— Нам, так или иначе, придётся видеться, — тихо ответил Георгий. — Собираешься прятаться от меня на людях? — осведомился он.
— У тебя довольно хорошо выходит не замечать меня, — не удержалась от упрёка Верочка.
Георгий Алексеевич улыбнулся уголками губ: «Стало быть, заметила. Стало быть, не всё равно».
— Так чего же ты желаешь? Чтобы я не замечал тебя, либо…
— Ты невыносим, Жорж, — вздохнула Вера. — Ничуть не изменился.
— А вот ты даже очень переменилась, — с горечью заметил Бахметьев, затушив окурок в серебряной пепельнице, что поставил на маленьком столике лакей по просьбе княгини ещё до ужина.
— Жорж, Пятигорск — не Петербург, сплетни здесь распространяются подобно пожару в лесу. Мне есть, что терять.
— Твой муж знает о твоём прошлом? — тёплая мужская ладонь, накрыла ледяные пальцы Веры на мраморном парапете террасы.
Вера вздрогнула, но руки не отняла:
— О прошлом — да, о тебе — нет, — прошептала она. — Коли ты и дальше намерен вести себя подобным образом, то тайну сию мне сохранить не удастся.
— Я не собираюсь рассказывать каждому встречному, что ты была моей любовницей, — с едва заметным раздражением в голосе отозвался Георгий. — Вера, я думал, что смогу отказаться от тебя, но седмица минула, а я только о тебе и думаю.
Вера вытащила пальцы из-под его руки и поспешила к выходу на террасу. Оставшись один, Бахметьев извлёк из портсигара ещё одну сигарету и закурил. Княгиня Одинцова, поинтересовавшись у супруга и поручика Вершинина, не требуется ли ещё что-нибудь, торопливо выскользнула из гостиной, прошла в переднюю и, оглянувшись по сторонам, сняла с крючка, предназначенного для головных уборов, ключ от парковой калитки. Сердце бешено колотилось в груди, пока она, зажав его в кулачке, шла обратно. Присев на диван рядом с Бахметьевым, Вера положила ключ на сидение и осторожно подвинула его Георгию.
— Это ключ от парковой калитки, — тихо шептала она, не сводя глаз с супруга, ведущего непринуждённую беседу с Вершининым. — В нижней части парка есть флигель, после полуночи…
Поднявшись, она краем глаза заметила, как Жорж спрятал ключ в карман. «Господи! Что я делаю?!» — вздохнула она, едва сдержав порыв, попросить Бахметьева вернуть ключ.
— Нам пора, — услышала она голос Вершинина. — Очень рад был повидаться с вами, Иван Павлович, — прощаясь, пожал вялую руку князя Константин.
— Был рад знакомству, — откланялся Бахметьев, задержав взгляд на бледном лице княгини Одинцовой.
Едва за гостями зарылась дверь, улыбка князя погасла, и страдальческая гримаса исказила черты его лица.
— Фёдор, — позвал он лакея, — помоги подняться.
Опираясь на плечо слуги, Одинцов с трудом одолел лестницу на второй этаж. Вера последовала за ним.
— Иван Павлович, вам что-нибудь нужно? — пряча от мужа глаза, поинтересовалась она.
— Пусть мне вина подогреют, — попросил он и скрылся за дверью в свои покои.
Верочка сама спустилась на кухню, подогрела вино и, перелив его из сотейника в графин, отнесла в спальню супруга. Пока камердинер Одинцова помогал хозяину переодеться ко сну, Вера, подумав немного, добавила в вино несколько капель лауданума (настойка опия).
Глава 40
Усадьба погрузилась в сонную тишину, нарушаемую только шелестом пожелтевшей листвы за окном, да тихим посапыванием Катерины в будуаре. Лёжа на спине, Вера смотрела в потолок и ждала, прислушиваясь к каждому шороху. Большие напольные часы в гостиной пробили полночь. Время пришло. Выбравшись из постели, madame Одинцова накинула на плечи тёплый бархатный капот и крадучись вышла из собственной спальни. Горничная пошевелилась во сне и перевернулась с боку на бок, сердце Веры подпрыгнуло в груди и зашлось безумном перепуганном ритме. Убедившись, что девица спит сном праведника, Верочка выскользнула в коридор и, неслышно ступая в мягких комнатных туфлях, направилась к лестнице, ведущей к чёрному ходу.
Пришлось повозиться с задвижкой, которая никак не хотела поддаваться нежным рукам, но усилия княгини все же увенчались успехом и, тихо скрипнув, дверь отворилась в ночной парк. Прохлада ночи остудила пылающие щеки Веры, ступая почти на ощупь, она обогнула дом и осторожно спустилась по лестнице в нижнюю часть парка. Верочка не стала брать с собой фонарь, опасаясь привлечь внимание сторожа, и потому двигаться приходилось с осторожностью.
Старый флигель не запирался. В нём хранили старую мебель ту, что вынесли из большого дома, когда закончили ремонт. Поднявшись на крыльцо, Вера ухватилась за дверную ручку. Можно ещё повернуть назад, и она почти решилась отступить, выпустив из руки латунное кольцо и повернувшись спиной к двери, но не успела и шагу ступить, как позади неё скрипнули давно несмазанные петли и тяжёлые ладони опустились на хрупкие плечи.
— Снова бежишь? — тёплое дыхание коснулось её щеки.
— Нет, — повернулась она в его объятьях, силясь рассмотреть в ночи выражение лица. — Ты погубишь меня, Жорж! Я знаю то также, как то, что за осенью наступит зима.
— Я никогда не причиню тебе зла, — шептал Бахметьев, склоняясь к её лицу. — Это выше моих сил обрести тебя вновь, чтобы тотчас потерять.
— Жорж…
Георгий закрыл ей рот поцелуем, сминая нежные губы.
Вывернувшись из его объятий, Вера упёрлась руками в твёрдую грудь.
— Ежели не желала сего свидания, зачем ключ дала? — отступил на шаг Бахметьев.
— Всё от того же, — горько усмехнулась Вера. — Не могу не думать о тебе. Что толку саму себя обманывать? Люблю тебя, всегда любила, с первой встречи, с первого взгляда. Господи, зачем же ты приехал, Жорж? Зачем? Нет мне теперь ни сна, ни покоя.
Бахметьев молча поймал хрупкую кисть и поднёс к губам, согревая дыханием ледяные пальцы.
— От судьбы не убежишь, Вера. Стало быть, на роду нам написано было встретиться вновь. Вон, как далеко забралась, — усмехнулся он.
— Все переменилось, Жорж. Я более себе не принадлежу.
— А кому ты принадлежишь? Немощному старику? Любишь, говоришь. Стало быть, не так сильна та любовь, коли княжеский титул тебе важнее оказался, — выпустил он её ладонь.
— Не тебе меня судить. Не было у меня иного выбора.
— Вера, — вздохнул Георгий, — мы с тобой по кругу ходим. Что было, то было. Прошлого не переменить.
— Но и будущего у нас нет, — опустила ресницы Верочка.
— То только от нас зависит, — улыбнулся уголками губ Георгий. — Четыре года минуло, а по мне, как будто вчера расстались с тобой. Боже, как же я скучал по тебе! Ты мне ночами снилась.
Вера поёжилась под холодным порывом ветра. Обняв хрупкие плечи одной рукой, Бахметьев открыл двери флигеля и увлёк её в тёмное помещение.
— Ты дрожишь. Замёрзла?
«Душа замёрзла», — вздохнула Вера про себя, оставив его вопрос без ответа.
— Ну, так позволь я тебя согрею, mon ange, — целуя закрытые веки, прошептал Георгий.
И не было более сил противиться соблазну, так тепло было в его объятьях и с каждым поцелуем становилось всё жарче. И вот уже сама искала его губы, гладила широкие плечи, цепляясь за погоны на мундире. Ноги совсем ослабели, колени подгибались. Вера оступилась и сдавлено охнув, приземлилась на накрытый холстом старый продавленный диван, что прежде стоял в гостиной. Падая, она увлекла за собой Георгия. Бахметьев едва успел подставить руку, дабы не придавить её своим телом.
— Ты только моя, никому не отдам, — скользили его губы по тонкой шее, все ниже к распахнутому вороту капота, к глубокому вырезу тонкой ночной сорочки.
Вера молчала, испугавшись того, что стоит ей заговорить, и она непременно попросит его остановиться, потому как должна, но ведь более всего желала, чтобы не останавливался. Истосковалась по словам страсти, сказанным чуть хрипловатым шёпотом, по сильным рукам и крепким объятьям, по ласкам то нежным, невесомым, то порывистым, стремительным, почти грубым. «Только не останавливайся, — умоляла его про себя. — Только не останавливайся, не дай мне опомниться, оттолкнуть тебя». Но Георгий и не думал остановиться. Лишь, когда выгнулась дугой под ним, прижимаясь как можно ближе, замер на мгновение, перед тем, как рухнуть в манящую пропасть, падать в которую мог бы бесконечно.
Вера с тихим вздохом положила голову на его плечо, ничуть не смущаясь ни своей, ни его наготы, смутно припоминая, как торопливо избавлялась от одежды, расстёгивала пуговицы на его мундире. Нынче, когда пожар страсти утих, повеяло прохладой, но даже это не заставило бы её сейчас пошевелиться. Так бы и лежала вечность в его объятьях, да только время неумолимо бежало вперёд.
— Жорж, — рассеянно поглаживая ладошкой широкую грудь, позвала она, — мне идти надобно.
Бахметьев вздохнул, поднялся и, сев спиною к ней, принялся молча одеваться. Вера следила за каждым его движением не в силах отвести взгляда.
— Я напишу тебе, — обернулся Георгий. — Через твою прислугу можно вести переписку? — осведомился он.
— Думаю, да, — неуверенно ответила Верочка. — Завтра попрошу Катерину сходить на городской рынок после полудня.
— Как я её узнаю? — улыбнулся Георгий.
— Высокая, темноволосая, на вид не более двадцати годков будет, я скажу, чтобы шляпку голубую надела.
Коротко поцеловал её в губы Бахметьев, не оглядываясь, вышел в предрассветный сумрак. Одеваясь, Вера, размышляя над тем, сможет ли она уговорить горничную передавать письма своему любовнику и какова будет плата за её молчание. Катерина получала довольно хорошее жалование, но коли посулить увеличить плату вдвое должна согласиться. Вернувшись в дом, madame Одинцова крадучись поднялась по чёрной лестнице и вошла в свои покои. Вера сразу поняла, что Катерина не спит, а лишь притворяется спящей.
— Катюша, — позвала она.
Девушка открыла глаза и села на узком диванчике, укоризненно глядя на хозяйку.
— Что же это вам, Вера Николавна, по ночам не спится? — проворчала она. — Бродите незнамо где, — бросила она быстрый взгляд на перепачканные землёй комнатные туфли.