— Рис?..
— Сам ничего не понимаю… — честно ответил я.
Деревянные доски угрожающе скрипели под колесами грузовика, а когда мы достигли середины моста, тот опасно накренился. Шарлотта, не моргнув глазом, медленно и уверенно продвигалась дальше. Когда мы наконец выехали на песчаную дорогу, преодолев мост, она перевела дух и размяла плечи.
— Отличная работа, — похвалил я.
Моя спутница переключила скорость и улыбнулась мне краем губ. За несколько часов она не произнесла ни слова. Чем дальше мы ехали на юг, тем ближе к обочине подступали деревья. Дорожное покрытие становилось все более неровным, и Шарлотте приходилось каждую минуту напрягаться, чтобы не съехать в лес. Костяшки на ее пальцах, державших рычаг переключения передач, побелели.
Оба мы не сводили глаз с дороги. Мы уехали на запад от Сены, но нам до сих пор попадались ее притоки. Один из них мы только что миновали. Затихающий шум течения все еще слышался, пока грузовик трясло на ухабах. Был полдень, но кроны деревьев отбрасывали густую тень.
— Туда! — воскликнули мы одновременно, завидев ответвление дороги.
Шарлотта замедлила ход. Альфонс предупреждал насчет одноколейки, но это можно было назвать скорее тропой. Когда мы свернули на нее, ветки бились о капот и царапали борта машины. На неровной, изрытой колеями дороге автомобиль подбрасывало и качало, пока мы продирались сквозь заросли.
Из кузова раздались стон и хриплое бормотание раненого немца. Краем глаза я заметил, как Шарлотта еще сильней вцепилась в руль и рычаг скоростей, старательно маневрируя на ухабистом участке. Мне пришлось подложить руку, чтобы не удариться головой о крышу.
— Не к добру все это…
— Знаю.
— Если партизаны его найдут…
— Вперед! — указал я на дорогу.
Все соответствовало описанию Альфонса. На лугу мы увидели развалины каменной церкви, побуревшие от времени, а не из-за войны. Лес наступал на них, и скоро растительность должна была поглотить оставшуюся часть храма.
Шарлотта остановила грузовик под сенью деревьев и заглушила мотор.
— Если партизаны обнаружат немца, то убьют не только его, прикончат и нас. Вопросов задавать не станут.
Я приоткрыл дверцу кузова. Мы подняли верхний ярус носилок и уложили раненого на нижние. Отто лежал у него в ногах. — Увидев меня, он завилял хвостом. Я прикрыл дверцу и обратился к своей спутнице:
— Подождете здесь?
В ответ она вылезла из салона. Я сделал то же самое и, обогнув капот, подошел к ней. Прежде чем я успел себя остановить, рука потянулась к щеке молодой женщины. Шарлотта посмотрела на меня, но ей на лицо упала тень, и я не смог разглядеть выражение ее глаз. Она держала кольт наготове.
— Нас не найдут.
Я чувствовал ее неуверенность. Шарлотта подняла руку и схватила меня за запястье, позволив ощутить прохладу своей кожи. Затем отступила назад и двинулась по периметру луга, держась в тени. С минуту понаблюдав за ней, я зашагал в противоположном направлении, не сводя глаз с церкви.
Среди руин все было тихо: ни звука, ни малейшего движения. Мы с Шарлоттой встретились на другом конце луга.
— Похоже, тут никого нет. Возможно, Альфонс ошибся, — прошептала она.
Я взялся за рукоять люгера. Кобура, которую я забрал у немца, была пристегнута к моему ремню.
— Оставайтесь тут и следите. Я проверю развалины.
Я осторожно пересек разрушенный, заросший шиповником двор, избегая попадания в поле обзора, открывавшегося из зияющего проема. Добравшись до стены, прижался спиной к теплым камням, вытащил люгер из кобуры и осторожно двинулся вдоль здания. Остановился возле участка кладки, вывалившегося наружу. Потом, оглянувшись напоследок, перелез через россыпь камней и нырнул внутрь.
Тишина и прохлада. Колокольня рухнула прямо в неф, словно в него попала бомба. Внутри все основательно разрушено. Клирос и алтарь сохранились, но от оконных витражей давно ничего не осталось. Скользкие камни, поросшие мхом. Стены, покрытые лианами, будто искусно сотканными коврами.
Почти все скамьи сгнили или рассыпались. На единственной уцелевшей лежала стопка одеял, а на опрокинутом алтаре я увидел фонарь.
В апсиде сгустились тени, которые отбрасывало брезентовое покрывало, окутывавшее в нише нечто угловатое. Я убрал люгер в кобуру, подошел к нише, ступая по мягкому ковру из мха, взялся за край брезента и потянул.
Тяжелая материя сошла волной, подняв клубы пыли, которые засветились в солнечных лучах, словно взрыв морской пены. Я отступил, закашлявшись в локоть, и моим глазам предстал целый склад.
Все пространство было плотно заставлено упаковочными ящиками. Они различались габаритами: одни ростом с меня, другие — не выше ребенка. Все обшиты деревянными планками и заколочены. И хотя на ящиках не имелось никакой маркировки, я мог предположить, что в них находится.
Я покинул церковь и вернулся к Шарлотте.
— Принесите монтировку из грузовика.
— Что вы нашли?
— Захватите монтировку и сами увидите.
Я пристально наблюдал за реакцией моей спутницы на находку. Ее глаза вспыхнули, губы удовлетворенно изогнулись. Я взял у нее монтировку, вставил плоский край в стык между планками и отжал гвозди.
Как только крышка ящика открылась, Шарлотта осторожно отодвинула полотно, которым было обернуто содержимое, и, затаив дыхание, извлекла бронзовую статуэтку.
Я отложил инструмент и опустился рядом на колени.
— Это из Лувра?
Скульптура изображала мужчину, который прижал к себе женщину, а лицом уткнулся в изгиб ее шеи. Подробностей мне было не разглядеть.
— Нет, — едва слышно ответила Шарлотта. В ее глазах блеснули слезы. — Работа Камиллы Клодель. В прошлом году та умерла в психиатрической больнице. Несколько лет назад я пыталась связаться с ней по почте, но ответил ее брат. — Она нежными движениями поглаживала склоненные друг к другу головы. — Я считала, что она все уничтожила. — С не меньшей осторожностью Шарлотта завернула статуэтку в защитные слои ткани, словно запеленала дитя. Потом отодвинулась, и я вернул крышку на прежнее место. Она взялась за ломик.
— Хочу проверить остальные ящики.
— Помогите мне притащить сюда немца, и я сам их открою.
Разогнувшись, она обратила внимание на одеяла и фонарь:
— Как стемнеет, мы сможем зажечь его.
Мы погрузили немца на носилки и принесли в церковь. Отто всю дорогу семенил впереди нас.
— Так значит, он — служебный пес? — Пока мы карабкались по рассыпанным камням, голос у Шарлотты был запыхавшийся, но она ни разу не замедлила шаг.
Пудель проворно преодолел завалы и устремился к развалинам нефа.
— Так и есть, готов поспорить.
Мы уложили раненого в угол на клирос. Глаза у него были открыты, но взгляд застыл. Он попытался сфокусироваться на Шарлотте:
— Анализе… — Немец вздохнул и опустил веки, продолжая обращаться к привидевшейся ему женщине, пока сознание не покинуло его и он не умолк.
— Не понимаю, почему вы пытаетесь спасти этого типа.
Мы вместе вернулись к грузовику, чтобы забрать саквояжи и постели. Шарлотта обездвижила автомобиль.
— Я его не спасаю.
— Но…
— Спасти его невозможно. Он умирает. Это вопрос времени. Странно, что он до сих пор жив.
Она повернулась ко мне. Брови ее насупились, голос звенел:
— Но он же враг!
— Так и есть. Но я не мог оставить его на произвол судьбы, Шарлотта, заслужил он или нет… Не мог обречь на смерть среди диких зверей, которые начали бы пожирать его живьем.
Она вздохнула и потерла лоб, глядя куда-то в сторону.
Я снова заговорил:
— Я понимаю, что вы злитесь, и…
— Я не злюсь. Мне страшно. Возьмите это, а я заберу постели.
Я принял вещи и провожал Шарлотту взглядом, пока она шла через испещренный солнечными зайчиками луг. Свет и тень играли с ней в свою игру. А потом она исчезла в развалинах церкви.
Пока Шарлотта занималась с ящиками в апсиде, я поставил в чаще силки и поймал пару кроликов и куропатку. Освежевав дичь, я, уже в сумерках, зажарил ее на костре. Потом мы принялись за ужин, не обделяя и Отто, который брал пишу с большой осторожностью, но поедал с энтузиазмом.
Очнулся немец.
Я приподнял его повыше, подложив под голову два одеяла.
— Danke, danke. Ich heisse Wilhelm.[25] — Он ткнул себя большим пальцем в грудь. — Вильгельм.
— Вильгельм?
— Ja.[26]
— Рис.
Молодая женщина дотронулась до моего плеча, я обернулся, и она протянула мне фляжку.
— Он, наверное, хочет пить. — Она кивнула в сторону раненого и улыбнулась, хотя и натужно. — Чарли. — Потом посмотрела на меня, и ее улыбка заметно смягчилась и потеплела. — Но можно Шарлотта.
Немец пил неряшливо, разбрызгивая воду по подбородку. Мы притворялись, что не замечаем, как она стекает и скапливается в зияющей дыре у него в животе.
— Скоро ночь, — прошептала моя спутница, глядя на пустые арки окон. Солнце заваливалось за горизонт, окрашивая небо последними кроваво-красными и бордовыми лучами. Вскоре прохладный бальзам лунного света успокоит боль от его ухода. — Когда-то это, вероятно, была прекрасная церковь.
— Так и есть. Зажжем фонарь.
Я укутал Вильгельма одеялом, позаботившись о том, чтобы полностью скрыть нацистскую униформу. Мы встретились взглядами, и я поднес палец к губам. Он понимающе прикрыл глаза.
Вдвоем с Шарлоттой мы водрузили крышки обратно на ящики. Всего в руинах было спрятано двадцать шесть статуэток, и если молодая женщина надеялась отыскать среди них какую-то конкретную, то не преуспела в этом. Некоторые она узнала и поделилась со мной историей этих скульптур, но лишь бегло оглядела их, не задержавшись ни на одной.
Шарлотта распаковала все ящики явно не из простого любопытства. По тому, как разочарованно поднялась ее бровь, когда она прикрыла брезентом спрятанные сокровища и отошла от апсиды, я догадался, что она что-то ищет.