— Шарлотта! — попытался я перекричать шум.
— Не сейчас!
Прошла целая вечность, прежде чем машина остановилась. Лицо сестры Анжелики из белого стало серым. Кровотечение ослабло, но я опасался, что она и так уже потеряла слишком много крови.
Я положил мертвого младенца на грудь матери и взял ее на руки. Шарлотта распахнула дверцы кузова, и я спрыгнул вниз. Увидев ребенка, она сморщилась.
— Дети пусть остаются в кузове. — Не дожидаясь ответа, я побежал к зданию больницы с криками: — Доктора! Зовите доктора!
Нас тут же окружили, и роженицу положили на каталку. Она была без сознания. Аббатиса все время находилась рядом, быстро и отрывисто давая объяснения. Одна из медсестер передала младенца санитарке, что-то сказав ей приглушенным голосом. Вскоре все они удалились по длинному коридору. Матушка Клеманс ушла вместе с ними, не выпуская обмякшей руки своей подопечной.
Я выдохнул, сначала потер лоб, а потом сдавил переносицу. Обернувшись и увидев, что санитарка еще здесь, поймал ее за локоть:
— Подождите, пожалуйста! Я сам заберу ребенка.
Слов она, возможно, и не поняла, зато поняла смысл жестов и интонации. И положила маленький сверток мне на руки.
— Je suis désolée.[67] — Санитарка заправила выпроставшийся конец платка.
До выхода из больницы я шел, с трудом передвигая ноги. Шарлотта остановила машину на другой стороне площади и махала мне от туда.
На город, уютно притулившийся в долине, падал утренний свет, солнце мягкими золотыми проблесками поднималось из-за окрестных пиков. Я шел по вымощенной булыжником площади и, проходя мимо поврежденного памятника, попал в его тень. На мгновение почувствовал холодок и вздрогнул, хотя солнце светило мне прямо в спину.
Шарлотта молча сидела за рулем. Я тяжело осел на пол кабины спиной к ней и прерывисто вздохнул: в груди у меня клокотало.
— Я не мог позволить им выбросить его, как мусор. — Голос мой звучал безжизненно.
Прижимая мертвого младенца к себе, я свободной рукой потер лицо. Шарлотта прикоснулась к моему плечу:
— Мы найдем для него достойное место.
Я похоронил младенца на кладбище на окраине Клюза. Одолжив у смотрителя лопату, вырыл могилку в тихом дальнем углу, под сенью деревьев. Шарлотта уложила маленького покойника в круглую коробку из-под сыра, которую мы прихватили с фермы в Бальм-ле-Гротт, и осторожно опустила в землю.
Вокруг были семейные захоронения, за кладбищем наблюдали горные пики. Рядом, за железной оградкой, упрямо продолжали цвести несколько альпийских цветочков.
Забросав могилу землей, я соорудил памятник из камней, чтобы обозначить место захоронения. Я остался доволен. Здесь было тихо. Глубоко вздохнув, я похлопал по холмику, потом встал и пошел прочь.
XVI
20 июля 1942 года
Дорогой отец!
Французская полиция схватила тысячи людей, и все они исчезли.
Их просто больше нет. Мужчин, женщин и детей.
Я не могу сидеть сложа руки.
От Клюза до Сикст-Фер-а-Шеваль дорога уходила все выше в горы, покрытые густым лесом. После того как мы переехали через реку, поселения попадались нам все реже, а ухабы — все чаще.
В бодрящем воздухе разносились ароматы елей и сосен. Вдоль дороги текла река, казавшаяся белой от облаков, которые скользили над горными вершинами, заслоняя поднимающееся солнце.
Река делила Сикст-Фер-а-Шеваль на две половины, мы двинулись по северной. Над высокими крутыми крышами из труб клубился дым.
— Холодает. — Шарлотта замедлила ход, осматривая затихшую деревню, перед тем как бросить взгляд на горы в облачной вуали. — Чем выше, тем холоднее.
— Как у тебя с шитьем?
— Неплохо. А у тебя?
— Сносно. Придется задержаться на день-другой, пока не соберем все необходимое. — Я присмотрелся к неровной узкой грунтовке, которая тянулась вдоль реки. — Похоже, эта дорога скоро закончится.
Следуя речным изгибам, мы углублялись все дальше в долину. Сначала миновали небольшой каменный крест у дороги, потом — дома, стоявшие на окраине западной части деревни. Нам пришлось плестись за какой-то повозкой. Лошадь еле переставляла ноги, но возничий вскоре сдал на обочину. Когда мы обгоняли его, он разглядывал нас с явным подозрением.
Грунтовка становилась все уже и ухабистей. Хлипкий деревянный мостик, перекинутый через реку, скрипел и стонал под колесами машины.
После крутого виража Шарлотта, охнув, остановилась. Мы оба подались вперед, чтобы разглядеть сквозь лобовое стекло представшее нашим глазам зрелище.
— Невероятно! Никогда не видела ничего столь великолепного!
Полукруглые скалы громоздились друг на друга, образуя над лугом амфитеатр. Облака словно зацепились за утесы, и в лучах невидимого отсюда солнца крутые известняковые склоны казались голубыми. Их обрамляли зеленеющие леса, прошитые белыми швами водопадов, которые ниспадали с головокружительной высоты. Я насчитал пять потоков, но легко было представить, что весной их становится намного больше от таящих на вершинах снегов.
Я достал из кармана записку Оуэна и перечитал ее еще раз.
— Это и есть Лошадиная Подкова.
Дорога заканчивалась на дальнем краю луга, и земля снова вздыбилась холмами. На опушке леса стояла сторожка, построенная из бревен и камней. Труба не дымила, все окна были наглухо закрыты. Вокруг виднелось несколько хозяйственных построек.
— Вы с детьми подождите тут, — велел я, когда Шарлотта подъехала к домику.
У задней стены, под навесом, я заметил поленницу, но поблизости не было ни души.
Сторожку оставили на зиму. На мой стук никто не ответил, и я толкнул дверь. Та поддалась без особых усилий; внутри не раздавалось ни шума, ни голосов. Я поискал на стене выключатель и, не найдя его, отпер оконные ставни и распахнул их. В неярком свете, развеявшем темноту, можно было разглядеть обстановку.
Мебели оказалось немного: грубо сколоченные скамьи, стулья и стол. Каменный очаг посреди комнаты и печь были вычищены.
В спальне перед уходом тоже навели чистоту. Матрасов на кроватях не было, но в ногах всех четырех коек стояли сундуки. Открыв их, я обнаружил постели, одеяла, несколько свитеров и пар брюк. Пока я исследовал содержимое сундуков, раздвигая слои стружек, помещение наполнялось ароматом кедра.
Я вышел наружу. Шарлотта ждала меня у кузова.
— Останемся здесь, пока не подготовимся к переходу. Только надо быть начеку.
Она посмотрела на парящие пики.
— Это так необходимо? Путешествие опасно, а они такие маленькие. Хорошо бы пристроить их в семьи…
— Кому тут можно доверять? И как знать наверняка, что союзники не отступят?
— Понимаю, — кивнула она.
— Ты не обязана идти со мной в горы. Я знаю, что ты не для этого пересекла всю Францию.
Она долго молчала.
— Когда я перевозила военнопленных из госпиталя обратно в концлагерь, некоторые из них умоляли меня не делать этого. Но были и такие, кто молчал… Так вот. Мучительнее всего мне вспоминать о них… О тех, кто лишь смотрел на меня… — Шарлотта перевела дыхание. — Я хочу помочь тебе доставить детей в безопасное место. — Она махнула в сторону возвышавшихся над нами гор. — Просто все это кажется таким… неприступным.
Как только мы завели детей в дом и спрятали среди деревьев выведенный из строя грузовик, Шарлотта принялась снимать с детей мерки, чтобы переделать плащи, которыми нас снабдила аббатиса. А я обыскал шкафчики и на самой верхней полке нашел то, что мне требовалось: топографическую карту.
Пододвинув стол поближе к открытому окну, я развернул ее и расстелил на столе. Отто, потыкавшись мне в ноги, с громким вздохом пристроился под столом.
Внимательно изучив карту, я отыскал Сикст-Фер-а-Шеваль в департаменте Верхняя Савойя, на окраине долины Жиффр. Скалы Лошадиной Подковы находились на границе со Швейцарией.
Я почувствовал чье-то присутствие и обнаружил, что на меня глазеет Гуго. Я взъерошил ему волосы и получил в награду сияющую улыбку. Он встал на цыпочки и несколько мгновений изучал карту вместе со мной. Но это ему быстро наскучило. Мальчик опустился на четвереньки и заполз под стол к Отто.
— Белая лошадь. Как это по-французски?
— Le cheval blanc.
Склонившись над картой, я изучил окрестные горы. Та, на которую ссылался в записке мой сын, пересекала границу на юго-востоке Подковы. На северо-востоке лежало озеро. По прямой до горы было всего километров пять, но я понимал: в этих краях расстояния обманчивы. На карте значилось, что нужная нам гора достигает трех тысяч метров над уровнем моря. Там, где мы сейчас находились, высота составляла немногим более девятисот пятидесяти.
Почесав затылок и проведя по карте пальцем, я обратился к Шарлотте:
— Я могу оставить тебя одну с детьми?
— Думаю, да. — Она отвлеклась от подшивания подола плаща, в котором утонула одна из младших девочек, встала, положила руки на бедра и с гримасой выгнула спину. — Если ты закончил, я смогу ставить детей на стол. А то у меня уже и спина, и колени болят.
— Стол в твоем распоряжении.
Скатав карту, я вернул ее на место.
— Нашел то, что искал?
— Да, и гору, и озеро рядом в Швейцарии. Но мне проще искать путь на местности, а не по карте.
— Конечно, — улыбнулась Шарлотта. Из-под стола выбрался Гуго, и они с Отто подбежали ко мне. — Возьми его с собой, так тебе проще будет понять, смогут ли дети там пройти.
Я протянул мальчику руку, и он схватился за нее обеими теплыми ручонками.
— Мы обернемся еще до… — я оценивающе взглянул на короткие ножки малыша, — до наступления темноты. Запри за мной дверь.
Гуго задавал темп. Он был одним из троих самых младших, но я понимал, что девочку на год или два младше его придется нести на руках. Мальчик не отставал от меня, топая рядом и выпуская мою руку только для того, чтобы присесть и обследовать камешки в высохшем русле ручья, который мы пересекали. Отто вился около него, вынюхивая землю после своего товарища. Пудель то и дело сбивал ребенка с ног, и Гуго с хохотом падал на бок. Отто был не прочь поддержать игру, тыкался в мальчика мордой и вылизывал ему лицо.