После слов «милитариста»:
- Понял, господин прапорщик!
Инцидент был исчерпан.
Затем, было построение роты, где их командир - капитан Вуорела по прозвищу «Здоровый дух», произнёс речь:
- Ребята! Прошлой зимой мы вместе нанесли не один сокрушительный удар нашему кровному врагу. Но враг ещё не разбит окончательно. Время решительных боев и нашей победы уже близко…!
Кто-то из солдат – по всей видимости Хейно Яаскеляйнен, вполголоса произнёс:
- Да он у вас не просто раненный. Но и на всю голову контуженный.
После этой речи и некоторого подобия торжественного парада, получив со склада оружие и боеприпасы, противотанковая рота 19-й пехотной дивизии в пешем порядке двинулась занимать боевые позиции на выходе из полуострова Ханко, где после Московского договора 1940-го, расположилась советская военно-морская и военно-воздушная база.
Производящаяся в Финляндии по лицензии 37 PstK/36 - 37-мм противотанковая пушка «Бофорс», была настолько лёгкой, что вместе с орудийным передком тянулось только одной лошадью. Ну а расчёты, шли построившись пешей колонной.
Весна чувствовалась во всем. Солнце ярко сверкало и пригревало совсем по-летнему, хотя на земле лежал ещё достаточно толстый снег. В предвестии сезона размножения, чирикали воробьи, синички и прочие птички-невелички.
Ехавшему на лошади впереди колонны капитану Вуорела, видимо напекло голову:
- Эй, ребята, споем и мы! Походная песня «Силланпээ». Ну!
Он взмахнул рукой, отбивая такт и, как есть один человек – вся рота заревела, хотя и не в такт и не в лад, но зато громко:
- Пролегла сквозь туманы
Путь-дорога моя,
В чужедальние страны,
В голубые края…
Не пугает усталость,
Нет томленья в груди,
Только счастье осталось
Где-то там, позади…
Аймо Хуусконен пел, повторяя вместе со всеми слова песни. И пытался не думать о доме, который песня так живо напомнила ему.
- …И крученою пряжей
думы тянутся вспять,
В край, где домик на кряже
И озерная гладь.
Рота прошла мимо рощи, где кружась в стремительном нескончаемом танце - влажно поблескивали в лучах Солнца белоснежной корой берёзки. Затем миновав деревушку, вошла в густой еловый лес, где в густой тени елей - с прозрачными, плакучими сосульками на лапах, ещё лежал не тронутый дневным светилом снег…
Песня кончилась и, наступило молчание.
Но слова все время отдавались где-то в глубине сердца и неслышный внутренний голос вновь и вновь повторял:
- …Только счастье осталось
Где-то там, позади.
Противотанковая рота капитана Вуорела, сперва довольно бодро дошла до городка Тенала, где был организован приём пищи. Затем, уже воссоединившись с 19-й пехотной дивизией - по причине раскисшей от таяния снега дороги, уже не так «бодро» потопала дальше. К вечеру, первые колонны дивизии оказалась уже в пригороде портового города Таммисари - где в прошлые «последние» сталинские ультиматумы, она находилась в резерве группы войск обороняющих выход из полуострова Ханко.
Вступив на хорошо расчищенные мостовые города, уставшие за день солдаты мгновенно ожили.
По крайней мере, некоторые из них:
- Ах, святая Сюльви, неужели в этом городишке и в прошлый раз были такие крали? Где были мои глаза? Вы только посмотрите, бродяги, вон та брюнетка - какова? Какая фигурка! Фу-ты ну-ты! Эх, до чего же хороша!
«Ожил» и задремавший было и даже «заклевавший» носом на своей лошади командир роты. На длинной шее капитана Вуорела заходил кадык, дрогнули уголки рта, глаза заблестели и он зычным голосом скомандовал:
- Песню!
И колонна тут же грянула:
- Вот стоит красотка из Коухнамяки.
Поглядите-ка, ребята, на нее.
Самые отчаянные забияки
падали сраженные у ног её…
Большинство же солдат, конечно, мечтало не об «кралях» с «красотками», а об сытном ужине и мягкой койке в тёплой казарме. И об том, чтоб как обычно продержав под ружьём с недельку (лучше меньше!), их распустят по домам…
Однако, эти чаяния сбылись лишь частично.
Ужин, ночёвка в старой, капитальной казарме, всё как обычно. Но вот с утра, что-то пошло нет так.
***
31 марта 1941 года. Понедельник.
- РОТА, ПОДЪЁМ!!!
Судя по раздражённому голосу, настроение у ворвавшегося в казарму командира взвода прапорщика Сеппэ по прозвищу «Туча» - было хуже некуда:
- Подъём, я сказал!
И скинул с койки первого попавшегося под руку солдата.
За ним, в казарму ворвался сержант Тайсто Мюллюмэки и заверещал, как перепуганный:
- Живее одевайтесь, олухи деревенские! Копаются, как у старой шлюхи - в её вонючей…
Путаясь в элементах обмундирования и снаряжения, поспешно одеваясь, полусонные солдаты натыкались друг на друга, наступали на ноги товарищам и злобно шептали:
- Вот, мудак!
«Туча» продолжал греметь:
- Живо в столовую и на построение! БЕГОМ !!!
Одевшись, уже на бегу, глянув мельком на карманные часы Аймо Хуусконена с недоумением подумал:
«Три часа ночи… Какой «подъём»? Какое «построение»?!».
После завтрака (хоть бы разогрели как следует, сволочи!) чуть ли не стоя, их спешно построили и ещё в потёмках повели в сторону Ханко. Недоумение усилилось, когда навстречу их колонне, стали попадать группы финских солдат, часто идущих-бредущих без всякого строя. Многие из них хромали.
- Ребята, вы откуда?
Кто-то нехотя ответил:
- Семнадцатая пехотная дивизия.
Вся стало ясно: они идут на смену стоящей в обороне на выходе с полуострова Ханко 17-й пехотной дивизии.
Но, почему происходит эта странная «ротация»?
Ясное дело, наибольшее любопытство граничащее с беспокойством, проявлял «милитарист» Яско Тукиайнен:
- Как там «рюсся»?
- Пока спокойно.
- Ну а вы тогда с какого перепуга драпаете?
- Скоро узнаешь, герой.
Было ещё темно, чтоб разглядеть во всех подробностях, но кто-то заметил:
- Что-то они как-то неважно выглядят.
Раскисшая было вчера после обеда за ночь подмёрзла и до бывших запасных позиций 17-й пехотной дивизии они дошли так быстро, что многие этого даже и не заметили. Идя вдоль железной дороги ведущей на Ханко, они миновали ряды колючей проволоки с торчащими из земли рельсами вместо надолбов, противотанковые рвы… На обочинах стояли предупреждающие таблички:
«Осторожно! Минное поле».
Когда шли через забитый двигающимися в противоположные стороны частями и подразделениями двух дивизий полустанок Лексваль, то у всеобщему удивлению увидели советский товарный поезд (звезда на паровозе), стоящий в ожидании встречного. На тормозных площадках вагонов мирно курили финские солдаты, из открытых окон…
Первым это заметил наводчик Хейно Яаскеляйнен:
- Ребята, гляньте… «Иваны»!
- Где? В вагонах? Это разве русские?
Тот, сквозь зубы:
- Русские. Шапки как у нас, а не эти дурацкие колпаки со звёздами – только кур смешить. Всё-таки, кое-чему они у нас научились.
Тут только все так и ахнули, с жадным любопытством рассматривая лицо врага – в буквальном смысле этого слова:
- И вправду…
В «милитаристе» тут же проснулся воинственный дух, угасший было во время тяжёлого марша и он крикнул в сторону ближайшего вагона:
- …Эй, «рюсся»! Когда ваш Сталин начнёт воевать, а не пугать своими «последними» ультиматумами?
В ответ, один из русских щелчком метнул в сторону финской колонны окурок и что-то выкрикнул. Судя по интонации – что-то насмешливо-обидное.
Это не могло не зацепить и Яско спросил:
- Кто-нибудь понимает по-русски? Что он сказал?
Его лучший «друг» Хейно Яаскеляйнен не смог промолчать:
- По-моему, что-то про твою уважаемую матушку.
Тот, приняв за чистую монету, с подозрением, типа «а не собираешься ли ты перебежать к врагу?»:
- А ты, что? Русский язык знаешь?
- Нет, не знаю.
- А чего тогда?
- А русские всегда про чью-нибудь про матушку говорят. У нас той зимой один сержант был из студентов, так он немножко понимал по-русски. И нас учил, но я запомнил только два слова: «нь-ет» и «та-а».
- «Та-а, та-а»… Болтаешь языком много, дядя!
- Не более тебя, сосунок.
Однако, долго им пререкаться не дали офицеры:
- Отставить разговорчики! Шире шаг!
Притормаживая перед полустанком, навстречу со стороны Ханко им двигался другой состав, который пыхтя тянул краснозвёздный паровоз116.
Кто-то пробурчал:
- Да они здесь как у себя дома ездят.
- Может, нас уже завоевали?
Обычно немногословный командир орудия капрал Путте Алатало, со злостью прикрикнул:
- Не болтайте всякую ерунду, а лучше смотрите под ноги!
Естественно, настроение было подавленным…
По мере того как вставало над горизонтом Солнце, дорога всё больше и больше раскисала и то и дело приходилось шлёпать по лужам. Не просохшие за ночь и не смазанные сапоги начали пропускать воду и приходилась на каждом привале менять носки, благо в рюкзаке у Аймо Хуусконена оказалось действительно – с запасом.
У других солдат, мамы или жёны оказались не столь предусмотрительными и чем дальше – тем всё чаще и чаще в колонне раздавались чертыханья во все адреса…
Особенно доставалось Сталину:
- Вот и надо было догадаться как раз в такой момент со своими «ультиматумами» баловаться! Совсем ума у него нет…
Доставалось и Маннергейму и едва ли не чаще Сталина - финским интендантам, не сумевшим обеспечить их нормальной армейской обувью из-за чего приходилось идти «на войну» наполовину, а то и больше одетыми в гражданское.
Конечно, интенданты были виноваты, но лишь отчасти.
Фабрик и заводов в Финляндии было слишком мало чтоб удовлетворить все нужды численно выросшей из «пелёнок» мирного времени армии. Единственными крупными производителями военной униформы, были государственные предприятия «