…Ты пишешь, Сашенька, что немного устал. Вероятно, сейчас, с улучшением дел на фронте, а в частности на вашем направлении, – усталость эта уменьшилась и, наоборот, сейчас тебе захочется увидеть бойцов, ободренных успехом, написать что-нибудь о начале удач и побед. Если же все-таки будет у тебя возможность отдохнуть, – не отказывайся от нее. Нам так хочется покормить тебя чем-нибудь вкусным, попоить чаем с земляничным вареньем, которое мы варили специально для тебя и к которому не притрагивались. От посылки ты отказался… А для тебя связан чудный теплый белый свитер, носки. Если не нужны тебе – подарил бы кому знаешь. Ведь это вещи сейчас нужные.
…Ты пишешь о слухах из Москвы. Когда-нибудь я тебе расскажу, что мне приходилось слышать здесь своими ушами. Три раза тебя уж вычеркивали из списка[2], и дважды это мне было известно. Пиши поэтому о своих переездах…
Валя сделает приписочку:
«Дорогой папочка, приезжай к нам домой. Я тут отличница…»
Между прочим, когда к ее сверстницам приезжают отцы (В. Гроссман, С. Васильев, Липкин и т. д.), она мне устраивает сцену: почему же мой папа не едет? А я тут при чем?
…Справляли Валины именины. Ей исполнилось 10 лет. Не за горами именины и второй дочки. Оленьке идет одиннадцатый месяц…
13. XII А.Т. – М.И. Воронеж – Чистополь
…Это письмо увозит в Куйбышев М.А. Лифшиц (философ), вернувшийся с месяц тому назад из окружения… О тебе, о Чистополе кое-как узнаю от разных людей, которых судьба забрасывает на наш фронт. Большою радостью для меня был приезд Василия Гроссмана, который месяц с небольшим назад побывал в Чистополе. Рассказывал, что живешь ты там сносно и выглядишь не так плохо, даже вовсе хорошо. Меня это очень обрадовало и успокоило… Письмо это пишу тебе в день опубликования сообщения Информбюро о «провале немецкого плана окружения и взятия Москвы», а когда ты его получишь – таких добрых новостей будет гораздо больше…
На днях пришла телеграмма из ПУРККА о переводе моей персоны на Калининский фронт, во фронтовую же газету. Случилось это, по-видимому, в связи с моей устной просьбой о переводе куда-нибудь (в беседе с приезжавшим представителем ПУ) и хлопотами Сергея Ивановича <Вашенцева>, который представлял себе мое положение здесь в прежнем невеселом виде. Но, во-первых, положение решительно улучшилось, появились высшие начальники с понятиями и т. п.; во-вторых, полвойны, самый, нужно думать, трудный срок, проведено здесь; в-третьих, начинать все сначала на новом месте, где бог знает что тебя ждет в смысле условий и начальства, – нет никакой радости. На вопрос: желаю ли я (тут уже стали спрашивать о личных желаниях) покинуть этот фронт, я ответил отрицательно, добавив, впрочем, фразу, что мне все равно. Дело уже сделано, я остаюсь здесь. Живу я хорошо, одно плохо, что уже давно не был на фронте. Числа 16-го как-нибудь выберусь. За это время отдохнул порядочно, отоспался, поправился. Сейчас я не уезжаю из-за какого-то совещания, которое назначено на 15-е. Там я должен выступить с некоей речью об опыте работы во фронтовой газете.
…На днях меня утвердят в звании старшего батальонного комиссара (3 шпалы), это равно подполковнику. Мы с тобой не были честолюбивы насчет чинов и званий, но здесь это – все…
Целую Валю и Олю. Вася <Гроссман> говорил, что обе произвели на него лучшее впечатление. Особенно Валя, которая что-то там помогала тебе по хозяйству…
27. XII А.Т. – М.И. Воронеж – Чистополь
…Шлю вам запоздалый новогодний привет. Это – второй, первый – телеграмма, которую я просил отослать из Куйбышева (Лифшица). А третий – будет задуманное мною стихотворение к Новому году – «Письмо жене» (если хорошо получится).
…Живу по-прежнему. Вчера возвратился из командировки. Был очень обрадован и поднят из несколько пониженного настроения последних дней тем, что вновь становлюсь известным в Армии поэтом. Я известен здесь, даже любим и действительно нужен людям, несущим все невероятные тяготы и испытания войны. А тут еще прибыла на фронт моя воениздатовская книжка «Избранные стихи» (это та, что я еще сам сдавал в печать). Из-за нее тут драка. Когда выступаю при случае сам со стихами – успех волнующий. Это все я сообщаю тебе не из хвости, а потому, что это тебя порадует. Оно и меня радует. А дело все в том, что хочется писать теперь уже что-нибудь совсем хорошее. Наверное, так и будет, ибо настроение зависимо от хода дел на фронте.
Передай жене Розенфельда, что он жив-здоров, успешно работает, сегодня улетает в командировку, будет обратно дней через пять…
31. XII
А.Т. встречает Новый год вместе с сотрудниками редакции «Красная Армия» М. Розенфельдом и В. Кондратенко у корреспондента «Известий» К. Тараданкина.
…У всех у нас, как говорят,
Что вспомянуть найдется.
И кто б рассказ ни начал тот
Друзьям, родным иль детям,
Он эту ночь под Новый год
Особенно отметит.
И, видя лиц недвижный круг,
Там – хочешь иль не хочешь —
И ты, мой брат, товарищ, друг,
Коснешься этой ночи.
Расскажешь ты, как снег бежал
В степи пыльцой сыпучей,
Как ты в ту ночь бочком лежал
У проволоки колючей.
Иль, укрываясь за щитком,
Работой руки грея,
Ее под энским городком
Провел на батарее.
Иль полз товарищу помочь,
Что звал тебя чуть слышно,
Иль с кухней мучился всю ночь,
Чтоб каша лучше вышла.
Иль заступал в ту ночь на пост,
А то шагал с колонной,
Иль под обстрелом ладил мост,
Противником сожженный.
Иль из села пришлось тебе
Той ночью немца выбить,
И – ради праздника – в избе
С хорошим дедом выпить.
Или, врага держа в виду,
Сидел под звездным кровом,
В разведку в Старом шел году,
А возвратился в Новом…
А то с полком – вперед, вперед! —
Сквозь дым и гари запах —
Ты этот праздник, Новый год,
Все дальше нес на Запад.
Огнем, клинком врага крушил,
И там, в зарницах боя,
Чернели остовы машин,
Раздавленных тобою…
И тронув, может быть, усы,
Ты непременно вспомнишь
Тот миг, как ты достал часы
И увидал, что полночь.
И ты подумал о семье,
О дочке или сыне,
О всей своей родной земле,
О родине – России.
В те дни она, в снегах бела,
Во мгле, в дыму морозном
Вставала, смерть врагу несла, —
Бил час расплаты грозной…
1942
6. I. А.Т. – М.И. Д/а п/п 28 – Чистополь
…<твое> письмо вдруг подчеркнуло, что уже прошло много-много дней, как мы не виделись, и разделяют нас такие невероятно, немыслимо большие события.
В бытовом, повседневном смысле я ко всему уже привык, а в целом, когда пытаюсь думать об этом, – все еще трудно уложить в голове…
Дорогая моя, я почти бессилен тебе чем-нибудь помочь теперь. Связи с газетами случайные и редкие. Денег на месте у меня нет. От аттестата остается только на заем. Полевых едва хватает на пропитание (пока в городе – тратиться нужно: столовая, баня, белье и т. п.)…
…Об отпуске. Он был почти возможен, но у нас сменили главного начальника, – все с самого начала. Ему и не заикнешься, он видит твою работу неделю-другую, он хочет все «поднять» и т. п. Есть основания предполагать, что после годовщины РККА можно будет выехать на недельку-другую.
Сейчас собираюсь выехать с Василием Гроссманом в одну из армий. Достают мне полушубок и ватные штаны. До сих пор гулял без этих вещей…
На днях получил новогоднюю посылку от какой-то <неразборчиво> школы. Посылка, конечно, не мне лично, но досталась мне при распределении. В ней, кроме пустяков вроде печенья, были носки, платки, полотенце, немного папирос. Это все очень кстати.
Отдельно лежал пакетик от какой-то девочки-третьеклассницы. Все очень трогательно. Жаль, что я не подбил ни одного танка, а то б можно было хорошо ответить. Ведь каждый, посылающий килограмм печенья и кусок мыла, так и представляет, что обеспечил уничтожение вражеского танка или батареи. На одном кисете, присланном в подарок бойцу, вышито:
Совершив геройский подвиг,
Сядь, товарищ, закури…
Спасибо Вале за ее приписку. Я ей послал две открытки с картинками. Авось дойдут…
Есть и неприятности. Нас ведь 5–6 литераторов – без склок и интриг не обошлось. С. Г<олованивский> возвел на меня гнуснейшее обвинение в антисемитизме…Рад бы возмутиться, но не могу – кажется смешным все это…
12. I
Удостоверение № 57
12 января 1942 г.
Предъявитель сего поэт т. Твардовский А.Т. командируется в г. Москву на совещание писателей.
Зам. начальника политуправления Ю[го]-З[ападного] фронта бригадный комиссар Н. Федоров.
М.И. вспоминает:
…После окончания пленума Твардовский вырвал сутки для того, чтобы навестить нас в Чистополе. Он прилетел самолетом в ночь на 28 января, а 28 января был наш с Олей день рождения. Девочке исполнился год.
Утром 29 января А.Т. стал собираться в обратный путь. Но улететь из Чистополя было сложнее, чем из Москвы. Дважды возвращался он с аэродрома, и эти возвращения вместе с короткой радостью доставляли еще и еще горечи неизбежного расставания.
Улетел он 31 января. Сейчас уже не могу сказать, лежал ли его маршрут через Москву или туда пришлось вернуться из-за неоконченных дел, – наверно, все же последнее, но он успел сдать Военгизу книжечку «Дом бойца», добился опечатания квартиры; взял с собою тетради для записей и тетрадь с «финскими» набросками поэмы, прерванной в июне 1941 года.
То, что он заглядывал в эту тетрадь, использовал некоторые теркинские мотивы и даже напечатал кое-что в «Красной Армии», не могло не способствовать последующему решению «продолжать “Теркина”», принятому уже на Западном фронте…