Открыв заметки на телефоне, я прищурился и набрал:
… So, so you think you can tell
Heaven from hell?
Blue skies from pain?
Can you tell a green field
From a cold steel rail?
A smile from a veil?
Do you think you can tell?
Сначала пришлось удостовериться, что в этом мире о группе Pink Floyd никто не слышал. Повезло — видимо, его… неполнота распространялась даже на информацию.
Странно, почему тогда на местном ДТФ все еще постят шутки про Фила Спенсера, Тодда Говарда и Свена Винке)
Интересный вопрос, но если я сегодня еще хоть о чем-нибудь подумаю, то свихнусь нахер. Текст Wish You Were Here списывал по памяти. Помнил его хорошо — один мой друг здорово играл эту песню Пинков на гитаре, поэтому на стримах ее частенько заказывали. Песня вообще сама по себе отличная, но особенно за душу берет последний куплет.
Одинокие души. В замкнутом пространстве. Где год за годом не меняется ни-че-го.
Повезло, что песня на английском — переводить ничего не пришлось, иначе вышел бы корявый подстрочник, что-нибудь в духе одноголосого перевода с видеокассет. Завтра перепишу набело, чтоб с телефона не читать, и все. Девчонки точно оценят.
Молодец, Гарик, похвалил я себя, откладывая телефон в сторону. Теперь можешь отдохнуть.
Разбудил меня порыв ветра прямо в лицо. Я открыл глаза и обнаружил себя в аудитории литературного клуба. В окна падал бледный лунный свет, мягко шелестели деревья. Судя по всему, стояла самая середина ночи. Парты снова сдвинуты полукружком, как на собрании, в комнате, кроме меня — никого.
Это что-то новенькое. Лунатить доселе не доводилось, хотя, может, на фоне пережитого стресса всякое может начаться. В любом случае, пора отсюда валить.
Я попытался подняться со стула и не смог. Вся нижняя половина тела оказалась недвижима, будто где-то в районе поясницы перерубили кабель, по которому ходят нервные импульсы. Метнулся раз, другой, третий — результата ноль. Словно врос в проклятый стул, как моряки в корабль из байки про Филадельфийский эксперимент. Паршиво. Тогда не остается другого выхода, кроме как…
— Помогите! — заорал я во всю глотку, — Люди! Есть тут кто-нибудь? Слышите?
Не слышали. Только редкие птичьи крики за окном, шуршание листьев…
(и что-то еще)
Из кладовки, где Нацуки держала свой хентай, донесся… звон. Обычно такое хрен услышишь, но я сейчас был настолько на взводе, что все органы чувств обострились, как у марвеловского Сорвиголовы. Звон тем временем повторился и стал… ритмичным, что ли. Сперва это несколько озадачило, однако почти сразу я понял, что он напоминает.
Через несколько секунд к звону присоединился шорох одежды, и из темноты показался силуэт. Темнота его, кажется, ничуть не беспокоила, потому что двигался силуэт уверенно и легко. Опять я оказался прав. Ненавижу себя за это.
— Здравствуй, Гару, — произнесла Юри. В руках она снова держала поднос, но на сей раз чашек было две, а не пять.
— Не подскажешь, что за хрень происходит? — поинтересовался я, снова пытаясь подняться. Чертовы ноги не слушались. Чувствовал я себя игрушечным солдатиком, намертво приклеенным к подставке, — и вообще, раз уж ты здесь, не поможешь встать?
— Ты разве не читал объявление в чате, глупенький? — проворковала Юри, ставя передо мной чашку, — мы решили организовать внеочередное собрание. Чтобы… отпраздновать твое вступление в наши ряды так, как подобает.
Никакое объявление в чате я не читал — не до того было. Но говорить об этом не стал. Блеск в глазах Юри мне капец как не понравился. Лихорадочный он был, нездоровый.
— Да брось, — выдавил я хрипло, — обычное дело же. Зачем так стараться? Мне даже неловко как-то.
В ответ Юри рассмеялась — громко и протяжно. Словно смех причинял ей боль, и нужно было его вытолкнуть.
— Гару, право, какие между нами могут быть неловкости? Тебе нужно расслабиться. Выпей чаю, это очень успокаивает, по себе знаю. Я заварила сегодня кое-что из моей особой коллекции как раз для тебя.
Я покосился на стоявшую передо мной чашку. Понятия не имею, что она туда наплескала, но это точно не чай. Он таким темным и густым не бывает, сто пудов.
— Спасибо, — отказался я, — что-то неохота. Я как-то больше по кофейку…
Глаза Юри сердито сверкнули.
— Пей, — в голосе появилась сталь.
Делать нечего, придется выпить. Черт знает, что эта тихоня может в следующий момент выкинуть. Щас-то она явно в неадеквате. Я неловко улыбнулся, взял чашку и пригубил «напиток». Рот наполнился горечью и еще чем-то омерзительным. Желудок заходил ходуном, и я подумал, что сейчас блевану прямо на парту. Однако Юри продолжала буравить меня взглядом. Так, похоже, честное мнение по поводу «угощения» сейчас ей по душе не придется. Меня передернуло. Язык накрыла маслянистая пленка, о происхождении которой я всячески старался не думать. Чай сползал в желудок скользким комком. Осушив половину, я отставил чашку на поднос.
— Спасибо, Юри, — поблагодарил я, — здорово… освежает.
— Правда? — глаза заблестели еще сильнее, красивое лицо исказилось гримасой, — а мне показалось, что тебе не очень понравилось.
— Да нет, что ты, — я попытался возразить, — вкус непривычный, но…
С жалобным звоном моя чашка полетела в стену. Чаек выплеснулся из нее, забрызгав полку с книгами. В воздухе повис тяжелый затхлый запах, и меня замутило. Господи, и это дерьмо я пил? После такого можно идти хоть в «Форт Боярд», хоть в какое-нибудь шоу, где люди всяких личинок или тараканов жрут.
— Не. Смей. Мне. Лгать, — отчеканила Юри, — к конце концов, искренность — это основа прочного союза, Гару, ты не находишь?
Так-то оно так, но в каком месте, черт возьми, этот союз можно назвать прочным? Или хотя бы добровольным, а?
Юри обошла вокруг парты и приблизилась к моему стулу. Чуть наклонилась, и ее подбородок уперся мне в плечо. Горячее дыхание щекотало шею.
— Я на тебя не сержусь, — сообщила она полушепотом, — все так спонтанно, конечно, тебе нужно время, чтобы привыкнуть. Но пойми, я не могла ждать! С той самой минуты, как мы встретились, Гару, ты не идешь у меня из головы. Жизнь без тебя пуста, пуста и мертва, как лист, заложенный меж книжных страниц! Мы… мы просто обязаны быть вместе!
Я поежился и сглотнул. Почувствовал, как онемение ползет вверх, и вместе с ним голову поднимает паника.
Надо же, как быстро у нее кукушка отлетела. Странно, ведь раньше второго акта Юри не должна была поехать крышей. Неужели я настолько мощно переворошил скрипт своими косяками? Того и гляди все нахрен схлопнется. Рука этой психопатки тем временем тем временем забралась в мои штаны, проскользнула по бедру и направилась… дальше.
Неожиданно оказалось, что полностью я ниже пояса не отмер. Даже не знаю, радоваться этому или нет.
— Как мило, — приняла мою реакцию за активное согласие Юри, — кажется, ты хочешь того же. По крайней мере, одна часть тебя. Что ж, для начала хватит и этого.
Рука методично задвигалась вверх-вниз. Я попытался запротестовать, но Юри свела все усилия на нет. И сделала это весьма оригинальным способом, просто пропихнув язык мне в рот. Ее ладонь тем временем не останавливалась. Наступило время противоречий. Мозг в ужасе сигналил «БРАТАН ВАЛИМ ОТСЮДА СКОРЕЕ НЕЗДОРОВАЯ ХРЕНЬ ТВОРИТСЯ СОВСЕМ НЕЗДОРОВАЯ», на что тело лениво отзывалось «да че ты, все путем, посиди потерпи, скоро это, кхм, КОНЧИТСЯ».
Юри наконец оторвалась от меня и с каким-то абсолютно инфернальным стоном выдохнула:
— Гару, я хочу быть с тобой. Нет, даже не так. Я ХОЧУ БЫТЬ ТОБОЙ. Нам уготована наивысшая степень единства, та самая подлинная любовь, которая стирает в пыль, низводит в ничто любые преграды. Сначала мы познаем друг друга телесно, а потом, потом…
Тут Юри замерла. На ее лице появилось мечтательное выражение. Совсем как у девочки, которую спросили, какой подарок она желает получить от Деда Мороза на Новый Год. Я бы очень умилился… если бы не был напуган до усрачки. Ну и если бы не был близок к тому, чтоб спустить в штаны.
— Потом мы отринем телесность! — с жаром продолжила она, — и наши души сольются в вечном единении, так что даже боги не смогут сказать, где начинается один и заканчивается другой.
— Юри, — выдавил я, — ты классная, я вообще с удовольствием слился бы с тобой и все такое, но, может, мы как-нибудь потом это провернем, не?
В ответ она засмеялась. Сначала тихонько, но смех нарастал и в конце концов превратился в истерический хохот.
— Никакого «потом» у нас не будет, Гару, — наконец поведала мне Юри. По ее щекам бежали дорожки из слез. Рука в штанах набирала темп, — есть только здесь и сейчас. Я понимаю, ты боишься, я чувствую твой страх. Но это нормально, Гару, это естественно. Человек всегда боится ступить в неизведанное. Заглянуть в бездну, даже если он знает, что там ничего нет и быть не может. Маленький, паникующий мозг нарисует на холсте воображения самых жутких чудовищ, лишь бы не дать человеку освободиться из оков, созданных им самим. Но тебе… тебе не стоит бояться. Я рядом.
Она поцеловала меня в шею. Грубо, прикусив кожу зубами. Я зашипел — конечно, есть те, кто щас бы все отдал, чтоб оказаться на моем месте. Но лично меня боль никогда не заводила.
— Знаешь, я хочу признаться, — сказала Юри и наконец отошла от меня. Правда, спокойнее от этого не стало, потому что эта чокнутая направилась к подоконнику и стала копаться в своей школьной сумке, — когда Саёри сказала, что приведет к нам нового участника, я очень испугалась. Мне тяжело даются новые знакомства, я нервничаю, переживаю, даже плохо сплю по ночам… Все время думаю, что где-то могла бы выразиться иначе или вовсе промолчать. С людьми тяжело, Гару. Но ты — ты совсем другой. Всего двух встреч с тобой мне хватило для того, чтоб обрести новую себя! Тревоги, сомнения, тяготы — все это отныне забыто! Я больше не боюсь!
— Зато я боюсь, — признался я.