Я нагнулся и одного за другим поднял всех детишек на площадку. Потом настала очередь Шарлотты. Мы сцепили руки, и я задержал взгляд на собственных пальцах, обхвативших ее хрупкое запястье.
— Останемся на ночевку тут.
Она удивленно распахнула глаза. Потом, ухватившись за мой рукав, посмотрела вниз, на крутой подъем, который мы только что преодолели.
— Надеюсь, никто не ходит во сне.
— Будем сторожить по очереди. Чтобы к нам не подошли незаметно и никто из детей не приблизился к краю площадки.
Она кивнула. Лицо у нее раскраснелось так же, как и у детей, а у меня спина взопрела под рюкзаком. Шарлотта скинула со спины груз и передала малютку старшей девочке, а затем помогла мне освободиться от двух рюкзаков. Симона улыбалась, пока я доставал ее из импровизированной люльки.
Стоило нам перестать двигаться, как нас буквально сковал холод. Мы раскатали плащики и помогли детям одеться, пока они окончательно не замерзли. Я расстелил матрасы подальше от края пропасти, Шарлотта распределила пайки. Проголодавшиеся дети набросились на еду, а потом все, не исключая пуделя, попросили добавки.
Я дозировал питье, чтобы потом не пришлось растапливать снег или пить озерную воду. Каждый получил по чашке воды. Отто напился из моей пригоршни и поспешил проверить, не осталось ли после ребят каких-нибудь недоеденных крошек.
Здесь, на большой высоте, в месте схождения горных хребтов, темнело довольно быстро. Мы не опасались ветра, но даже под укрытием скал воздух был свежим, почти зябким.
У детей слипались глаза, Шарлотта подавила зевок. Я заявил, что дежурю первым. Она так устала, что не пыталась спорить.
В ширину и в длину площадки вполне хватало, чтобы все улеглись бок о бок. Шарлотта устроилась с краю, создав своим телом барьер. Отто растянулся в ногах у детей. Благодаря Шарлотте он заполучил одеяло. Гуго снова перелег, положив на пуделя голову, но на этот раз она осталась под покровом одеял.
— Ты разбудишь меня, чтобы самому успеть немного поспать?
Шарлотта свернулась калачиком лицом ко мне и подложила руки под щеку. Я сидел, прислонившись к стене ущелья.
— Хорошо. Отдыхай. Я тебя разбужу.
Она закрыла глаза и вздохнула:
— Ты ведь не дашь мне свалиться вниз?
Я улыбнулся: она лежала метрах в двух от края.
— Ну конечно.
Губы у нее зашевелились. Я наблюдал, как ее тело постепенно переходит в состояние глубокого сна, как расслабляется лицо.
Темнота сгущалась, становилось все холоднее. Я запахнул тулуп — тот самый, из овчины, который надевал зимой, когда мои холмы покрывались снегом и ветер пробирал до костей. Я прикрыл лицо отворотом, и мне померещилось, что запах родного очага притаился между шерстинок.
Я просунул кисти рук под мышки и, откинувшись к стенке, принялся смотреть на звезды, сиявшие на черном покрывале ночного неба. Время шло, и зрелище, которое я наблюдал, становилось не менее впечатляющим, чем то, что я видел у себя дома. Я разыскал яркую Капеллу, а потом и всех остальных из созвездия Возничего.[77]
— Dadi, покажи мне еще раз, где пастух на небе.
Я пригнулся к Оуэну, положив одну руку ему на плечо, а второй указывая на созвездие.
— Вон там. Видишь? — Я обрисовал пальцем силуэт, по которому располагались основные звезды.
— Я хочу, чтобы он держал овец, а не коз.
Я усмехнулся:
— Тогда допустим, что у него на руках ягнята, а не козлята.
Он помолчал.
— Dadi, а когда у мамы будут детки, ты сможешь нас всех удержать?
Я подхватил его на руки.
— Смогу, machgen i. Вам всем всегда хватит места у меня на руках.
Улыбаясь воспоминаниям, я оглядел своих подопечных. Шарлотта с детьми крепко спали. Когда подул сильный ветер, я прикрыл их плотными шерстяными одеялами с головой. Даже Отто не пошевелился.
Зная, что Шарлотте не понравится, если позволить ей проспать всю ночь, я разбудил ее за пару часов до рассвета, положив руку ей на плечо. Она зарылась поглубже под одеяла перед тем, как повернуться на спину и со вздохом распрямиться.
— Твоя очередь, — прошептал я, чтобы не потревожить детей.
Она села, потерла ладонями лицо и достала из кармана пальто шарф.
— Все в порядке?
— Так и есть. Ночь тиха и прекрасна.
Мы поменялись местами, и я устроился в тепле, оставшемся после ее тела. Она заняла мое место и, замотав шею шарфом, приняла ту же позу: спрятала пальцы под мышками и обратила голову к небу.
Я думал, что не засну, но ошибся. Когда с первыми лучами света я пробудился, небо было цвета кровоподтека, а все вокруг окутали серые тени.
Дети просыпались с неохотой, малышка расплакалась. В утренней тишине крики девчушки звучали оглушающе, и Шарлотта поспешила ее успокоить. Пока она меняла Анне-Мари подгузник, та плакала все громче. Я не сводил глаз с ущелья.
Но как только девочка оказалась сухой, плач прекратился. Шарлотта взяла Анну-Мари на руки, похлопывая ее по спинке, и подняла на меня встревоженный взгляд:
— Ты заметил кого-нибудь?
— Нет. Но это не значит, что плача никто не услышал.
Она накормила детей и пуделя, а я тем временем собрал постели и одеяла. Как только самые младшие заняли свои места в рюкзаке и переноске, мы приступили к опасному подъему.
— Вперед! — скомандовал я псу. — Я пойду за тобой.
Он начал взбираться по крутому склону, я осторожно следовал за ним. По небу румянцем разливался рассвет. В густой тени было все еще зябко. Несмотря на тусклый свет, фонарь зажигать не пришлось.
— Шарлотта, скажи детям, чтобы шли за мной след в след.
Полукилометровый подъем был тяжелым. Трое старших детей справились с моей помощью. Когда мы достигли амфитеатра, там дул сильный ветер. Я отвел ребят подальше от края, затем снял с себя рюкзаки и положил их на землю. Симона спала в своем мешке. Я проверил, как она там, и малышка высунула головку наружу, но тут же юркнула обратно в теплый кокон — ветер хлестнул ее по щекам.
— Сидите тут. Я пошел за остальными.
Старшая девочка кивнула и обхватила руками шею Отто. Дети уселись около рюкзаков с подветренной стороны, но это их почти не спасало.
Я спустился за Шарлоттой и другими детьми. Они с трудом преодолевали путь. Шарлотте приходилось поднимать на следующий выступ каждого в отдельности.
— Далеко еще?
Я нагнулся и подхватил ребенка, которому она помогала.
— Дальше я понесу их сам.
Я четырежды поднимался ко временной стоянке на вершине, перенося детей по одному на спине и оставляя их с Отто и другими ребятами ждать, пока я принесу следующего.
Последним был Гуго. Когда он, улыбаясь, протянул ко мне руки, я улыбнулся в ответ:
— Это мы с тобой уже делали, cariad.
Шарлотта поднималась вслед за мной. Услышав за спиной шорох скатившихся камней, я оглянулся. Она стояла, крепко прижимая к себе переноску с Анной-Мари.
Я тоже остановился:
— Ты поранилась?
— Нет, всего лишь оступилась.
До вершины хребта мы добрались без каких-либо неприятностей и отдохнули там, прежде чем продолжить путь. Мы шли по хребту на север, потом повернули на восток.
Ветер был настоящей пыткой: завывая над горами, он трепал волосы и одежду. Я шел, опустив голову: от ветра у меня слезились глаза.
Вскоре над пиками поднялось солнце, а к тому времени, когда мы достигли вершины, картина вокруг сильно изменилась. Зелени больше не было. Землю усеивали камни, кое-где виднелись буро-коричневатые растения. Островки снега превратились в лужи талой воды. Здесь начиналась зона тундры.
Но и у тундры есть свое незабываемое очарование. Растения, прилипшие к горным трещинам, были одновременно и живучими, и хрупкими. Жизнь продолжалась даже здесь, в безжалостной голой глуши.
Я остановился и посмотрел назад. Дети жались друг к другу, опустив головы и цепляясь за шерсть пуделя. Волосы Шарлотты растрепались, и пряди разлетались, словно ленты. Крича, чтобы быть услышанным, я указал на пик, высившийся над нами:
— Белая Лошадь!
Мы шли по тундре гуськом, склонившись, навстречу ветру, который толкал нас назад. Здесь, на высоте, ветер свирепствовал, но я надеялся, что, как только мы перейдем через гору, склоны обеспечат нам защиту от его неистовых порывов.
К середине дня мы были уже на леднике под вершиной Белой Лошади. Солнце подтопило снежный покров ледника, превратив его в кашу. Прикрывая глаза от слепящего света, я осматривал горные вершины.
— Сюда!
И я повел свое маленькое стадо вверх по каменистому склону, примыкавшему к леднику. Мы оказались на южной стороне вершины. Но я рассчитывал, что, если нам удастся срезать через ледник по диагонали, мы попадем на северную сторону пика — в место поблизости от озера, отмеченного на карте.
Мы шли по хребту, пока не уперлись в поля слежавшегося снега и льда. Я присел, чтобы снять поклажу, и Симона, закутанная в одеяльце, выползла из своего убежища. Шарлотта встала рядом со мной на колени.
— Сумеем здесь пройти? — От ветра ее лицо побелело, а щеки, кончик носа и губы покраснели и облупились.
— Надо будет подготовиться. Мы… — Меня отвлек лай Отто. Обернувшись, я увидел, как Гуго пробует вступить на снежный пласт. — Нет!
Но было слишком поздно. Тонкая корка размякшего снега лопнула под тяжестью ребенка. Он грохнулся на живот, ударившись об лед подбородком, и заскользил вниз. Я выдернул ледоруб, привязанный к моему рюкзаку, и, оттолкнув Шарлотту, бросился за мальчиком.
Ускоряясь, Гуго катился вниз по хребту, оставляя за собой кровавый след. Я не мог за ним угнаться. Он падал все ниже и ниже по крутому участку склона, начинавшегося за вершиной. Ребенок летел молча, но ужас на его лице был громче любого вопля.
Я бросился на наст вслед за ним. Поскольку я был гораздо тяжелее, то и скользил быстрее — и через несколько секунд настиг его. Перехватив протянутую детскую ручонку, я изо всех сил вонзил ледоруб в наст.