетит фея и принесет тебе волшебную палочку»); есть игра воображения, которая принимается не всерьез, а с соблюдением определенных правил. Как найти грань между ними? А найти обязательно нужно.

Рассмотрим ряд близких слов: лгать, врать, обманывать, ловчить, хитрить, лукавить, притворяться, разыгрывать, придумывать, фантазировать, сочинять – какой плавный переход от минуса к плюсу, не поймешь, где водораздел. Но он есть! Мы внушаем детям: врать нельзя, это нехорошо. А как же: «Хорошо, когда кто врет весело и складно!» – значит, Василию Теркину можно?

Однажды я проводила в третьем классе утренник, посвященный сказкам, и спросила ребят:

– Говорят, обманывать плохо. Верно?

– Верно! – дружно, заученно ответил класс.

– Ну хорошо, а как же в сказках: то и дело друг друга обманывают. И не только какие-нибудь злыдни, но и самые прекрасные добры молодцы. Выходит, они обманщики. А почему же мы их любим?

Класс недоуменно молчал – ни одной поднятой руки. Я тоже молчала, выжидая. Наконец на последней парте робко приподнялась и тут же опустилась мальчишечья рука.

– Ну-ну, – подбодрила я.

– Они не обманщики, они обхитря… нет, обхитрива… ну, хитрые они, они же врагов обманывали. А врагам и надо врать, – убежденно закончил мальчишка и сел.

Класс загудел на разные голоса, поднялись руки – приводить примеры. Но у меня был вопрос и посложнее:

– Мы-то с вами, слушатели или читатели, не враги, а нам всякие небылицы плетут?

На этот раз поднялось уже несколько рук:

– Это чтоб интереснее было.

– А там приключения разные, а мы их любим…

– Почему? Почему вам нравится, чтобы вас обманывали? – пристаю я к ребятам. Я жду от них открытий, важных для меня.

– Да никто и не обманывает! – вскочил тот мальчуган с последней парты, который начал думать первым. – Мы же знаем, что там все придумано, мы же знаем!

– Сказка – это мечта, которая… взаправду, – тихо сказала девочка, дождавшись, пока я замечу наконец и ее поднятую руку.

– Как-как? – не поняла я, но кто-то из ребят пояснил:

– В сказке все-все можно, что хочется, только надо вообразить.

Эти маленькие мудрецы прекрасно разбирались, где корыстная ложь, а где игра воображения, причудливая и прекрасная выдумка, в которой действительно как бы осуществляется мечта, чья-то надежда.

25.07.1969 года

Как-то месяца полтора назад Юля (2,5 года) раскапризничалась, и я, чтобы ее отвлечь, рассказала сказку про Машу и трех медведей, только вместо Маши была Юля. Слушали все мои дочери, и всем сказка очень понравилась. С тех пор Юля стала меня просить: «Акази мне а Юлю!» (она еще плохо выговаривает слова, но уже произносит целые фразы).

Сначала я Юлю «вставляла» в разные сказки, затем просто рассказывала всякие истории из Юлиной жизни, в том числе и разные небылицы, а затем стала рассказывать то, что на самом деле бывает, было или происходит сейчас. Я старалась говорить о Юле, которая не плачет, не капризничает, сдерживается, если хочется поплакать, в общем, о Юле, какой ей хотелось бы быть. И удивительно! Стоило мне сказать, если Юленька вздумает заплакать: «Что же мне теперь – рассказывать, как Юля плакала?», как Юля сразу переставала всхлипывать и говорила: «Акази мне Юлю не паця». Удивительно хорошо это успокаивало ее – желание быть той, хорошей Юлей.

18.10.1973 года

А вот Юле 7 лет и…

– Мама, сколько тебе лет?

– Когда ты плачешь, мне, наверное, шестьдесят лет, я старею. А когда ты поешь, мне двадцать.

И Юля запела и пела все утро, пока собиралась в школу.

09.08.1974 года

Если есть хоть малейшая возможность, утром мы с Любашей (3 года) встаем не сразу, а чуть-чуть поиграем и поговорим о том о сем. А сегодня мы сочинили сказку:

– Проснулась мама утром, а подняться никак не может. Позвала она папу. Пришел папа, взял маму за руки, тянет-потянет, а вытянуть из постели не может. Папа позвал…

– Алешу!

– Да! Алеша – за папу, папа – за маму, тянут-потянут, а вытянуть не могут. Позвал Алеша Антошу. А Антоша говорит: «Что?» – и не пришел.

– Антон физику учит, – серьезно замечает Любаша и вздыхает. Я хохочу, но Люба напоминает про сказку:

– А дальше?

Наконец все уже, кроме Любы, собрались у мамы, тянут-потянут, а вытянуть не могут! И тут прибежала Любочка, поцеловала маму в глазки – они сразу открылись, а потом Люба сказала ласково: «Мамочка, уже утро, давай вставать» – и потянула маму за руку. И мама сразу встала!

– Я сильная, а все были слабые, – говорит Люба.

– Нет, ты была ласковая, добрая… – вздыхаю я.

Комментарий 1983 года: Ласка, любовь – главная сила в отношениях между людьми. Я, конечно, не могла так говорить об этом трехлетней дочке, но как-то попыталась передать ей свою убежденность в этом.

Результат был очень неожиданный и трогательный. Однажды мы с Борей сидели, надувшись друг на друга, и, казалось, никакая сила сейчас нас не разморозит. Подошла Любаша, уселась между нами и, обхватив наши шеи ручонками, вдруг сказала с хитрым видом: «А кто между вами?» Мы переглянулись. «Любо-о-вь», – протянула Люба. Мы рассмеялись и… помирились.

Ну а как же бабушкины гуси? Я и сейчас склонна думать, что это близко к обману типа «Будешь врать – язычок проглотишь». Малыш искренне верит, а обнаружив неправду, недоумевает, обижается, а затем с опаской отнесется и к другим заявлениям взрослых. Зачем это?

Зато добрые выдумки – просто прелесть что такое!

Ох уж это наказание!

25.06.1963 года

Алеша вывез на середину комнаты экскаватор, начал его приспосабливать к хождению по «шоссе». Тинь уселся около машины и стал ее толкать ногами в противоположную сторону.

– Не на-а-а-да! – завопил Алеша и ударил брата. Тот полез в драку. Я взяла Антошку и вынесла его на террасу. Он вернулся и принялся опять за свое. Я рассердилась, даже шлепнула его дважды и, выставив на крыльцо, прикрыла дверь. Конечно, рев.

Алеша как ни в чем не бывало продолжает возиться с машиной, а меня огорчает и история с дракой, и отношение к ней Алеши.

– Мам, – говорит Алеша, – смотри, что я сделал…

– Не хочется мне смотреть, – грустно говорю я, – оба вы с Тинем плохо сделали: ты с ним не играешь, а он тебе назло делает…

Алеша пошел было к двери, за которой всхлипывает Тинь, но тот, увидев брата, еще громче плачет. Ясно, что он ждет, чтобы подошла я. А я жду, чтоб он замолчал. Наконец становится тихо, потом за дверью едва слышно: «Мама!» – и чуть громче: «Мам!» Подхожу к двери, открываю. Тинь поднимает на меня глаза, полные слез. Лицо у него мокрое, под носом мокро. Вид несчастный, но я стараюсь не разжалобиться.

– Что тебе? – сурово спрашиваю я.

– Дя? Я… хочу… к вам, – всхлипывает Тинек.

– Иди, – тем же тоном говорю я, – только кто же с тобой согласится играть, если ты мешаешь.

Я сажусь на диван и смотрю на поникшую фигурку сына осуждающе. Он робко подходит ко мне и осторожно прислоняется к коленям:

– А я там плакал, плакал, кричал (словно хочет сказать: ведь мне же было плохо, а ты не пришла ко мне).

И я засомневалась: верно ли поступила на этот раз? Я ведь тоже была перед ним виновата. И Алеша тоже. А наказан один.

22.06.1963 года

Алеша лежал на раскладушке и читал книгу, к нему подсела бабушка и хотела было с ним поговорить. Но он вдруг заявил:

– Уходи отсюда, я тебя не люблю.

– Почему же ты меня не любишь?

– Не хочу говорить!

Бабушка ушла обиженная.

– Да что ж ты так бабушку обидел, – говорю я, – как же ты так мог сказать? Мне теперь бабушке и посмотреть в глаза будет стыдно!

– Почему? – глаза Алеши смотрят с недоумением, хотя он и чувствует, что сделал плохо. Но он был искренен в данную минуту.

Я думаю про себя: «В самом деле, как же быть? Скрывать истинное отношение и заменить его лживой вежливостью – противно и унизительно, хотя легко. Куда труднее изменить в ребенке само отношение к человеку, если он того заслуживает (а бабушка, безусловно, этого заслуживает). А как это сделать? Знаю, что бабушка ждет извинения, но в чем извиняться Алеше? Да и вообще извинение очень часто сопровождается фальшью и со стороны извиняющегося, и со стороны извиняющего – значит, опять ложь. Ну нет!»

– Иди, Алеша, очень мне за тебя стыдно, – сказала я сыну и тихонько отодвинула его от себя. Губы его скривились, но он почему-то не заплакал.

А когда пришла бабушка и мы сели за стол, Алеша как-то приветливо вдруг спросил у нее:

– Тебе эту вилку дать?

– Давай, давай, спасибо, – ласково ответила бабушка.

Я вздохнула с облегчением.

В тот же день к вечеру в комнате собрались устроить чай в честь дня рождения дяди Володи. Я говорю ребятам:

– Давайте-ка всё убирать.

Алеша начинает собирать кегли и складывать их в чемоданчик. Антон (2,5 года) сидит и демонстративно возится с какой-то веревочкой.

– Тинь, ты думаешь, что после этого сядешь с нами за стол?

– А я не хочу убирать, – смеется Тинек, как будто проверяет, что из этого выйдет.

– За стол не сядешь, – повторяю (зачем?) я.

– А я хочу-у-у, – со слезой в голосе тянет Тинь.

– А ты не убираешь, – с моей интонацией говорит ему Алеша, – значит, тебе за стол нельзя. Вот. Ты же не убираешь.

Это выводит Тиня из себя. Он бросается к чемодану с кеглями, выхватывает их и разбрасывает по комнате.

– А я буду бросать! – протестующе кричит он.

– Ну, Тинь, это уже никуда не годится! Мы убираем, а ты разбрасываешь. Тогда иди-ка ты в постель. – Я несу его на террасу.

В постели он долго плачет, ворочается, потом затихает. Думаю: уснул. Нет, через некоторое время:

– Ма-ма-а-а!

А в это время уже садятся за стол. Как не хочется портить всем настроение! А что делать?

Я выхожу на террасу и сурово спрашиваю:

– Что тебе, Тинь?

– Я, я… – теряется Тинек и смотрит на меня умоляюще, – я… хочу к вам, – едва слышно говорит он и прячется в постель.

Я чувствую: он ощущает незаконность своей просьбы, что он не должен быть там, не может быть, но ему так хочется!

И я подчиняюсь первому движению сердца:

– Ну ладно, вылезай, пойдем со мной!

Какой благодарностью вспыхнули его глазенки! Как крепко он прижался ко мне! И я поняла, что поступила правильно, хотя, казалось бы, сделала не то, что следовало.

И вот уже три дня прошло (я пишу 25 июня), а Тинек «не лезет в бутылку» – покладист и ласков.

Комментарий 1983 года: После этого случая стала я больше доверять интуиции: не столько умом, сколько сердцем поняла, что, если ребенок чувствует свою вину, прощение – во благо.

21.10.1963 года

Мы убедились и убеждаемся, что как бы ни был наказан ребенок, что бы он ни сделал, он должен чувствовать в нас родных, самых близких людей – нельзя отталкивать ребенка в трудный для него момент. Можно огорчиться, рассердиться, наказать, но ребенок должен чувствовать, что это тяжело и для родителей, огорчает их, но мама и папа все равно любят его.

Комментарий 1983 года: Прекрасный вывод! Если бы к нему еще и умение это провести в жизнь. На практике мы часто поступали вопреки ему. Вот что случилось всего год спустя.

14.04.1964 года

Братья-разбойники» подрались из-за самоката. Я рассердилась и подняла его на шкаф.

– Вы из-за него ссоритесь, деретесь. Значит, вам его давать нельзя.

Алеша (5 лет) бурей налетел на меня и с ожесточением ударил меня по руке раз-другой, приговаривая, захлебываясь от злости, потеряв всякую власть над собой:

– А я вот тебе, а я вот тебе!..

Я изумленно отстранила его от себя.

– Опомнись, что ты делаешь?!

Он хотел даже укусить меня, но несколько опомнился и только слегка сжал зубами кожу у меня на руке. Потом посмотрел на меня чужими глазами:

– А зачем ты нас обидела?

– Я не хочу, чтобы вы дрались из-за самоката. – Я это сказала, как будто оправдываясь. И действительно, я не чувствовала себя вполне правой.

Алеша быстро успокоился, пошел на улицу, вернулся оттуда оживленный. Я встретила его как обычно, ласково, но, когда он взял меня за руку, поморщилась:

– Не надо, Алешик, больно.

Он посмотрел на мою руку и как-то смущенно-виновато отвел в сторону глаза.

А вечером папа спросил меня:

– Что у тебя с рукой?

Алеша, сидевший за столом, в смущении и замешательстве наклонился.

– Может быть, Алеша расскажет?

– Нет, я не хочу, – заявил Алеша.

Тогда я вкратце рассказала, как было дело. Папа очень огорчился и возмутился:

– Мы не позволим, чтоб у нас такое в семье происходило. Я предлагаю удалить его из-за стола за такие вещи. Ты как думаешь, мама?

Я, поколебавшись, согласилась. Алеша расплакался в комнате, ревел громко, но недолго.

– Пап, я приду-умал…

– Что ж ты придумал?

– Не делать так больше… – почти спокойно уже сказал Алеша.

– Ну вот, – решительно заявил папа, – когда не будешь, тогда и будешь с нами есть, а сегодня сделал, значит, и есть не будешь.

Алеша разревелся с новой силой:

– А я хочу есть, не могу терпеть!

– А мы хотим, чтоб у нас таких вещей не было!

Эти две фразы были повторены несколько раз (по-моему, зря папа повторял одно и то же).

Наконец Алеша протянул:

– А я вам спать не дам до утра.

Папа вынес его из комнаты в мастерскую:

– Мы не хотим, чтоб ты мешал нам спать, вот и сиди один тут.

– Нет, я не буду так делать, – поспешно решил Алешик.

– Будешь ложиться без крика?

– Да, – тихо сказал Алеша.

Я помогла надеть майку, уложила его. Моя ласка снова вызвала у него слезы и всхлипывания.

– Я очень хочу кушать, – жалобно запросил он. – Я не могу терпеть.

– Надо потерпеть, очень даже сможешь, – я постаралась сказать это почти сурово. – Сам виноват. Ты думаешь, нам с папой приятно? Мы тоже есть не смогли из-за всей этой истории!

Мои слова неожиданно подействовали на Алешу как-то успокаивающе. Словно он почувствовал, что не насилие совершается над ним, а закономерное, естественное возмездие за огорчивший всех поступок. Через минуту он уже успокоился, даже о чем-то поговорил с папой и быстро заснул.

Это хорошо, что он так буйно протестует против насилия, от которого нам надо отказаться. Мы решили делать так: не применять наказания по собственному, индивидуальному, «взрослому» решению, а предлагать всем вместе решать, как быть в том или ином случае. Тогда последствия «содеянного» будут восприниматься ребятами не как насилие со стороны взрослых, а как выполнение того общего решения, которое принимали и сами малыши.

Комментарий 1983 года: Я не сразу решилась привести эту запись: стыдно за нас, обоих родителей. И главное, почти всё не так, как следовало бы: от первого моего движения (отобрала самокат, не попытавшись разобраться) до заключительных глубокомысленных выводов, которые выглядят справедливыми, а по существу антигуманны, ибо устраивать обсуждение, т. е. суд над человеком, если и можно, то лишь раз в жизни, да и то не по любому поводу и не всегда путем общего голосования. В данном случае повод был сверхсерьезен (ударил и хотел укусить маму!), но… давайте разберем все с самого начала.

Итак, одному человеку пять, другому – три с половиной года. И у них новенький красивый самокат, недавно подаренный братишкам со словами: «Распоряжаться им будет Алеша, он старший и уже хорошо катается». Но младшему брату тоже хочется покататься. Он уцепился за самокат и не отпускает. И грянул бой… Тогда распорядилась я (это подарком-то, торжественно врученным!). Помню, я отобрала его довольно бесцеремонно, чуть ли не силой. И вот результат: человека оскорбила и тем, что с его правом не посчиталась, и тем, как это сделала. И он восстал, требуя справедливости. Грубо, неумело, но я своей бестактностью как бы спровоцировала его грубость и даже жестокость. Распространеннейшая родительская ошибка: виноваты оба – расплачивается один, да еще и слабый, подчиненный – ребенок.

Это потом я поняла, почувствовала, что в такой ситуации взрослый должен первым протянуть руку, не требуя от ребенка унизительного извинения. Это акт великодушия со стороны взрослого. А если первым идет с повинной ребенок, искренне переживая чувство вины (а так и вышло в описанной ситуации), как же тут не попросить у него прощенья: «Знаешь, и я что-то не то сделала, давай разберемся». Или хотя бы: «Прости, погорячилась» – и в детских глазах вспыхнет: «Нет, нет, это я во всем виноват!» – и благодарность, и слезы облегчения, и раскаяние, и чувство близости необычайной…

Но после этого больше не вспоминать и тем более не делать прощеный проступок предметом для обсуждения, поводом для наказания – это непременно вызывает озлобленность, затаенную обиду. Первоначальная причина конфликта забудется, а обида останется – за несправедливость.

И еще одно: «удалить его из-за стола» или «ты не будешь с нами есть» – как мы этим злоупотребляли! Правда, мне всегда было невмоготу применять этот «способ наказания». Я и тогда уже считала, что он годится для дрессировщиков, а не для людей, но… подчас не знала, а как же надо, и опять: «Ну, тогда выходи из-за стола»…

Ох, терпеливы же наши дети: они любят нас даже таких, неумелых, несправедливых, срывающихся и раздражающихся. Любят, потому и прощают нас. Как же тут не постараться стать лучше хотя бы ради них, наших детей!

Шаг за шагом я приближалась к разрешению этой сложной педагогической проблемы наказаний и поощрений. Одно время утверждала, что эта проблема сводится к адекватной ответной реакции взрослых на поступок ребенка, т. е. каждый раз надо отзываться в меру – в этом и состоит искусство подлинного воспитания.

Именно поэтому педагогическая аксиома «В воспитании нет мелочей» рано начала вызывать, да и до сих пор вызывает у меня недоумение и протест. Она легко опровергается практикой жизни. Как и в любом деле, здесь есть что-то главное, без чего нельзя обойтись, есть нечто более или менее важное, а есть просто мелочи, на которые можно и внимания не обращать.

Вся сложность и состоит в том, чтобы не путать одно с другим: не проморгать главное и не превратить муху в слона, как часто это бывает. Приведу две небольшие зарисовки с натуры.

– Псибо, – буркнул ребенок, вылезая из-за стола.

– Скажи громко и внятно! – потребовала мать.

– Спа-си-бо! – громко и ехидно повторил сын.

– Хорошо. Иди.

Мелочь, казалось бы! А мама не заметила, как сын сказал ей свое спасибо. А главное было именно в этом.

Дочь изрезала носовой платок, выкраивая кукле платье. И выкроила, и сама сшила – первый раз в жизни!

– Почему не спросила? – возмущается мать. – Хорошую вещь испортила.

– Я не испортила, я сши-ила, – обижается, заливаясь слезами, девочка.

И правильно обижается: испорченный платок – действительно мелочь по сравнению с тем важным, что произошло. У человека впервые получилось трудное дело – это же радость необычайная! А изрезанный платок – дело житейское. Так сказал бы умница Карлсон, который живет на крыше. Он не силен в педагогической теории и поэтому доподлинно знает, что разломанная («А что там внутри?») дорогая игрушка – чепуха по сравнению с восторгом открытия.

Но если никакого открытия нет, а есть капризное, агрессивное «А я хочу-у-у», и если оторванная у куклы нога («Кукла-то дешевая»), или разрисованная книга («Она и так растрепана»), или сорванный с молодой веточки листок («Вон их сколько!») – пустяк, одним словом, что тогда?

Внимание: так проявляется своенравие. А это далеко не мелочь. Главное – не ошибиться в оценке.

Но как не ошибиться? Это иногда доводит до исступления…

Конечно, опыт постепенно накапливался: всё точнее определяла я меру наказания и поощрения, но что-то меня не удовлетворяло в этой выстроенной мною «концепции адекватности». Обычно в любом происшествии, стычке, даже недоразумении бушуют эмоции. Ясно, они не способствуют хладнокровному взвешиванию всех обстоятельств. С ними как быть?

Когда бьешься над чем-нибудь долго, обязательно подвернется случай, который натолкнет на верный путь. Для меня таким случаем оказалось письмо. Оно было написано корявым почерком. Ошибки, неправильные обороты, слова какие-то допотопные – словом, безграмотность, темнота.

А прочитала – какой же светлый, ласковый, добрый человек эта бабушка Наташа. Не мудрствуя лукаво, она просто жалеет внука-подростка, который «пришел выпимши у грязе и прямо за стол…» (дальше я орфографию и знаки препинания подправила). «Я ему есть подала, а сама плачу: непутевый ты, несчастный, погубишь ты свою жизнь ни за что… Сама ругаю, сама ревмя реву – уж так его жалко. Смотрю – и он глазами заморгал. Ладно, говорит, бабушка, не буду, только не плачь. Уж год как не пьет. А мне-то радость».

Меня поразило вот это: «Сама ругаю, сама ревмя реву». Да ведь она не на него сердится, а за него болеет, не против него воюет, а против его слабости. и радуется за него, любя, всем сердцем желая ему хорошего. Не могло это не дойти до парня. И дошло. Ну, а если бы стыдила, угрожала, упрекала, злилась? Он и слушать бы, наверное, не стал, да еще и назло бы делал!

Письмо это взбудоражило меня и заставило пересмотреть свои взгляды. И теперь, когда меня спрашивают «Как наказывать и хвалить, как найти меру?», я отвечаю вопросом: «А не лучше ли не наказывать, а просто огорчиться, расстроиться – просто не скрывать своего огорчения; и не хвалить, а порадоваться за ребенка, порадоваться его радости?»

«А какая разница?» – спрашивают меня, и я долго и путано пытаюсь объяснить то, что бабушке Наташе ясно без слов, а мне пришлось постигать сначала умом, а потом уж сердцем. Говорю я примерно так.

Разница здесь огромная, по результатам так прямо противоположна – со знаком плюс и со знаком минус. Одно сближает людей, другое разъединяет.

Давайте вникнем. Осудить (наказать) или одобрить (похвалить) может лишь судья, стоящий над тем, кого он судит. У него должно быть для этого право старшинства, или силы, или мудрости, или ответственности – и это право отчуждает его от людей. В любом суде это необходимо, ибо настроения, пристрастия, даже чувства ненависти и любви там не должны иметь никакого влияния на решение судьи. Только тогда суд и может быть справедлив. Нам, родителям или учителям, когда мы караем и милуем, осуществляя функции судьи, редко удается быть справедливыми вполне; и мы отталкиваем от себя детей и вызываем, стимулируем в них главным образом отрицательные эмоции, а потом и качества характера. Наказания почти всегда порождают озлобленность, обиду, страх, мстительность, притворство. А у остальных, «свидетелей», – чувство облегчения («Не я!»), даже злорадство, желание жаловаться, ябедничать, доносить – целый мешок этих мерзостей, с которыми так трудно бороться.

Не лучше и с похвалами. Мы знаем, какому остракизму подвергаются «примерные» дети в школе. Взрослые их хвалят, награждают, в пример ставят, а ребята их нередко терпеть не могут, дразнят. Закономерно! Похвала, награда у награжденного почти неизбежно порождает не просто гордость, а тщеславие, чувство превосходства, даже презрения к окружающим. А те в свою очередь маются от чувства соперничества («Почему не я?»), зависти, выискивают возможность выклянчить эту похвалу или какую-то награду. Лесть, подхалимаж, подсиживание в борьбе за «призовое место» – явления, не редкие даже в начальных классах.

И совсем не то получается, если нами руководят чувства сопереживания: радости (до восхищения) и огорчения (до отчаяния), которые может выразить любой человек, находящийся рядом. Конечно, и здесь нужна оценка (чему радуешься, из-за чего огорчаешься – это зависит от твоих нравственных качеств), но при этом происходит сближение людей, их взаимопонимание, и все делаются лучше, человечнее.

Каждый может проверить это на себе. Если за тебя радуется кто-то, ты приобретаешь уверенность в себе, чувство достоинства, готов «горы свернуть». В то же время испытываешь чувство благодарности и признательности к тому, кто искренне рад твоей радости. И тот становится тоже щедрей сердцем, доброжелательней, великодушней. Каждый здесь приобретает друга; по крайней мере, чувство приязни, расположенности растет лавиной и у того и у другого – «ведь это всё любви прекрасные моменты» (Булат Окуджава).

А если за тебя огорчаются даже тогда, когда ты виноват, когда ты сам причина горя окружающих, – что ты испытываешь? Слезы близкого или просто сочувствующего тебе человека будоражат, жгут твою совесть, словно сдирают с нее накипь ожесточения и самооправдания. И стыд, раскаяние, клятва самому себе: «Никогда, никогда не повторю больше этого!» – благодарные, очищающие, возвышающие человека чувства. И у жалеющих тебя растет сочувствие, желание помочь, спасти. Все это опять-таки роднит людей, делает их ближе друг к другу.

Кто-то может мне не поверить, что я шла к пониманию этих простых вещей так долго и трудно. Что ж, счастлив тот, кому и в голову, наверное, никогда не приходит думать на все эти темы, кто верно чувствует и делает так, как подсказывают ему чувства. А я, хоть и толкалась подчас в мое сердце жалость, боялась пойти у нее на поводу, опасалась «распустить» ребят. И в радости тоже опасалась переборщить – никогда не выражала свой восторг, сознательно сдерживала себя.

Однако сами дети научили меня жить не столько умом, сколько сердцем. Что бы мы, отец с матерью, ни думали, как бы ни спорили, мы прежде всего радовались и огорчались, снова огорчались и вновь радовались – жили жизнью друг друга. Вот в этом и состоит, по-моему, главный педагогический секрет.

Хорошо об этом сказала однажды пятилетняя Юля.

24.02.1972 года

Мальчики не дают Юле прочитать стишок, перебивают ее, а я слушаю их (разговор идет о деле). Тогда Юля возмущается:

– Что ли, ты их одних родила, только их и слушаешь. Как будто остальные и не родились! – и плачет.

В самом деле, всем ведь нужно внимание – всем, кто родился. Верно!

Из дневника начинающей мамы

Кто же может помочь молодой матери?

Прежде чем приступить к этой новой и трудной для меня теме, хочу процитировать одно недавнее письмо – от сына из армии.

Попав в армейскую обстановку, он испытал главную трудность не от физических нагрузок, не от необходимости подчиняться начальству, не от однообразного режима и питания (это, в общем-то, терпимо), а от нивелировки людей в духовном отношении. Какие там личности?! Рядовые в прямом и переносном смысле – армейский идеал, правда, вынужденный, обусловленный сутью армейской жизни. Но нельзя душе жить по уставу, а ведь у каждого она своя. И вот это своеобразие, богатство духовного содержания каждого остается в армии невостребованным, даже преследуемым («Не высовывайся!»). Это самое тяжелое испытание, мало кто его выдерживает без душевных потерь. Воспротивиться этому своеобразному внутреннему расчеловечиванию может лишь человек духовно богатый и нравственно стойкий. А это зависит от того, каким он пришел в армию.

Очутившись в казарменной обстановке, сын стал размышлять о семье и ее значении в жизни человека. И вот к каким выводам пришел:

«Ясно, что для воспитания личности лучше всего хорошая семья. Если таковой нет и ребенок воспитывается “улицей” (к ней я отношу не только улицу, но и наш детский сад, и нашу школу, где воспитание детей “вверх” не может происходить нормально – все и вся варятся в собственном соку), то нет предпосылок появления неординарного человека.

Воспитание такого человека может происходить только в семье, так как:

– только в семье возможно получить хорошее соотношение людей разного возраста на одного ребенка – обязательное условие для действенного воспитательного процесса (в отличие от детских учреждений);

– только в семье возможно создать новый мир, отличный и особый от остального мира, – необходимое условие для создания нестандартной личности, Человека, не похожего на других (естественно, в хорошем смысле);

– только в семье существуют серьезнейшие предпосылки создания доброй атмосферы вокруг ребенка, лелеяния в нем добрых качеств».

Какая категоричность! «Ясно, что…», «Только в семье…» Но добрые качества действительно требуют кропотливого, нежного внимания – должны быть взлелеяны как редкостный цветок.

А если посмотреть на вещи реально: насколько способна нынешняя мать осуществлять этот кропотливый труд?

Приведу несколько выдержек из дневника молодой матери. Когда родился ее первенец, ей не исполнилось и 20 лет. Желанный ребенок, благополучная семья, скромные средства, зато вполне сносные бытовые условия. С житейскими заботами справляются сами, без помощников.

Почти со дня рождения сына мама ведет дневник. Она описывает разные события из жизни малыша, его проказы, свои трудности и находки, следит за изменениями и в нем, и в себе. Мне удалось уговорить молодую маму дать несколько выдержек из ее дневника в мою книгу. Я выбрала те места, которые касаются отношений ребенка с окружающими и прежде всего с матерью.

В начале каждой записи указываются страницы дневника и возраст ребенка. И то и другое нам еще пригодится.

С. 12. Петру 25 дней.

…Особенно интересно наблюдать за его личиком. Запомнился мне один интересный эпизод. Стояли мы с Петруней у окна. Он у меня на руках лежит спокойно, не спит, я то на него, то в окно посмотрю. И вот загляделась я на улицу, долго туда смотрела, потом взглянула на Петра. Он на меня посмотрел внимательно-внимательно, серьезно-серьезно, потом отвел глаза в сторону и также стал внимательно разглядывать что-то на стене и тихонько вздохнул.

Это было так выразительно – я в тот момент поверила, что Петруня мне хотел сказать: «Мама, я же хочу поговорить с тобой, а ты все в окно смотришь… ну, как хочешь, я могу смотреть, конечно, и в стену…» – а своим вздохом как будто добавил про себя: «Знала бы, как обидно…»

С. 63. 1 мес.

Ночью спали плохо; он тихонько капризничал, не кричал, но спал беспокойно… А утром часов в 8 что-то разволновался. Я его развернула, прижала к себе, убаюкиваю, а он не успокаивается, начал кричать. Я ему спокойно начинаю говорить: «Петруша, Петрунюшка, милый, ну не надо…» (а внутри совсем не спокойна: рано еще – папу разбудит). А он не успокаивается. Я меняю ему положение: то вертикально держу, то на животик кладу… – кричит; начинаю качать – все сильнее-сильнее, у него захватывает дух, но бедный Петр кричит еще громче… Я начинаю кружиться с ним по комнате, все больше злюсь, что он не успокаивается, мне хочется кричать: «Ну что ж ты орешь-то?!»… Вдруг я прихожу в себя: «Боже мой, что же я делаю!.. Ему, малышу моему, плохо, он помощи просит; сдерживался сначала, а не выдержал, значит, так больно ему! Родной мой, маленький мой!..» Встал Коля (папа. – Л. Н.), взял у меня Петрушу, тот стал затихать…

Я подошла к окну, слезы текут по лицу, все думаю про себя: «Петрунюшка, маленький мой, прости свою маму нехорошую, глупую… Я просто не выспалась, устала, прости, ладно?..»

Более или менее успокоившись, я беру Петруню, затихшего у папы, к себе на руки, смотрю на него, и он… улыбается мне, хотя на глазенках застыли слезы… Простил…

С. 70. 3,5 мес.

В то время когда Петруша не спит, а я или стираю, или готовлю еду, или убираю, он разговаривает сам с собой – гулит – и через некоторое время «зовет» меня, да, да, зовет: не кричит, а просит: «А-а» Я стараюсь к нему сразу подходить, когда он так хорошо просит, мы с ним «болтаем» с минутку, а потом он опять может некоторое время лежать один. Когда я к нему подхожу, он очень радуется и после нашего разговора как бы «заряжается» еще ненамного и лежит – не плачет.

С. 108. 5,5 мес.

Петруша всегда спокоен (если не хочет спать, есть…), когда я делаю какие-нибудь дела, находясь с ним в одной комнате: глажу, зашиваю, вяжу, убираю… Ему надо меня видеть, и даже не видеть, а чувствовать, что я рядом. Может он лежать и один в комнате, когда занят каким-нибудь «исследованием», и довольно долго. Не шумит, не кричит, но когда я захожу в комнату, то уже не отпустит и очень расстроится, если я сразу уйду. Поэтому я несколько минут с ним поиграю, займу чем-нибудь или беру к себе на руки, и мы идем делать разные дела вместе: моем посуду, развешиваем белье… Интересно, что во время этих дел Петруня сидит у меня на руках (точнее, на одной руке) довольно спокойно (вроде бы понимает, что мы с ним заняты делом, а не игрой) и перестает хныкать и плакать. Так «помогать» маме ему нравится.

Конечно, от такой его «помощи» ничего быстрее не делается, скорее, наоборот, но зато мы оба с ним спокойны (он не плачет, и я не волнуюсь), а потом: делать все вместе намного приятнее и интереснее, чем одному.

С. 204. 1 г. 2 мес.

Сейчас мало времени для того, чтобы писать: нам выделили участок, и теперь мы много занимаемся приготовлением земли к посадке и самой посадкой. От меня с Петром нашему папе, конечно, помощи почти никакой, но мы изо всех сил стараемся если не помочь папе, то хотя бы не давать ему унывать в одиночестве. Поэтому, как только папа собирается в огород, мы тоже надеваем рабочую одежду и отправляемся с ним.

Сегодня Петруня мало нам мешал. Играл на полянке, которая находится метрах в 15 от нашего участка, поглядывал в нашу сторону и занимался травой, веточками, цветами, камешками, землей… Интересно, что когда мы, родители, ему были нужны (или он соскучился, или одному надоело, или хотел уже есть или спать), он не плакал, не кричал, а упрямо и очень упорно топал до нас, перебираясь через все ямы и ухабы, где надо – сползая, влезая и переползая, и только когда находился метрах в 1,5–2, протягивал ко мне ручки и звал – ну как такого труженика не подхватить и не похвалить!

С. 208. 1 г. 3 мес.

Собралась стирать уже вечером, когда Петруня стал похныкивать – захотел спать. Я не могла бросить стирку (вода бы остыла), а так как Петруша всё лез ко мне, решила и его занять этим делом. Я стирала и клала вещи на край ванны, а Петруню попросила перекладывать их в тазик, стоящий на полу. Он так и стал делать (белье было мелкое, и ему было удобно справляться с ним). Потом попросила, чтобы Петр из тазика подавал мне его для полоскания. Здесь я уже за ним не успевала, и он стал думать, что делать дальше. Прополосканное, отжатое белье, которое я опять клала на край ванны, Петр стал сам складывать в тазик.

С. 258. 1 г. 11 мес.

Продолжаю «воевать» с Петром. В эти дни я что-то не высыпаюсь (у Петра – диатез, а у Саши – зубы), неуравновешенная какая-то – и Петра выбила из колеи то своими окриками невпопад и шлепками, то неудержимыми проявлениями любви. И результат: Петруня почти не реагирует на мои просьбы и замечания, отказывается помогать, визжит, топает ногами, лезет ко мне в любое время, не замечая и не обращая внимания на мои дела…

Немедленно маме надо привести свои эмоции в порядок.

С. 263. 2 года.

Кто бы знал, как мне нравится с Петром вечером говорить. Рассказываем сказки, поем песни, что-нибудь вспоминаем из прошедшего дня. Петруша в это время сосредоточен, думает. Следить за его лицом, глазами, произношением слов в это время – для меня истинное удовольствие. У меня стоят дела, в голове вертится: «Надо стирать, на кухне убрать, вымыть посуду, не забыть вынести на веранду молоко и картошку, погладить бы…», но все это отходит на второй план, когда нам обоим так хорошо вместе. Чудо!.. Не каждый вечер, конечно, так получается; то дела берут верх, то Сашу не уложить сразу, то Петруша капризничает или, наоборот, сразу засыпает, но уж если мы разговоримся…

С. 280. 4 года.

Сегодня я то ли «встала не с той ноги», то ли еще что… Весь день ходила обиженная на всех, из-за каждого пустяка сердилась, и особенно доставалось Петру (как старшему или как самому терпеливому?); я без конца произносила бессмысленные фразы: «Петр, сколько можно повторять?! Тебе что, нравится обижать маленькую? Нравится, как она кричит? Нехорошие вы!.. Никто мне не помогает…»

Отчего так?! Ведь ребята совершенно не при чем, они как обычно играли, немного шумели, ссорились и мирились, разбрасывали игрушки и убирали их…

Я сама как будто специально хотела конфликта с ними… Что со мной?!

Это странно и… обидно, и стыдно, но я, кажется, устала от своих детей! Последние дни я постоянно с ними (папа в командировке) и у меня нет ни минуты свободного времени, чтобы подумать о чем-то другом, поиграть на пианино…

Кстати! Я ж об этом и хотела написать. Вечером, когда я со скандалом и плачем укладывала ребят спать, Петруша тихо сказал мне: «Мама, не сердись. Иди поиграй на пианино…» После этих его слов я как бы отрезвела: мне действительно нужно было уйти от ребят куда-то хотя бы в мыслях…

Вот когда я ухожу куда-нибудь из дома (в магазин, на почту) без ребят, а они остаются с папой, я уже через час-два скучаю без них и даже не могу себе представить, как это на таких ангелов можно кричать; и весь день после таких «одиноких» прогулок я с ребятами – нормальный человек… Но это пока для меня роскошь.

С. 297. 4,5 года.

Петр становится очень самостоятельным, ему нравится уже быть не дома: на улице, в гостях… Приехали домой, а он рвется на улицу, в гости, зовет девочек к себе домой… Не хватает ему серьезных занятий и, наверное, общения со взрослыми… Книжки тоже всерьез не читает, потому что получается еще медленно.

Добавлю: автор этих заметок – человек способный, многое умеет. Она хотела бы заняться с детьми рисованием, музыкой, чтением, познанием природы и мира не по телевизору, а воочию – видя и наблюдая этот мир во всем его многообразии и красоте. Да где же взять на это время? К тому же ей очень хочется и самой учиться, а как решить эту проблему? По существующему закону об образовании, для того чтобы учиться заочно или на вечернем отделении, надо непременно работать на производстве. А неработающей матери малолетних детей – нельзя. Она ведь не работает! Все высокие слова о материнстве одним только этим унизительным обстоятельством сводятся на нет. И таких обстоятельств много. Но об этом речь впереди, а пока вернемся к дневниковым записям молодой мамы.

Думаю, каждый, кто прочтет эти непритязательные заметки, скажет, что мама, конечно, очень любит малыша, наблюдательна и самокритична, умеет ему не подчиняться и дает сынишке свободу для проявления себя.

Она часто употребляет слово «вместе» (стираем, убираем, работаем на огороде, разговариваем перед сном). А ведь это ключ к решению чуть ли не всех родительских проблем. Как видим, молодая мать начинает не на пустом месте. Конечно, у нее еще почти нет опыта, маловато выдержки, терпения, да и просто душевного спокойствия, но с таким началом все это быстро бы приобрелось, если бы у нее на это оставались силы и время. Увы…

Обращаем внимания на цифры, указывающие страницы дневника и возраст ребенка. И обнаруживаем, что мать стремится записывать как можно больше: поначалу 15–20–25 страниц в месяц, потом всё меньше и меньше, но даже когда родилась дочка (а сыну было только полтора года), она пытается не сбиваться с ритма: 10–11 страниц в месяц, потом 10 страниц за 2 месяца и, наконец, 34 странички за 2 с половиной года!

Вдумайтесь в эти цифры, обратите внимание на такие места в дневнике: сначала проскальзывает «не успеваю», потом «недосыпаю» и т. д. Вот и благое намерение: «надо привести свои эмоции в порядок». А потом несколько страниц (я их не привожу) под заглавием «Мамины тревоги» и всего одна фраза: «Очень устаю, раздражаюсь. Как все успеть?»

Конечно, необязательно вести дневники. Главное – та душевная и духовная работа, которую эти странички отражают: от нее матери нельзя уходить. Дневник просто позволяет проследить процесс, если так можно выразиться, убывания творческих возможностей матери в общении с ребенком: на это не остается ни сил, ни времени. Захлестывают бытовые дела: отложить их трудно – и они накапливаются.

Второй, а особенно третий ребенок в бытовом плане многократно усложняет жизнь матери, свободного – своего – времени у нее остается все меньше и меньше; практически оно сходит на нет.

Какие там любимые дела, книги, а тем более театры и выставки, гости и встречи! Вот вторая причина усталости. Если первая – от чрезмерной перегруженности бытовой работой, то вторая (она посерьезнее!) – от невозможности делать то, что хочется, в том числе и в общении с ребенком, т. е. от неудовлетворенной потребности в духовном развитии. И чем больше развита в этом отношении женщина, тем губительнее для нее отсутствие свободного времени. Если бытовую перегрузку, недосыпание еще как-то можно компенсировать (хоть изредка заботливый муж даст возможность просто отоспаться и отдохнуть), то несвобода в удовлетворении духовной жажды чревата накоплением усталости, которую снять эпизодическими «глотками» не удается.

Есть еще и третья причина усталости – невнимание и неблагодарность мужа. Понять состояние и душевное напряжение матери отец может лишь тогда, когда останется вдовцом с несколькими маленькими детьми, когда свалится на него ежедневная забота не только о еде, одежде, чистоте, болезнях, но также и о детских обидах и ссорах, занятиях и увлечениях, друзьях и недругах.

Есть у Л. Н. Толстого в «Анне Карениной» удивительные строчки, которые вызвали во мне чувство особой благодарности к автору. Речь в них идет о первых месяцах жизни Левина и Кити в деревне после свадьбы.

Левин удивлен, что его молоденькая жена «ничего не делает и совершенно удовлетворена». Он «в душе осуждал это и не понимал еще, что она готовилась к тому периоду деятельности, который должен был наступить для нее, когда она будет в одно и то же время женой мужа, хозяйкой дома, будет носить, кормить и воспитывать детей. Он не понимал, что она чутьем знала это и, готовясь к этому страшному труду, не упрекала себя в минуты беззаботности и счастья любви, которыми она пользовалась теперь, весело свивая свое будущее гнездо» (часть 5, глава XV, выделено мной. – Л. Н.)

«Не понимал…» – да и поймет ли меру этого страшного (в смысле огромного) труда матери? И это в богатых дворянских семьях, где была прислуга. Нам ли с ними равняться? Хотя вспомним: и в небогатых, но интеллигентных семьях считалось само собой разумеющимся иметь в доме кухарку, няню при детях. Но не из-за того, что чурались грязной работы, конечно, а чтобы высвободить время матери. По-видимому, культурные люди давно поняли, что изнуренная, задерганная мать мало что сможет дать детям. Ей нужны помощники, взявшие на себя большую часть хозяйственных дел, чтобы она могла сосредоточиться на тех материнских обязанностях, где ее заменить не может никто.

Вернемся, однако, к нашему времени. Напомню, что условия жизни и первоначальная подготовка молодой мамы, автора приведенных выше страниц, более чем благополучны. И тем не менее усталость стала подтачивать ее силы очень рано. Усталость породила раздраженность, сильное внутреннее напряжение и, как следствие, – нервные срывы и неадекватные реакции. Наблюдения становятся поверхностными (по сравнению с первыми записями), ей некогда заняться с детьми еще чем-то, кроме каждодневной стирки и уборки…

И вот результат: в четыре с половиной года сыну «не хватает серьезных занятий и, наверное, общения со взрослыми». Он уже «рвется на улицу», ему нравится «быть не дома».

И это все – в благополучной семье! Чего же тогда ждать от неблагополучных?

Кто поможет маме?

Наконец я подошла к той фразе, которую оставила незаконченной в первой главе.

Матери категорически нельзя уставать.

По-настоящему я это осознала, когда… ушла на пенсию. Казалось бы, одна гора свалилась с плеч, высвободилось столько времени, и я мечтала, что теперь-то я наконец и начитаюсь, и навышиваюсь, и в хор запишусь, и… Ан нет, я уставала больше, чем когда еще и работала.

В чем же дело? Да просто я тогда не была «белкой в колесе», которой не вырваться из четырех стен. Перемена деятельности и обстановки – вот что меня спасало. Домашнюю работу, да еще при такой большой семье, как у нас, вовек не переделать, она всегда в спину стучит. Но когда я работала, я с легким сердцем откладывала то, что может подождать или вообще не так уж важно.

А тут весь день дома, ничего не отложить: ведь ты дома, а остальные работают. И остались мои мечты мечтами.

Тогда я не просто поняла, а почувствовала, каково приходится молодой матери-домохозяйке, изо дня в день прикованной к ребенку в качестве кормилицы и обслуги.

И если учесть, что духовные потребности современной женщины благодаря уродливому воспитанию «по мужскому образцу» чаще всего лежат вне материнства, то можно простить молодую мать за то, что она воспринимает жизнь с малышом как бесконечную, однообразную, примитивную и отупляющую работу. Она же просто не готова к кропотливому и напряженному душевному творчеству, в котором только и реализуется человеческая любовь.

И сейчас я вижу два главных препятствия на пути наших женщин к достойному и счастливому материнству: психологическую неподготовленность их к этой сложнейшей миссии и непомерные перегрузки в профессиональном и домашнем труде. Иными словами, неумение и усталость – две беды матерей и две вины общества перед ними, ибо первое и второе есть следствие неумелой, недальновидной политики государства по отношению к семье, материнству и отцовству.

Общественное дошкольное воспитание с самого начала было призвано помочь матерям высвободить время и силы женщины, обеспечить детям полноценное развитие. А что вышло?

Благое это намерение постепенно породило отчуждение родителей от детей, безответственность отцов и матерей, массовое сиротство при живых родителях. Конечно, причин этих разрушительных процессов, видимо, немало, однако ясли и детский сад внесли в них свою существенную лепту.

Как? Да очень просто: по 12 часов в день ребенок находится вне дома. В распоряжении пап и мам – лишь суетливое утро да усталый вечер; какое уж тут взаимопроникновение и интерес друг к другу, какой тут душевный контакт?!

Видимо, именно это прежде всего и отпугнуло меня когда-то от детского сада: я не представляла себе, как же я не буду знать, где и как провели целый день мои дети. К тому же это учреждение (по некоторым рассказам и наблюдениям) всегда представлялось мне некоей резервацией для больших и маленьких бесправных людей, жизнью которых распоряжаются Режим, Программа, множество Инструкций и энное количество Проверяющих лиц, которые следят за точностью исполнения параграфов и пунктов.

Сколько есть и спать, когда и чем заниматься, сколько гулять, двигаться, что петь, танцевать, как играть, какие стихи учить – все расписано по минутам и нормам: на день, неделю, год вперед. И никакой «самодеятельности» – только то, что «положено»!

Разговаривала с воспитателями, родителями и убедилась: все так и есть, даже еще хуже. И поняла окончательно, что такой детский сад мне не подспорье.

Мы в своей семье с трудом, но обошлись. Не ходят в детский сад и наши внуки. Но как быть тем, кто обойтись не может? А таких родителей сейчас большинство. Недаром на встречах с родителями нас все чаще одолевали вопросами: «Что надо менять в детском саду? Каким вы представляете себе детский сад в будущем?»

Борис Павлович, озабоченный главным образом здоровьем, физическим и интеллектуальным развитием детей, составил целый перечень мер, которые без особых дополнительных затрат могут существенно улучшить жизнь детей и взрослых в детском саду. И уже улучшают – там, где попробовали применять хотя бы часть из них.

Наши предложения работникам детского сада

(полностью см. кн.: Никитин Б. П., Никитина Л. А. Мы, наши дети и внуки. Москва: Самокат, 2015).

В кратком изложении они выглядят так:

1. В течение отопительного сезона поддерживать в помещениях, где находятся дети, здоровую температуру, то есть 17–18°. В каждой группе иметь минимум два термометра, установленные на высоте 1 м от пола, повышение температуры выше 20° считать ЧП и немедленно принимать меры по ее нормализации.

2. Превратить спальни в спортзалы и тем самым вдвое увеличить пространство для жизни и развития (особенно физического).

Для этого:

– удалить кровати;

– установить вместо них спорткомплексы В. С. Скрипалева или другие (не менее одного на группу, см. кн.: Скрипалев В. С. Стадион в квартире. М., 1981; Наш семейный стадион. М., 1986 и другие издания);

– для дневного сна детей приобрести поролоновые или пенополистироловые коврики, чтобы укладывать детей на полу (как в Японии). Можно сделать откидные спальные полки, как на кораблях или в поездах, в два яруса на высоте 20 и 80 см от пола.

3. Дневной сон можно оставить только для желающих, так как с возраста 3–4 года большинство детей днем спать не ложатся. Остальные дети могут заниматься чтением, письмом, рисованием, лепкой и тихими играми.

4. Постепенно перейти на более здоровый образ жизни детей (взрослым тоже полезно):

– облегчить одежду и обувь детей. Поощрять ребятишек за «храбрость», т. е. постепенно приближаться к идеальной форме одежды – трусики и босичком летом и зимой;

– спортивный комплекс и спортивные игрушки сделать доступными для детей, чтобы они свободно меняли свои игры в течение дня;

– поощрять малышей к придумыванию разнообразных упражнений и игр.

5. Оснастить территорию детского сада спортивными сооружениями и снарядами:

– сделать беговую дорожку вдоль забора (кольцевая наибольшей длины, т. е. 200–400 м) шириной 1,2–1,5 м с внутренним закруглением на поворотах радиусом не менее 3 м;

– установить спортивные комплексы на площадках каждой группы, усложняя их для детей более старшего возраста;

– сделать для детей летний бассейн – «лягушатник» глубиной до 0,5 м и наклонными бортиками, чтобы зимой превращать его в мини-каток для малышей;

– сделать асфальтированную площадку для катания на самокате летом, а зимой превращать ее в хоккейное поле.

6. Для объективной оценки уровня физического развития детей ввести измерения силы, скорости, выносливости (бег на дистанцию в 1500 своих ростов), ловкости, меткости (лазанье по шесту и бросание мяча в цель на расстояние 5 ростов) по «индексам справедливости» (подробнее см. на сайте семьи Никитиных nikitiny.ru/Indeksy-rasde). Измерения делать 2–3 раза в год и отмечать в таблицах достижения каждого ребенка.

7. Здоровье детей заметно укрепляется, если прекратить их насильственное кормление (большие порции, требования съедать свою порцию и весь обед). Ребенок должен есть с удовольствием и только то, что он хочет.

8. Сдвинуть развитие к раннему возрасту:

– знакомить детей с буквами, цифрами, чтением, письмом, счетом с 2–3-летнего возраста и в игровой форме;

– создать для этого обстановку, в которой бы чтение, письмо, счет, рассматривание географических карт, таблиц, планов, чертежей, глобусов, пользование часами и термометром явились для детей столь же обычными, как и катание с горки, беганье и игра с мячом. Пронумеровать шкафчики, стулья, игрушки, писать имена детей, повесить школьные доски и дать детям мелки;

– для развития творческих способностей у детей вводить развивающие игры (по одной).

9. Организовать в детском саду мастерскую для изготовления игр, пособий, мелкого ремонта мебели, оборудования спортивных комплексов и площадок. Ввести в типовые штаты дошкольных учреждений мужские должности (физрук, мастер).

10. Подумать об организации разновозрастных групп, в которых старшие дети помогают воспитателю, смотрят за малышами, играют с ними.

Конечно, я охотно подписалась под всеми этими предложениями, но главная моя проблема ими не снималась. Получалось даже так: чем лучше будет детям в детском саду, тем охотнее и легче их туда будут отдавать родители! А надо сделать так, чтобы детский сад не подменял родителей, не отторгал их от детей, а соединял их друг с другом, давал возможность для их богатого и тонкого общения и взаимодействия.

Как же это сделать? Я долго мучилась над этим вопросом – хотелось, чтобы детский сад помог маме стать матерью: не только высвободил для этого ее время, но – главное! – приобщил ее к духовным пластам материнского труда, вызвал и развил потребность в нем.

Именно об этом и хотелось написать в последней главе моей книги. Какой же трудной оказалась эта задача! Я почти отчаялась, не находя ни в литературе, ни в своем воображении реальных путей к ее решению…

Вот тут-то и раздался вдруг… телефонный звонок.

Мое путешествие в будущее

6 мая 1989 года я дежурила на открытом телефоне в редакции «Комсомольской правды». Звонки шли друг за другом, один из них был из Луганска. Напористый женский голос возмущался, почему и съезд учителей, и будущий учительский союз так мало внимания уделяют фундаменту образования – дошкольному воспитанию? «Если здесь все не перевернуть, то и выше ничего не получится!»

Я даже растерялась от неслыханного везения. Воистину, на ловца и зверь бежит.

– А разве можно перевернуть? – кричу в трубку.

– Пробуем! Вот уже два года наш детский сад этим занимается… – И дальше скороговоркой: «уроки» отменили, занятия – по интересам ребят, нет обязательного сна, режим гибкий, спортснаряды в группах, ходим в трусиках и босиком и даже по снегу, родители по желанию могут быть в группах, в перспективе – разновозрастные группы, «школа счастливой семьи» и еще много-много чего… даже сауна!

– Лилия Анатольевна, есть идея – приехать к вам!

– Конечно, приезжайте, ждем!

И вот вместе с Л. А. Блудовой, заведующей детским садом, я хожу по «Теремку» и ахаю от удивления. Сразу бросилась в глаза раскрепощенность ребятишек: никаких шеренг и рядов, приказных «встаньте-сядьте», неизбежных «сиди как следует» и «дети, тише!» – короче, никакой муштры я не обнаружила за все дни знакомства с обитателями «Теремка». А их, вместе со взрослыми, за 300 человек (260 детей в 11 группах, из которых 4 – ясельных). Кого ни встретишь – открытые приветливые лица, с готовностью откликающиеся на улыбку. Так бывает в дружной гостеприимной семье.

В первый же день знакомства меня повели в два спортивных зала (не предусмотренные проектом, но выкроенные из других помещений), где были тренажеры и разные спортснаряды, никакими программами и методиками не рекомендуемые. Я воспрянула духом: это не гимнастические палочки и мячи (они тоже были), это нагрузки посерьезнее, а возможности подвигаться – вдоволь.

В зал вбежали малыши вместе со стройной красивой девушкой в спортивном костюме, и все – босиком, а детишки – только в трусиках! Грянула музыка: «А-э-ро-бика! А-э-ро-бика!» Ребята, не теряя ни минуты, рассыпались по залу, и тут началось: то ли танец, то ли гимнастика, то ли просто радостное кувыркание вместе со всеми – кто как мог, без всяких понуканий и замечаний, но в темпе, интенсивно, без остановок и задержек, радостно, энергично – вот это зарядка!

– Это у вас особая группа? – спросила я.

– Нет, что вы! – засмеялась Лилия Анатольевна. – Это проводится ежедневно по утрам для всех без исключения. А потом еще физкультурные занятия, ритмика, игры на прогулке. В общем, ребята у нас двигаются много, практически сколько хочется: ведь спортснаряды есть и в каждой группе, они доступны всем и в любое время.

– И все время только в трусиках? – Нет, так только на физкультурных занятиях и во время еды, а в остальное время – по желанию детей.

– А почему во время еды? – удивилась я.

– О-о, это особый разговор, это наше открытие, если хотите…

В последующие дни мне пришлось еще не раз удивляться, и все мои удивления свелись к одному: значит, это возможно?!

Я не чувствую себя вправе на основании лишь первых впечатлений анализировать и оценивать работу дружного коллектива воспитателей «Теремка», но не поделиться ими с читателями просто не могу: здесь я увидела воплощенным то, что мне казалось вообще несбыточным в условиях дошкольного учреждения. Расскажу о самом главном.

Здесь не боятся прохлады. Во всех помещениях (кроме кухни, наверно) температура 17–18°, не выше 20° (за этим следят). Везде открытые форточки, а иногда и окна, хотя на улице похолодало и дождит. В группах дети одеты по-разному: кто обут (но без колготок), кто босиком, кто в майках и трусиках, кто потеплее, но в общем одежда не теплая и не стесняющая движений. Раздеваться до трусиков полагается только для спортивных занятий, зарядки, ритмики и пробежек по двору в любую погоду, в том числе и зимой по снегу (последнее, правда, пока не для всех, а по договоренности с родителями и желанию детей – даже часто болеющих!). Для расхрабрившихся – обливание холодной водой. К этому приобщила Лилия Анатольевна и себя, и своих дочерей, и воспитателей, и некоторых родителей с детьми.

Никакой муштры. Да, в этом доме посягнули на «святая святых» детской жизни – всесильный режим. Его сделали гибким, удобным для детей, родителей и воспитателей. Например, детей могут приводить в детский сад и забирать домой практически в любое время с 7 часов 30 минут до 20 часов. Завтрак не точно с 8 до 8.30, как положено, а с 8 до 9.30; можно привести малыша в течение этого времени, и он будет ласково встречен, накормлен, а если позже, то его должны покормить дома – и никаких нервотрепок из-за опозданий, и никакой суеты и лишнего напряжения для воспитателей из-за того, что надо сразу (за 30 минут!) усадить за стол 20–25 детей и успеть втолкнуть в них (опять же положенную) порцию пищи. Кстати, о порциях: здесь ничего насильно детям не дают. Правда, не удалось еще решить проблему с остатками еды, но я уверена, что со временем решат, потому что считают это проблемой нравственной.

Занятия не по расписанию, а по интересам. Каково?! Когда я читала обязательную «Программу воспитания и обучения в детском саду», меня ужаснула сетка занятий, расписанных по минутам. В один день, как уроки в школе, калейдоскопом сменяются обязательные для всех, методически разработанные действа: лепка, рисование, конструирование, дидактические игры, игры «во что-то» (заранее спланированные!) – вздохнуть без руководства некогда. Несчастны дети, не знающие наслаждения свободного, раскрепощенного, творческого времени! Наверное, это тоже пугало меня всегда в детском саду. Я интуитивно боялась для ребят этого стадного подчинения руководящему началу, да и просто какой-то жесткой запрограммированности жизни. Но я не представляла себе, как же миновать ее, если в группе 20–30 однолеток-несмышленышей и всех надо разносторонне воспитывать. Как же тут обойтись без расписания?!

Оказалось, можно.

В «Теремке» расписание осталось только для тех занятий, которые проходят в специальных помещениях: физкультурных и музыкальных залах. А в группах – никаких уроков по-школьному: занимаются тем, что интересно, и столько, сколько хочется. Конечно, этот интерес воспитатели исподволь организовывают (найдены для этого психологически тонкие приемы), но обязаловки нет. У каждого есть возможность, когда хочется, позаниматься на спортивных снарядах, находящихся здесь же в группе, поиграть другими игрушками или взять книжку. Можно даже… уединиться: в спальных комнатах оборудованы такие уголки, где можно поиграть одному или вдвоем.

Я поразилась этому чуткому прислушиванию к желаниям малыша. Здесь идут от ребенка и его насущнейших потребностей: в движении, в самостоятельности, в проявлении личностных особенностей, в свободе выбора вида и способов деятельности. Здесь не увидишь одинаковых аппликаций и рисунков, этих псевдодетских грибочков, зайчиков, елочек и человечков, сделанных по готовому образцу – здесь не выносят шаблона. И как же отдыхает глаз на развешанных по стенам детских рисунках – самовыражениях или вольных фантазиях «на тему». Яркие «вернисажи» постоянно меняются, и каждому маленькому художнику в них находится место – никто не обделен вниманием, и все защищены от жестокого осознания: у меня хуже, чем у других.

Нет избыточного веса – на весь детский сад только два толстячка. Какое же это прекрасное зрелище: столько ловких, подтянутых, раскованных малышей, у которых естественная грация переходит постепенно в умение управлять своим телом. Усилие для них становится наслаждением, а ощущение «Я могу!» освобождает их от страха и стеснительности.

Конечно, успехи не у всех одинаковы, но здесь не принято устраивать соревнование между детьми: каждый продвигается по мере своих возможностей. Мне это очень понравилось.

А вот Борис Павлович обратил внимание на существенную недоработку этой принципиальной установки: дети не приучаются к переживанию поражения, неудачи, к напряжениям изо всех сил, а ведь то и другое обязательно им пригодится в жизни. В этом разница между мужским и женским подходом к явлению. Мне бы сотворить детей тоньше, терпимее, мягче; отцу – укрепить их для неизбежных неожиданностей, трудностей жизни.

«Пусть дети больше смеются!» – Лилия Анатольевна это не просто сказала, она это воплощает в жизнь.

В «Теремке» я ни разу не услышала детского плача и истерических разнузданных воплей. Но и тишины, противоестественной для места, где живут дети, здесь нет и в помине. Детский гомон, словно птичий щебет («жриамули» – так по-грузински называет эту музыку самой жизни Шалва Александрович Амонашвили), наполняет этот дом с утра до вечера и стихает только во время сна. А ведь заставить смеяться невозможно.

«Школа счастливой семьи» – самое удивительное завоевание «Теремка». Родителей привлекают к взаимодействию и сотрудничеству с детским садом не через обязанность, а через заинтересованность в развитии собственного ребенка. Здесь разработана целая система непринужденного общения с родителями, которые на равных участвуют в жизни «Теремка». Это и анкетирование, и «телефон доверия» по четвергам, и возможность в любое время побыть с ребенком в группе, привести его и увести в удобное для семьи время, и общие праздники и вечера отдыха с конкурсами и художественной самодеятельностью взрослых и детей.

Результаты не заставили долго себя ждать. Раскрепощенный ребенок потребовал от взрослого иного отношения к себе. Родителям и воспитателям пришлось отказаться от многих привычных авторитарных способов руководства. Пришлось «самозатачиваться» всем!

Недаром на «Доске приказов» я увидела в этом детском саду необычное объявление:

«Внимание! В мае месяце состоится расширенный педсовет по вопросу самосовершенствования личности воспитателя».

И одним из решений этого педсовета стало намерение с сентября открыть в «Теремке» «Школу счастливой семьи».

В последний вечер перед моим отъездом воспитатели собрались в методкабинете, и я попыталась передать им свои наблюдения, накопленные за три дня… Под конец не удержалась и от вопросов:

– Скажите, так работать труднее?

– Да, – признались многие, – особенно в самом начале было очень непривычно.

– А не хочется перейти в обычный детский сад?

– Нет! – отозвались дружно, не сомневаясь.

– Но ведь там было бы легче?!

– Зато здесь интереснее, и человеком себя чувствуешь.

Вот еще один драгоценный результат, достигнутый в «Теремке», всего за два года.

Конечно, за всем этим стоят огромная работа всего коллектива и преодоление всевозможных, часто до обидного бессмысленных препятствий (без них у нас, к сожалению, не обходится ни одно новое дело). Однако, прослышав о чудесах «Теремка», потянулись люди – «посмотреть» – из других детских садов. А сумевшим увидеть и понять захотелось многое попробовать.

Я возвращаюсь в Москву, переполненная впечатлениями. Самым удивительным было то, что я впервые почувствовала доверие к этим недомашним стенам и неродным людям.

Дело было не столько в безотчетном чувстве симпатии, сколько в каком-то глубинном взаимопонимании: мы исповедовали одни взгляды на Ребенка, Семью, Материнство и Отцовство. Здесь поняли два главных условия становления человека: предоставление широчайших возможностей для деятельности малыша (в детском саду интереснее) и нежнейшую любовь близких (а в семье теплее). И эти условия в «Теремке» стараются соблюдать.

Пожалуй, в такой детский сад я привела бы внуков. Тут есть чему поучиться и нам, мамам и бабушкам.

Грустное послесловие с оптимистическим концом

Не торопитесь ехать в Луганск. Нет теперь того «Теремка», о котором вы только что прочитали: не сберегли его люди. Писать об этом больно и обидно, и как не вспомнить тут сказанное с горечью Пушкиным чуть ли не 200 лет назад: «Мы ленивы и нелюбопытны…» И жесткие чеховские строки: «Все новое и полезное народ ненавидит и презирает».

«Мы»… «народ»… – ни Пушкин, ни Чехов не сваливают нашу общую вину перед лучшими людьми России на власти, на «политический момент», на «экономическую ситуацию» и прочие не зависящие от нас причины.

Это мы сами не бережем тех, кто создает «все новое и полезное». Это нам они мешают спокойно жить, «вылезая» с очередной затеей, заставляющей нас отходить от первобытного дремотного состояния и своим трудом, своим умом делать собственную жизнь чище, достойнее и свободнее – то есть становиться Людьми.

Да, «Теремок» сделал два шага назад и вернулся в царство режима, инструкции, насилия и скуки – и, уж конечно, без Лилии Анатольевны Блудовой. Ушли из детского сада те воспитатели, которые не могли возвращаться к старому, некоторые родители забрали детей домой, остальные смирились – куда денешься?! А кое-кто был рад: кончилось наконец беспокойное непривычное напряжение, покатилось все по накатанной дорожке. И спасительное «такова жизнь!» легко оправдало малодушие и лень взрослых, разрушивших прекрасное многообещающее Начало.

Но нет, не так-то просто убить не высиженное в кабинете, а рожденное самой жизнью. Зерно, брошенное в души людей, болеющих за детство, прорастает новыми «Теремками» в разных городах России, Украины и других стран нашего Содружества. Для тех, кто не хочет ждать распоряжений сверху, а хочет действовать, предлагаем познакомиться с опытом Л. А. Блудовой в книге «Родителям XXI века» М., «Знание», 1998. Авторы – Л. А. Никитина, Ж. С. Соколова, Л. А. Блудова – желают вам успеха!

А я не прощаюсь с вами: теперь я учусь быть не только мамой, но и бабушкой. Значит, продолжение следует…

1983–1998, Болшево, Московская область

III