Андрей ЕгоровЯ умею летать
* * *
У меня в очередной раз прихватило печень. Фельдшер скорой считал себя парнем «что надо».
— Не д-дрейфь, С-Серега, — сказал он, слегка заикаясь, — я тебя в такую больничку отвезу — закачаешься!
— Не хочу, — говорю, — качаться, хочу оставаться прямоходящим.
— Б-будешь ходячим, — отвечает радостно, — и совсем даже не под себя ходячим… ха-ха-ха. Т-тебя там подлечат, на н-ноги поставят. И сможешь опять водяру глушить в неограниченных количествах.
Он хохотнул. В этот момент я даже пожалел, что имя ему свое назвал. Ну что это за фамильярность, в самом деле! С-серега! Какой я ему С-серега?! Да еще «водяра» эта… Если печень у человека больная — непременно в алкоголики запишут!
Почувствовав отвращение ко всему на свете, я отвернулся к закрашенному белым окну. Сквозь процарапанную в краске дырку мелькали деревянные домики и припорошенные снегом деревья — явно не городской пейзаж.
— Куда это мы? — спросил я.
— Б-больничка в пригороде, — пояснил фельдшер, — д-да т-ты не д-дрейфь, С-серега, я ж плохого не посоветую… Там такие врачи, что и м-мертвого на ноги п-поставят. З-зуб даю.
— Ясно, — рассеянно кивнул я. Уверенности в том, что на ноги поставят, не было — только глухая тоска и желание послать все и вся к черту. В общем, мой обычный депрессивный настрой. От жизни я уже не ждал ничего хорошего. Жизнь выколотила меня, как прикроватный коврик, истязая напоследок страшным недугом.
Прибыли. Держась за больной бок, я выбрался из скорой. Неподалеку возвышался трехэтажный корпус «больнички». Нас уже ждали. Предупредительные врачи в белых халатах спешили навстречу, словно я — важный правительственный чиновник, а не простой писатель — фантаст.
— Здравствуйте, — крикнул фельдшер издалека.
— Здравствуйте, здравствуйте, — откликнулись они и затрясли головами дружно, как бараны в мультфильме.
— Мое почтение, — пробормотал я, и закусил губу — накатила такая боль, что я едва не потерял сознание.
— Так-так-так… — проговорил один из докторов, обходя меня полукругом, — что тут у нас?
— Тут у нас печень, — с кислым видом сказал я, — очередной приступ, похоже…
— Так-так-так, — повторил доктор, не выказав и тени сочувствия. Впрочем, к отсутствию сочувствия со стороны врачей за долгие годы лечения я успел привыкнуть. — Ну что, пойдем?
— Я вас провожу, — взял меня под локоть тот, что помоложе, с открытым приятным лицом.
— Не надо, — отказался я, высвобождая локоть, — сам дойду.
— Надо, надо, — мягко сказал он. — Я помогу вам, вы не волнуйтесь.
Тут я заметил, что врачи и толстый фельдшер как-то странно переглядываются. Словно знают что-то такое, о чем я и представления не имею.
— Пока, С-серега, — проговорил фельдшер с какой-то слишком торжественной интонацией и поднял руку — прощался.
— Увидимся еще, — сказал я.
Он махнул ладонью, развернулся и полез в скорую, толстый, хамоватый фельдшер, предопределивший мое вознесение.
Палата, куда меня поселили, совсем не походила на больничную, скорее — на комфортабельный гостиничный номер. С душевой кабиной и туалетом. На тумбочке, дополняя уют, стояли цветы в синей вазе. На стенах висели картины — пейзажи и портрет какого-то мрачного типа в круглых очках. Огромное зеркало занимало почти половину стены. На стуле лежала аккуратно сложенная пижама, рядом стояли тапочки. Я сел на широкую кровать и вздохнул…
Моя бывшая жена считала меня неудачником, потому, наверное, и ушла от меня однажды осенью. Она, бывало, кричала мне в порыве накатившей на нее беспричинной ярости:
— От таких, как ты, нет никакого проку! Что ты можешь?! Ну что ты можешь?! НИ-ЧЕ-ГО!
— Я умею летать, — отвечал я.
— Другие мужики, как мужики, покупают квартиры, меняют машины!..
— Любовниц, — вставлял я и тут же жалел об этом. Своими шутками я выводил ее из себя до крайности.
— Все бы тебе шутить! — орала она. — Ты — бестолочь! Бесполезный предмет мебели!
— Вовсе нет, — возражал я, — я летать умею.
— Что ты заладил одно и то же?! Вот тоже выдумал глупость. Что ты хотя бы сказать этим хочешь?! Нет от тебя никакого проку!
— Как же нет, если я летать умею…
Со временем ей все же удалось убедить меня в том, что я неудачник. Лузер из лузеров. Эта мысль приходила ко мне постепенно, после каждого очередного скандала, я подолгу стоял на балконе, курил, смотрел на звезды и думал. С возрастом все меньше веришь в свою счастливую звезду, все чаще осознаешь, что многое ты уже не успеешь сделать. Вспоминая свою жизнь до болезни, я не мог припомнить, чтобы мне хотя бы раз по-настоящему повезло. Всякий раз, чтобы что-то получить, мне приходилось прилагать слишком много усилий. Ничто и никогда не давалось мне просто так, с бухты-барахты. Всю свою жизнь я карабкался на скалы, и неизменно срывался вниз, на острые камни.
— Прости меня, Инночка, — говорил я все чаще и чаще. С тех пор, как я осознал себя неудачником, извиняться перед ней вошло у меня в привычку.
Она воспринимала мои «прости» как должное. Но лицо ее в эти моменты кривилось от презрения ко мне. Она отворачивалась, не желая меня видеть. Молчала в ответ на мои слова, не желая со мной разговаривать. И все реже бывала дома, не желая даже чувствовать меня рядом.
А потом наступила осень, и она ушла. И еще много всего произошло, такого, о чем даже вспоминать не хочется.
Потом я заболел, и болезнь протекала мучительно. Дошло до того, что я уже не узнавал себя, глядя в зеркало, так измотала меня эта неожиданная и страшная хворь. Желтая кожа, растрескавшиеся губы, темные круги под глазами, тусклый взгляд человека, уставшего от всего на свете…
Она навестила меня только однажды. Во время очередного приступа в больнице я потерял сознание от боли. Я лежал и медленно приходил в себя, глядя в расплывающийся белый потолок. Ее красивое лицо вдруг вынырнуло из ниоткуда, и оказалось прямо передо мной. В первый момент я даже не понял, как такое произошло, откуда выплыло это удивительное видение, и едва не задохнулся от охватившего все мое существо счастья.
Случилось чудо. Инночка пришла меня навестить. Она принесла апельсины, салат в пластиковой коробочке, и какие-то китайские таблетки, которые, по ее мнению, должны были способствовать моему выздоровлению. Врач потом высыпал их в раковину, назвав отвратительной гадостью, которая мне противопоказана.
— Ты замечательно выглядишь, — пробормотал я, как только осознал, что мое волшебное видение чудесным образом материализовалось, обратившись в мою бывшую жену.
— Тебе только кажется, — ответила она, — я устаю, много работаю…
— Как с личным? — не удержался я от вопроса.
— А тебе не все равно, — огрызнулась она.
— Да, ты права, — я вздохнул, — теперь уже, наверное, все равно, — и прикрыл глаза. Страшная усталость навалилась, раздавила меня. Меня душили рыдания, но я не мог позволить себе плакать в ее присутствии, она и так считала меня слабаком и неудачником. — Знаешь, Инн, — сказал я, с трудом справившись с собой, — когда я умру, то обязательно прилечу за тобой.
— Опять ты говоришь глупости, — она вздохнула, — мне не нравятся твои глупые фантазии.
— Думаешь, мертвые могут летать? — спросил я.
— Ты не умрешь, — ответила она, — я говорила с врачом. И он сказал…
— Если бы ты только знала, как я люблю тебя, — выдохнул я. — Я обязательно прилечу за тобой, когда умру. Вот увидишь.
— Ну, все, мне пора, — она встала. На ее лице читалось неудовольствие. Моя бывшая супруга явно жалела, что пришла меня навестить. Мне хотелось броситься к ней, обнять, заставить остаться, но я ничего не мог поделать, просто лежал и смотрел на нее.
— Выздоравливай, — сказала Инна, повернулась и ушла. Больше я ее не видел.
Дверь открылась. В палату вошел молодой доктор, тот, что поддерживал меня под локоть. В руке у него был медицинский пластиковый чемоданчик с красным крестом на крышке.
— Давайте-ка сделаем вам укольчик, — сказал он.
— Давайте, — согласился я, — если это поможет…
— Еще как поможет, еще как…
Он положил чемоданчик на стол и распечатал его.
— Послушайте, — обратился я к нему, — я не совсем понимаю. Эта палата похожа на гостиничный номер. Я не заметил таблички у входа. Это вообще больница?
— Научный центр, — ответил он, вскрывая ампулу, — могу вас заверить, что вам очень повезло. Здесь у нас стационар. Тут мы проводим лечение…
— И пишите диссертации, — я кивнул с самым кислым видом.
— Напрасно вы так, — заметил доктор, — наши методы лечения — самые прогрессивные в мире. Вам очень повезло, что вы у нас оказались.
— Поживем — увидим, — ответил я. — Только хотелось бы пожить подольше.
— Еще как поживем, — заверил меня доктор. — И хорошо поживем. Ложитесь…
Укол оказался весьма болезненным.
— Ну вот, — сказал доктор, — скоро должно наступить облегчение. Полежите пока. Если что-нибудь понадобится — жмите на кнопку. Она расположена с правой стороны от кровати. И к вам придет дежурный врач.
— Хорошо, — ответил я, и тут к своему удивлению ощутил, что боль уходит из правого бока. Неужели укол помог?! Так скоро?!
— В чем дело? — спросил доктор, заметив, что я чем-то озабочен.
— Мне кажется, что болит уже меньше, — ответил я. — Такое может быть?
— Ну, процесс восстановления пока начаться не мог… — доктор помолчал, размышляя… — скорее всего, дело в блокировке некоторых болевых центров. В общем, вы можете быть уверены, что с вами все будет в порядке. Скоро боль совсем уляжется. Кстати, ходить вам не стоит. Лучше лежите. Кормить вас будут здесь. Обед доставят через пару часов. А пока отдыхайте, набирайтесь сил.
— Как вас зовут? — спросил я.
— Антон.
— Спасибо вам, Антон, — сердечно поблагодарил я его.
— Не за что, это мой долг, — доктор ободряюще мне улыбнулся и повернулся к двери. Некоторое время он стоял ко мне спиной, словно раздумывал о чем-то, я заметил, что рука, сжимавшая чемоданчик, немного дрожит. Он обернулся ко мне, пожевал губами, явно собираясь что-то сказать, но так и не решился, и вышел.