Ладно, придется сделать вид, что поверил. Тем более понимаю я Петра Валерьяновича прекрасно. Сам исполняю этот трюк частенько. Усилить у человека ответственность за передаваемые деньги, запугать его таинственными и всемогущими тенями у себя за спиной – это так естественно.
Мы ударили по рукам, и мой младший партнер Сережа лихорадочно принялся осваивать самый большой в его жизни бюджет. Быстро справился: закупил квартиры, забашлял чиновникам переводы в нежилой фонд. Не дожидаясь бумаг, опережающими темпами стал делать ремонты. Денег очень хотел, больших. И я хотел, поторапливал его. Аккурат успели к запрету московских властей на волшебные превращения. И даже тогда я о Петре Валерьяновиче особенно не переживал. Когда поехал объясняться с самым крупным, но и самым спокойным своим клиентом, не успел еще присесть за столик в ресторане, где мы договорились встретиться, как услышал:
– Не надо ничего говорить, Виктор, я все понимаю. Чего хотят, то и воротят, сволочи. Беспредел натуральный.
Приятно все-таки иметь дело с интеллигентным человеком. Минут пятнадцать мы с ним возвышенным слогом телеканала «Дождь» говорили об отсутствии правового государства в России, о том, что институты все разрушены и страна катится в пропасть. И власти наши ее туда только подталкивают своей безумной политикой. В конце разговора Петр Валерьянович с чувством процитировал любимого Мандельштама:
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны.
А где слышно на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца…
Я чуть не расплакался от умиления. Такой человек, такой человек… Такие бабки заморозил, если не потерял навсегда, и так все понимает. Ну почему приличным людям в России всегда не везет? Я понимаю еще – гаишник, Череп… Но ему-то за что?
От стыда мне захотелось поскорее уйти – ведь это я являлся косвенной причиной неприятностей такого хорошего человека. А он меня не отпускал, все читал стихи и проклинал обезумевшие власти. Уже тряся мою руку, стал утешать:
– Да не волнуйтесь вы так, Виктор. Не стоит переживать, наша с вами цель – сохраниться до лучших времен, потому что нам с вами эту страну поднимать, когда все развалится.
«Святой», – подумал я тогда и чуть не перекрестился, а Петр Валерьянович всё не унимался:
– Я вас так понимаю… Порядочный вы человек – вот на себя чужую вину и взваливаете. Но не надо, прошу вас. Я попытаюсь объяснить моим друзьям с Лубянки… Надеюсь, они тоже поймут, они люди нормальные. Лучше бы, конечно, чтобы в ближайшие пару месяцев снова разрешили переводы в нежилое. Как вы думаете, разрешат? А, ладно… К черту, зачем этим голову забивать? Как будет – так и будет. На Лубянке тоже люди работают. Вы, главное, не волнуйтесь…
Слова про Лубянку я в очередной раз пропустил мимо ушей. И у святых бывают слабости. Простительные, впрочем. Непогрешим только Бог.
Меня буквально переполняла благодарность к святому человеку. Я пообещал Петру Валерьяновичу, что как только все восстановится – максимально быстро и без дополнительных расходов доделать работу. И при этом понизил свое вознаграждение с немыслимых тридцати до просто высоких двадцати пяти процентов. Потому что я тоже не сволочь, хорошее отношение к себе ценить умею.
На этой высокой ноте мы расстались, и два месяца он меня не беспокоил. А сегодня утро началось с ОМОНа и обыска у Сережи. Что же случилось? Как святой за шестьдесят дней сумел переквалифицироваться в монстра? Неужели не врал про друзей с Лубянки? Так ведь это даже для них беспредел…
Постойте, постойте… Какой же я идиот… дебил, жадный ублюдок! Деньги мне глаза застлали, повелся на интеллигентную личину и Мандельштама. Откуда у святого дом в тысячу метров на Рублевке? Святые в пещерах живут, в рубищах ходят, на ослах катаются, а не на последней модели «Бентли». Святой-то наш следит в Московском управлении ЦБ за соблюдением противоотмывочного законодательства, противодействует обналу и незаконной утечке капитала за рубеж. А у нас в стране кто за чем следит, кто чему противодействует, тот с этого самого и имеет. Да он не Кандинского на стену повесить может, а «Мону Лизу», если приспичит. И друзья с Лубянки тогда не миф, а самая настоящая трэшовая реальность. Да он сам, наверное… Сейчас, сейчас… Сейчас выясню.
Трясущимися руками, не с первого раза попадая в нужные окошки, я выхожу с телефона в Интернет, забиваю в строку поиска фамилию Петра Валерьяновича и по первой же ссылке попадаю на биографическую справку: «В 1974 году окончил с отличием экономический факультет МГУ имени Ломоносова» – камень с души падает: слава богу, ошибся… Но переведя глаза на строчку ниже, я читаю страшные, подтверждающие мою правоту слова: «С 1975 по 1977 год, по непроверенным данным, проходил обучение в Краснознаменном имени Ю. В. Андропова институте КГБ СССР».
Все, приплыли… Среди конторских попадаются иногда нормальные люди, сам нескольких встречал. Но те, кто крышует обнал, – это смесь отмороженного бандита, охреневшего олигарха и Лаврентия Палыча Берии в одном флаконе. С младых ногтей их учили отыскивать в людях дерьмо, вытягивать его наружу, манипулировать с его помощью разрабатываемыми объектами. Азы вербовки. Всех рыцарей плаща и кинжала во всем мире так учат. Они циники все до единого и твердо верят, что миром правят корысть, похоть и подлость. Может, они и правы. Но, с другой стороны, им все-таки прививаются какие-то идеалы, любовь к родине, патриотизм, чувство своей команды… Одно уравновешивает другое, иначе они работать бы не смогли.
После краха Советского Союза идеалов у конторских почти не осталось, а у тех, кто стоял недалеко от больших денег, не осталось совсем. Кэш – загадочная субстанция, несомненно обладающая сильным магнетизмом. Именно наличные деньги – в чемоданах, коробках из-под ксерокса и мешках. Инкассаторы и кассиры сходят с ума и убивают своих коллег. За кэш. Я лично видел, как у вполне нормальных людей при виде большой суммы наличных глаза загорались нехорошим, дьявольским блеском. Знаю случай, когда трое ботаников-программистов просто перебили друг друга насмерть, деля обналиченные семьдесят миллионов рублей. А что говорить о конторских! Крышу им срубили еще в молодости, идеалы разрушились вместе с СССР, остался только кэш, производство которого из безнала они курируют. Кэш вышиб им остатки мозгов и обострил привычки мизантропов. Не циники они даже, они сама чернота. И не они курируют кэш, а кэш уже давно курирует их. За копейку удавят. За две копейки – ядерную войну начнут. Что они со мной сотворят за деньги Петра Валерьяновича – подумать страшно. И им ничего не объяснишь. Их ничего не интересует. Им нужен только кэш.
Что же делать-то, господи?! Может, сбежать подальше, пока есть еще такая возможность? Схватить Аньку и Славку в охапку – и к Женьке, в Бостон. Визы в паспортах есть, а там – пускай ищут ветра в поле. Но не факт, что границу не перекрыли. И потом, как я там буду жить с истерящей Анькой без денег? Мы и с деньгами-то здесь не очень… С пенсией моей, будь она трижды благословенна, а без денег… Нет, не вариант.
Ладно, надо успокоиться, надо мыслить логически. И не из таких передряг выбирался. Все! Выдохнул и успокоился… Так, юридических претензий они ко мне иметь не могут. Все по-белому, все по-честному. Есть же, в конце концов, суд – там и будем разбираться. Ага… вспомнил о правовом государстве. Все жадные ублюдки о нем вспоминают, когда прижмет. Какой, на хрен, суд? Где его здесь найдешь? Здесь до телеграфного столба можно докопаться при желании, не то что до жадного ублюдка вроде меня. А если с другой стороны зайти? Пол-Москвы ведь знакомых… Неужели управы на них не найду? Можно попытаться, конечно. Но обнальщики с Лубянки – это серьезно. Тут такой ресурс нужен, Администрация президента – не меньше, а то и больше. И потом, начнешь концы искать – сразу разводить станут. Это когда у тебя всё хорошо – кругом верные товарищи, способные решить любую проблему. А как только пошатнулось – ты сразу превращаешься для них в клиента. Разденут до нитки, похлеще конторских. Вариант концы искать, но сомнительный вариант, на самый крайний случай. Держим пока про запас. Думать, думать надо. Тихо, спокойно думать. Без эмоций. Хорошо, успокоился. Провожу мысленный эксперимент, стресс-тест по-научному. Очень помогает бороться со страхом и чудовищами, живущими в глубине подсознания. Вопрос простой: что самое плохое может со мной случиться? Допустим, посадят. Плохо, конечно, очень плохо, но не смертельно. Убивать не станут – не их стиль. А посадят – переживу. Дед мой семь лет сидел при Сталине, и выжил, и жил потом счастливо. Правда, он, в отличие от меня, был молод. Но сейчас и не ГУЛАГ, слабоваты они для ГУЛАГа пока. И вообще, по моим расчетам, этой власти осталось три-пять лет. Выйду героем. Зато смысл жизни резко появится – выжить. Простой такой, универсальный смысл жизни на все времена. И потом – какой материал, я так писатель на всякий случай. Напишу шедевр, останусь в памяти потомков. Плохо, если посадят. Но не смертельно точно, есть даже положительные моменты.
Что еще они могут? Отнять активы, например, – это запросто, с них станется. Но, кстати, не так уж запросто. Я же, как и все кругом, нищий. Магазинчики мои на матушку записаны. Ну, еще на Аньку чуть-чуть. А какие к ним претензии? Куплены на кредитные средства, кредиты отданы из прибыли. Подумал я обо всем, подстелил соломки где нужно. По беспределу можно все отнять, но даже по беспределу сложно в такой ситуации. С бабами они обычно не воюют, хоть и плаща и кинжала, а все-таки рыцари. С другой стороны, обнальные рыцари плаща и кинжала несколько отличаются от стандартных по понятиям. Точнее, по их отсутствию. Фифти-фифти, могут отнять, а могут и не отнять. Как повезет.
Хорошо. А если так вопрос поставить: могу ли я им отдать их вонючие деньги? Я не собираюсь отдавать, но чисто теоретически. Допустим, продам все – хватит тогда или нет? Втупую не хватит. Но ведь логично предположить, что их непереведенные квартиры останутся у меня. Деньги отдал – товар оставил себе. А как по другому? Никак. В таком случае… можно еще и в прибыли остаться, если власть снова перевод в нежилое разрешит. Глупо, конечно, на это надеяться, но когда не на что больше… Я в принципе везучий.