— Как же приятно говорить на родном языке! Я подошел к нему на слегка подкашивающихся ногах. — Расскажите мне о вашем попутчике.
Он был слишком слаб, поэтому лишь едва махнул рукой:
— Просто отец, который ищет сына. Вам не стоит из-за него суетиться.
— А вот это я уже сам решу.
Он склонил голову и пригляделся ко мне:
— Больше ничего не могу сказать.
Я вытащил из кармана сигарету с зажигалкой и предложил ему. Он кивнул. Я воткнул сигарету ему в угол рта и, сложив ладони вокруг зажигалки, вызвал пламя и поджег ее.
Он прикрыл глаза и, глубоко затянувшись, закашлялся.
— Danke.
— Bitte, — ответил я и выстрелил ему в голову.
Сигарета вывалилась у него изо рта, я поднял ее с земли и затянулся, не сводя глаз с дороги, ведущей на восток.
IX
10 августа 1941 года
Дорогой отец!
Я встретил девушку. Ее зовут Северин.
Возможно, однажды, когда все закончится, я привезу ее домой.
Внезапно все смолкло, даже пес. Шарлотта съехала с дороги, остановила грузовик между деревьями, не заглушая мотор, словно давая машине перевести дух. Тишину разорвал одиночный выстрел, и молодая женщина сморщилась. Я опустил голову и потер затылок.
Оставаясь под прикрытием леса, мы напряженно ждали. Тишина была абсолютной: ни малейших признаков работающих моторов.
Шарлотта включила передачу, и мы поехали дальше в лес.
— Первым делом колесо, — сказал я.
Мы заменили заднее колесо в полном молчании. Потом она, тоже не говоря ни слова, наложила повязку мне на плечо. Оба мы были погружены в раздумья, Отто поскуливал в кузове.
— Хочу осмотреться, — тихо произнес я.
— Сегодня обойдемся без костра, — так же вполголоса откликнулась Шарлотта.
Я вернулся к дороге. Присев в зарослях, я наблюдал и ждал, пока росли тени. Как только солнце начало опускаться за горизонт, я встал, несмотря на хруст в коленях и сильную пульсирующую боль в плече, и прошелся по кромке леса на несколько километров в обе стороны. Нас никто не преследовал и не искал.
Уходящее солнце оставило на небе бордово-оранжевое пятно. Когда я возвращался к грузовику, тени стали густыми, переходя в синеву между деревьями. Сначала я увидел большой квадратный силуэт грузовика, а потом услышал бормотание Шарлотты. Я приблизился и наконец смог различить ее фигуру в темноте.
Она сидела, прислонясь к поврежденной шине, вытянув вперед ноги. Пудель улегся на них, уткнувшись мордой ей в живот. Она с нежностью проводила гребнем по его шерсти и разговаривала с ним таким тихим голосом, что, когда скорбящая собака подскуливала, у меня перехватывало горло.
Я присел рядом и положил руку пуделю на бок. Он завилял хвостом.
Есть мы не стали. Когда забрались в кузов, пес вспрыгнул на носилки, на которых раньше лежал его хозяин. Шарлотта вытащила длинную веревку и, привязав один конец за металлический выступ на носилках, другой закрепила на шее Отто. Она затянула петлю не слишком туго, чтобы псу было комфортно, но в то же время достаточно крепко, чтобы он не смог бы освободиться от веревки.
— Очень не хочется этого делать, — сказала Шарлотта, хотя Отто вовсе не возражал.
— Но так и правда лучше.
Шарлотта кивнула, наклонилась и поцеловала пса в длинную морду, а потом забралась на верхние носилки. Я улегся на вторые нижние, рядом с Отто. После всего того, что произошло за день, веки у меня слипались, хотя мозг продолжал судорожно работать.
— Где находится Бальм-ле-Гротт?
— Я смотрела по карте, это к востоку от Лиона, за день можно доехать.
— Там все еще нацисты, или американцы уже успели туда добраться?
— Без понятия. Но в любом случае на скорой нас должны пропустить.
Вновь воцарилась тишина. Мы оставили двери кузова открытыми. Я наблюдал, как лес погружается в ночь. А во сне меня ожидало поле битвы.
Пулеметные очереди пронзали кровавыми швами человеческие тела, и те валились как подкошенные. Я не мог решить, что громче: стрельба или крики.
Я полз, подтягиваясь на локтях и подталкивая себя коленями, падал в дымящиеся воронки, оставленные снарядами, и карабкался через распластанные изувеченные тела. Артур не отставал от меня, сзади раздавалось его отрывистое натужное дыхание.
Я почти достиг деревьев, когда из-под прикрытия леса поднялся солдат и с криком бросился на меня. Он держал винтовку как копье, на штыке играло солнце. Я с трудом встал на колени и приготовился к встрече. Он хотел заколоть меня одним ударом, но промахнулся и угодил прямо на выставленный мною штык. После недолгого сопротивления ткани и плоти мой штык утонул в животе противника, с легкостью лопаты, входящей во влажную почву.
Солдат хрюкнул, издав чуть слышный животный звук, и замер надо мной. Приклад винтовки упирался мне в живот, и я удерживал его, стараясь подняться на ноги. Немец был явно моложе, он уставился на меня пустыми голубыми глазами. Из уголка его рта вытекала струйка крови и капала на подбородок.
Пока я пытался устоять, он все больше наваливался на мой штык, и я уперся рукой ему в плечо. Его глаза закрылись, я выдернул лезвие из его живота и отодвинулся в сторону, давая ему упасть.
Я переступил через его ноги и со страшным криком, рвавшимся из груди, встретил следующего солдата.
— Рис.
Кто-то вырвал меня из Мамецкого леса, положив руку на плечо, и я судорожно вцепился в нее.
— Эй, полегче. Это я. Шарлотта. Вам что-то снилось… — Ее голос, так же как и пульс под моими пальцами, был ровным и спокойным.
Собачий вой и толчок вернули меня к действительности. Я тут же выпустил из тисков хрупкие пальцы.
— Прошу прощения. Вам больно?
— Нет. Не хотела напугать, но вы не откликались, когда я звала.
Я сел и потер лицо. Плечо пронзила боль, и я не сразу сообразил, что рана от пули, а не от штыка.
— Прошу прощения, — повторил я.
— Не стоит… Нормально себя чувствуете?
— Да.
Она встала и перед тем, как взобраться на свою койку, положила руку на мое здоровое плечо.
Отто тыкался мне в бок. Когда я снова прилег, он устроился вместе со мной. На койке едва хватало места для меня одного, но пес втиснулся в оставшееся пространство и положил голову мне на грудь. Он сопел, пока я чесал ему за ухом, и я почувствовал, как замедляется мое сердцебиение под его мордой. На этот раз, провалившись в глубокий сон, я не увидел никаких кошмаров.
Мы покинули убежище до рассвета, но, прежде чем выехать на открытое место, я прошелся вдоль дороги, чтобы убедиться в отсутствии засады. И голова, и челюсть, и спина болели гораздо меньше, хотя рана в плече горела. Я так и сказал Шарлотте: рана в мягких тканях причиняет много неприятностей.
Вскоре мы ехали по холмистой местности, отдельные посадки постепенно перешли в лес. Мы держались подальше от основных дорог, передвигаясь по узким проселкам.
Часом раньше, когда я проснулся, Отто все еще лежал со мной. Я отвязал его и взял с собой на разведку. Пудель не пытался от меня сбежать. Подчиняясь команде, он шел рядом, не отходя от моей левой ноги. А теперь сидел между нами, высунув язык, в полной боевой готовности.
На исходе утра мы доехали до Роанна и пересекли Луару. Оказавшись на восточной стороне города, мы рискнули поехать по большой дороге и после обеда были уже в пригороде Лиона.
По мере того как мы приближались к центру города, народу на улицах прибавлялось. Все, казалось, спешили к некоему неведомому месту встречи. Нам приходилось замедлять движение, и в конце концов мы уже еле ползли среди окружившей нас толпы. Я почувствовал, как мне стало не по себе.
Шарлотта высунулась в окно и поинтересовалась у прохожего:
— Qu’est-ce que c’est?[42]
— Les Américains sont ici![43]
Она опустилась на сиденье.
— Это может…
Моя спутница не успела договорить, потому что кто-то заколотил в задние двери грузовика. Отто осклабился и угрожающе зарычал.
— Нужно выбраться из толпы! — Я ухватился за дверную раму и удерживал пса, пока обступившие нас люди стучали по бортам и раскачивали грузовик. Меня пытались ухватить за ноги, я отбивался.
— Рис! — крикнула Шарлотта.
Какой-то мужчина стаскивал ее с сиденья, грубо вцепившись одной рукой ей в предплечье, а другой — в бедро.
Я еще не успел развернуться, как Отто бросился вперед, рыча и лязгая зубами. Человек, схвативший молодую женщину, взвизгнул и отступил, едва избежав встречи с собачьими зубами, готовыми разорвать его плоть в клочья.
Шарлотта водрузилась обратно на сиденье и вывернула руль налево, прорываясь сквозь народ и чуть не сбив крестьянина с повозкой. Отто так и остался сидеть возле ее колен, показывая зубы каждому, кто приближался к машине. Мы петляли по бульварам и переулкам, пока толпа не осталась позади.
— Остановите машину, — попросил я, когда мы оказались на тихой улице.
Она замедлила ход, потом затормозила. Я поймал ее правую руку, шикнув на Отто, который издал предупредительный рык. На бледной коже предплечья, ближе к локтю, остался красный след от пальцев, который уже начинал наливаться по краям фиолетовым цветом.
— Пустяки, — сказала она, хотя голос у нее дрожал. — Отделалась испугом. Все хорошо, Рис, правда. Синяки у меня быстро появляются.
Я неохотно выпустил ее руку, и Шарлотта вновь завела машину.
— Американцы пришли. Они об этом говорили?
— Думаю, мы стали свидетелями освобождения, — кивнула она.
Мы поспешили к центру города, объезжая скопления изможденных людей, и достигли воды в том месте, где Сона и Рона текут параллельными изгибами вокруг центра города.
— Что за…
Шарлотта сбавила скорость, и я спрыгнул на ходу, не дожидаясь полной остановки машины. Под лучами дневного солнца вода казалась зеленой, так как противоположный берег густо порос деревьями, закрывавшими нижние этажи домов, — здания будто щеголяли зелеными юбками. Я осторожно двигался по мосту, пока мне не пришлось остановиться.