Пассажирка номер четыре держала руки внутри сумки. Клапан загнулся и выступал между ее запястьями.
Поезд остановился на Тридцать третьей улице. Дверь открылась, но никто не вышел. Одинокая женщина на платформе поколебалась мгновение, потом сделала шаг вправо и вошла в соседний вагон. Я повернулся, заглянул в маленькое окошко у себя за головой и увидел, что она села недалеко от меня. Нас разделяли две стальные стенки и пространство между ними, где находилась сцепка. Мне захотелось помахать ей рукой, чтобы она перешла в дальний конец вагона, потому что там у нее были шансы остаться в живых. Но я ничего такого не сделал. Во-первых, женщина не смотрела на меня, а во-вторых, она бы все равно меня проигнорировала. Я знаю Нью-Йорк. Дикая жестикуляция в ночных поездах метро ни у кого не вызывает доверия.
Двери не закрывались чуть дольше, чем обычно, и на одно безумное мгновение я подумал о том, чтобы попытаться вывести остальных пассажиров наружу. Но я даже не пошевелился. Получился бы настоящий цирк – удивление, непонимание, возможно, языковой барьер. Я не был уверен, что знаю, как будет по-испански «бомба». Может быть, «bomba»? Или это слово означает «лампочка»? Полоумный тип, что-то вопящий про лампочки, вряд ли сумеет кому-то помочь.
Нет, «лампочка» по-испански «bombilla», решил я.
Может быть.
Возможно.
«И, вне всякого сомнения, – размышлял я, – мне не известен ни один из балканских языков. Как, впрочем, и диалектов, распространенных в Западной Африке. Хотя вполне вероятно, что женщина в цветастом платье говорит по-французски, потому что кое-какие регионы в Западной Африке являются франкоязычными». А я знаю французский. «Une bombe. La femme la-bas a une bombe sous son manteau». У той женщины под пальто спрятана бомба. Женщина в цветастом платье может меня понять. Или каким-то другим способом догадается, что я имею в виду, и просто пойдет за нами.
Если вовремя проснется. Если откроет глаза.
В конце концов я остался сидеть на месте.
Двери закрылись.
И поезд покатил дальше.
Я не сводил глаз с пассажирки номер четыре, думая о том, что ее тонкий бледный палец касается спрятанной в сумке кнопки. Вероятно, устройство с кнопкой куплено в «РадиоШэк»[7] за полтора доллара. Совершенно невинная деталь, если речь идет о хобби. Я представил переплетение проводов, красных и черных, скрепленных между собой клейкой лентой. И толстый шнур детонатора, выходящий из сумки и прячущийся под курткой, где он соединяет двенадцать или двадцать подрывных капсюлей в длинную, смертоносную цепочку. Электричество движется со скоростью, близкой к скорости света. А динамит – невероятно мощная взрывчатка. В замкнутом пространстве, вроде вагона метро, одно лишь давление размажет нас всех по стенам. Гвозди и подшипники будут совершенно лишними. Вроде пуль против мороженого. От нас почти ничего не останется. Разве что стремечко или наковальня в среднем ухе. Это самые мелкие косточки в человеческом теле, следовательно, существует статистическая вероятность, что облако шрапнели их не затронет.
Я смотрел на женщину, понимая, что у меня нет ни единого шанса к ней подойти. Я находился в тридцати футах от нее, и она держала палец на кнопке. Дешевые латунные контакты, вероятно, расположены на расстоянии одной восьмой дюйма друг от друга, и этот крошечный промежуток слегка сокращается и увеличивается в такт биению ее сердца; к тому же у нее наверняка дрожит рука.
Она была готова умереть, а я – нет.
Поезд катил вперед в сопровождении характерной симфонии звуков – воя встречного ветра в тоннеле, грохота и стука расширителей под железными бандажами колес, скрежета бугелей, шума двигателей и повторяющегося визга колес вагонов, мчащихся друг за другом по рельсам подземки.
Куда она едет? Под чем проходит шестой маршрут? Может ли террорист-смертник взорвать целое здание? По моим представлениям, это невозможно. В таком случае где в два часа ночи можно найти большое скопление людей? Таких мест совсем немного. Например, ночные клубы, но мы уже проехали мимо большей части из них, да и в любом случае она не сумеет пройти мимо бархатной веревки заграждения.
Я смотрел на нее.
Слишком внимательно.
Она это почувствовала.
И повернула голову – медленно, плавно, словно движение было заранее запрограммировано.
Взглянула на меня.
Наши глаза встретились.
И она переменилась в лице.
Она поняла, что я разгадал ее намерение.
Глава 04
Мы смотрели друг на друга почти целых десять секунд; потом я встал, постарался сохранить равновесие в движущемся поезде и сделал шаг вперед. Я не сомневался, что бомба прикончит меня с расстояния в тридцать футов, на котором я находился, и решил, что, если я окажусь к ней ближе, хуже уже не будет. Я прошел мимо латиноамериканки слева и мужчины в футболке НБА справа, затем миновал женщину из Западной Африки, сидевшую слева, – у той по-прежнему были закрыты глаза. Слегка покачиваясь, я перебирал поручни слева и справа, приближаясь к пассажирке номер четыре. Она не сводила с меня глаз, что-то бормотала, была напугана и задыхалась, но продолжала держать руки внутри сумки.
Я остановился в шести футах и сказал:
– Мне бы очень хотелось ошибиться насчет того, что происходит.
Она ничего не ответила, но ее губы продолжали шевелиться. Она что-то сделала внутри сумки из толстого черного брезента, и крупный предмет слегка сдвинулся в сторону.
– Я хочу взглянуть на ваши руки, – сказал я.
Женщина молчала.
– Я полицейский и могу вам помочь, – соврал я.
Она по-прежнему ничего не отвечала.
– Давайте поговорим, – предложил я ей.
Женщина продолжала молчать.
Я перестал держаться за поручни и опустил руки. Так я казался меньше и не таким пугающим – самый обычный мужчина. Я стоял не шевелясь, насколько это возможно в движущемся поезде, и ничего не делал. Да я ничего и не мог сделать, понимая, что ей потребуется доля секунды, чтобы нажать на кнопку; мне же – значительно больше, чтобы хоть что-то предпринять. Только вот вариантов у меня никаких не было.
Я мог попытаться схватить и вырвать сумку из рук женщины, но широкая лямка из плотного хлопка, вроде тех, из которых сделаны пожарные шланги, обхватила все ее тело. Прежде чем сумка поступила в продажу, ее хорошенько выстирали и обработали, чтобы она не выглядела как новая вещь – так теперь частенько поступают, – но все равно осталась довольно прочной. Так что в результате я бы сдернул женщину со скамьи и уронил на пол.
Впрочем, мне не удалось бы к ней близко подобраться – она успела бы нажать на кнопку прежде, чем я протянул бы руку.
Я мог попробовать дернуть сумку вверх, а другую руку засунуть за нее и вырвать из гнезда шнур детонатора. Но он наверняка был достаточно длинным, чтобы не сковывать движения, значит, мне пришлось бы поднять руку фута на два, прежде чем я встретил бы какое-то сопротивление. А к этому моменту она успела бы нажать на кнопку, просто от удивления.
Еще можно было ухватиться за куртку и оторвать какие-нибудь другие провода, но меня отделяла от них толстая прослойка гусиного пуха и скользкая нейлоновая ткань, и я бы не смог удержать ее в руке.
Никакой надежды.
Я мог попытаться вывести террористку из строя. Например, быстро и сильно ударить по голове, чтобы она потеряла сознание. Однако, несмотря на то что я все еще двигаюсь достаточно быстро, чтобы хорошенько замахнуться с расстояния в шесть футов, мне потребовалось бы почти полсекунды. А ей – всего лишь передвинуть подушечку пальца на восьмую часть дюйма.
Я не сомневался, что она меня опередит.
– Можно я сяду рядом с вами? – спросил я.
– Нет, не подходите ко мне, – ответила она бесцветным, невыразительным голосом, в котором я не услышал никакого явного акцента. Американский английский, но она могла быть родом откуда угодно.
С близкого расстояния она не показалась мне слишком возбужденной или безумной – всего лишь смирившейся с реальностью, печальной, напуганной и уставшей. Женщина смотрела на меня с таким же напряжением, с каким изучала окно напротив. У меня сложилось впечатление, что она в ясном уме и прекрасно осознает, что собирается сделать. Я чувствовал, что она меня внимательно разглядывает, и не мог позволить себе пошевелиться. Я вообще ничего не мог.
– Уже поздно, вам нужно подождать часа пик, – сказал я.
Она ничего мне не ответила.
– Еще шесть часов, – добавил я. – Тогда все получится гораздо лучше.
Ее руки зашевелились внутри сумки.
– Не сейчас, – сказал я.
Она молчала.
– Покажите мне одну руку. Всего одну, – попросил я. – Вам нет нужды держать внутри обе руки.
Поезд начал резко замедлять ход, меня отбросило назад, но я быстро сделал шаг вперед и потянулся, чтобы ухватиться за поручень под потолком. У меня были влажные ладони, а стальной поручень показался раскаленным. «Центральный вокзал», – подумал я и ошибся. Я выглянул в окно, но вместо ярких огней и белой плитки увидел тусклое сияние синей лампочки. Мы остановились в тоннеле. Там либо шли ремонтные работы, либо машинист ждал сигнала семафора.
Я снова повернулся к женщине.
– Покажите мне одну руку, – повторил я.
Она продолжала молчать, только смотрела на мой живот. Когда я поднял руки, футболка задралась, и она увидела над поясом штанов шрам: выпуклую белую кожу с жесткими буграми и большими грубыми стежками, как на карикатурах. Я получил его давным-давно в Бейруте, когда взорвался грузовик с бомбой, начиненной шрапнелью. Тогда я находился в ста ярдах от места взрыва.
Сейчас же я стоял на девяносто восемь ярдов ближе к женщине, сидевшей на скамье.
Она не сводила глаз с моего живота. Большинство людей спрашивают, как я получил шрам, но я не хотел, чтобы она задала мне этот вопрос, потому что в мои планы не входило разговаривать про бомбы. По крайней мере, с ней.
– Покажите мне одну руку, – снова повторил я.