Ну а те, выспавшись, за неимением других дел занялись любимым для всех мужчин мира занятием – едой и «ничегонеделанием» с болтовнёй о «ниочём».
Пентти Хейно прозванный «Попом» алюминиевой ложкой выскреб из консервной банки остатки мясного желе и сказал по-французски:
- «Сеn'est gu le ventre qui gouverne le monde».
На него подозрительно покосились:
- Что ты там лопочешь?
- «Миром правит желудок».
Маркку Канерва уже сытно покушав и теперь лёжа покуривая, лениво поддержал беседу:
- Тоже мне – сделал открытие.
- Сейчас это особенно можно ощутить. Кажется, Наполеон говорил, что армия марширует животом… Впрочем, важно знать еще: куда «марширует»?
- Мы никуда не «маршируем». Мы торчим на этом чёртовом острове, в ожидании когда «замаршируют» русские. Ну, а те видно - тоже не дураки умирать в такой чудный день
Яско Тукиайнен откусил хрустящего хлебца, пожевал, проглотил и ни с того, ни с чего ляпнул:
- Директор-распорядитель фабрики, на которой работал мой отец, пошел в Зимнюю войну добровольцем…
Хрустящий хлебец потрескивал у него на зубах, острый кадык на тощей шее ходил вверх и вниз и, рассказ продолжался:
- …Чтоб другим пример показать.
В ответ, Хейно Яаскеляйнен злобно рассмеялся:
- В начале 30-х, мой старик нигде не мог найти работу. Всюду, в каждой – даже самой занюханной фирме, требовали членский билет Шюцкора. Тогда бы и работа нашлась. Но старик сказал, что у него нет и никогда не будет такой книжки. Дескать, уморили голодом в лагере отца-красногвардейца, так уморите же теперь и сына его и внука!
В разговор включился Яакко Ниеминен:
- А мой отец воевал за белых, получил от красных осколок в голову, от которого почти ослеп. И не получает ни пенни ниоткуда. Пахать может, на это его зрения хватает и если бы не собственный клочок земли - одна дорога… В богадельню!
Йессе Йоронен нахмурил лоб:
- Брось, Яакко, городить ерунду! Вот если бы «рюсся» пришел, тогда бы ты узнал, что такое «счастье»! Они бы всё забрали.
Яско Тукиайнен, воодушевляясь поддержкой нежданного союзника:
- Верно! И отцу Хейно не пришлось бы тогда искать работу. Всех бы погнали в колхозы.
В ответ, сам Хейно язвительно рассмеялся:
- Послушайте-ка этих двух вояк! Ни тот, ни другой видно, не знает, что значит - когда куска хлеба в доме нет. Тогда не думаешь, не разбираешь, куда, на какую работу - лишь бы тебя взяли туда, где лишь бы хоть какой-нибудь заработок. И я не верю, когда рассказывают о колхозах всякие ужасы. Уверен, в Красной Армии есть эти самые «колхозники» и причём - много. И если бы они в самом деле тяготились своей участью, то разве бы так воевали в прошлый раз?
Капрал Путте Алатало приподнялся на локте:
- А разве они хорошо воевали?
- Бестолково – согласен… Но упорно и храбро!
Пентти Хейно прозванный «Попом», лениво:
- Да успокойтесь вы насчёт «колхозов».
Когда все взоры обратились к нему, пояснил:
- Эстонию Сталин присоединил ещё в прошлом году. Так до сих пор там ни одного хозяина не загнали в колхоз. В Прибалтике до сих пор существуют хутора.
- А ты откуда знаешь?
- Беседовал с одним эстонцем, перебежавшим к нам во время предпоследнего «последнего» сталинского ультиматума.
Все тут же заулыбались:
- А что ж он тогда сам сбежал из «коммунистического рая»?
Тот, с донельзя серьёзным лицом:
- А он вовсе не от коллективизации сбежал… А предупредить нас о том, что Красная Армия вот-вот нападёт через Ханко на Финляндию.
Все тут же дружно заржали – даже Яско Тукиайнен, некоторые схватившись за животы - упав оземь, катались:
- Хахаха!!!
- Гыгыгы!!!
- Бугагага!!!
Когда солдаты вытирая выступившие слёзы чем придётся, успокоились, в разговор включился спокойный и рассудительный Маркку Канерва:
- Ну, насчет того, чтоб насильно гнали в атаку, я тоже сомневаюсь. И я думаю, что у нас о них вообще говорят много такого, чего нет на самом деле. Но всё же я считаю, что несправедливо отнимать у человека то, что он с огромным трудом заработал…
Он хотел сказать ещё что-то, но Хейно перебил, за него продолжив по-своему:
- …Да, как наши фабриканты, например. Ведь они, бедные, столько трудов положили, чтобы приобрести в собственность свои заводы и фабрики. Или наши землевладельцы - они пахали землю до изнеможения, гнули спину, несчастные, зарабатывая свои богатства!
Выходя из себя, Маркку Канерва воскликнул:
- Но даром-то никому ничто не доставалось! По крайней мере, нам, нашей семье. Пришлось-таки потрудиться на совесть, пока не наладили хозяйство как следует.
Хейно, понимающе ухмыльнулся:
- Да и, особенно потрудились ваши батрачки и батраки. Или, скажешь, что таких не было?
Маркку Канерва запнулся, но потом подтвердил:
- Были, конечно.
- И им частенько приходилось облизывать «сухую ложку»…
Тот густо покраснел и бросил со злостью:
- Их никто насильно не держал, могли бы уйти к другим хозяевам. А вот из колхоза просто так не уйдёшь!
- Кто тебе такое сказал? Ты хоть одного живого колхозника в жизни видел?
Маркку Канерва, смутившись:
- Нет, не видел. Люди говорят, а те газеты читают.
Хейно Яаскеляйнен расхохотался:
- «Газеты»! В газетах тебе ещё не то напишут…
В подтверждение, он достал из-за пазухи газету, одна статья в которой была обведена красным карандашом с большим восклицательным знакам и начал читать:
- «Почему финны вообще оставили русским Поволжье? Хотя они — народ лучших в мире воинов — могли бы сами владеть этими территориями и вырасти в великую культурную нацию…».
Прервавшись, он обвёл товарищей по расчёту весёлым взглядом и спросил:
- Как вам такое?
Поняв, что снова проиграл в словесной дуэли Яско Тукиайнен, вскричал:
- Да, катись ты! Ты… Паршивая овца в нашей армии! У тебя поди - не только газета, еще и «пропуск» в кармане, ещё с той войны имеется.
Тот, вывернув карманы штанов:
- Как видишь - ничего, кроме пары вонючих портянок!
«Милитарист» убежал курить под берег – приказ о маскировке ещё никто не отменял… А досель не вмешивающийся в споры это «парочки» Аймо Хуусконен, спросил:
- Ты же – наводчик противотанкового орудия, Хейно!
Тот, с недоумённым видом подтвердил:
- Да, ну и что?
- Так если нападут «товарищи», нам на тебя рассчитывать не стоит? Ты не будешь стрелять по русским танкам?
Весь расчёт насторожился – лениво-благодушную дремотцу, как рукой сняло.
Наводчик, вполне искренне удивился:
- С чего ты это взял? Я в прошлую войну стрелял по ним и если они вновь к нам сунуться – снова буду.
Аймо озадаченно почесал под шапкой:
- Что-то я тебя не пойму…
- А что тут «понимать»? Если напали – надо защищать Родину. А Родина, это… Это…
Не находя нужных слов, он широко развёл руками:
- …Это ВСЁ !!! И не важно, что одним она мать, а другим вроде злой мачехи.
Презрев все запреты он закурил прямо на позиции, сидя на станине орудия и продолжил:
- Вот только русские, как мы видим – снова не напали. А этим летом нападём на них мы.
Солдаты возмутились:
- Да что ты такое болтаешь, Хейно?
- Да штабные об этом в открытую меж собой говорят! Наш Марски снюхался с Адольфом, а тот спит и видит себя на Украине и Кавказе – где до чёрта хлеба, угля и нефти. Ну а наши «лапуасцы-лахтари121» - в Восточной Карелии, в Ленинграде… А то и вообще на Волге или Урале, как этот идиот.
Кивнув в сторону дымившего под берегом Яско:
- В штабах только такие «воинственные» и сидят! Как этот среди нас оказался – просто уму непостижимо.
Он был зол на этих хозяйчиков-северян, которых называл не иначе как «лапуасцами». Все они были, по его мнению, пропитаны военным угаром и вообще гордецы, забияки спесивые.
Грамотей Пентти по прозвищу «Поп» его поддержал:
- Связавшись с Гитлером, Маннергейм обрёк Финляндию на войну не только с СССР… Но и с Британией! Даром что ли Черчилль продал Сталину рудники в Петсамо? Ну, а за Британией стоит Америка.
Успевший вернуться к тому времени Яско Тукиайнен, не смог смолчать – когда речь шла о «высокой политике»:
- В войне не имеет решающего значения численный перевес в живой силе и вооружении. Всегда побеждало упорство и непреклонная воля. Вспомните массовый героизм времен Зимней войны. Этот дух жив и поныне!
Хейно, всем своим нутром издал звук - похожий не то на храп, не то на ржание. Однако не успел сказать ни одного членораздельного слова, как вдруг…
Никто из них ещё не знал, что последующее событие для подавляющего большинства из них - станет таким же важным, как их собственное рождение. А может быть – даже ещё важнее. Ведь факт своего рождения человек не осознаёт по вполне понятной причине.
А вот факт смерти…
Как вдруг со стороны перешейка раздался пронзительно громкий гудок паровоза.
Весь расчёт и не только он, разом повернул головы в ту сторону. Вскоре, вдали стал виден и сам подъезжающий справа к полустанку поезд, локомотив которого издавал частые гудки – как будто выражал бурную радость при встрече с давними знакомыми.
Видя круглые глаза и разинутые рты, «Поп» многозначительно поднял указательный палец вверх и спросил:
- Никто не обратил внимание?
- На что?
- Со вчерашнего вечера не было ни одного русского поезда.
Расчёт, недоумённо переглянувшись:
- Ну и что?
- Если русские поезда вновь стали ходить на Ханко, значит Сталин отменил свой «последний» ультиматум и никакой войны не будет. А из этого в свою очередь логически следует то, что нас скоро распустят по домам…
Не успел он это сказать, как солдаты запрыгали от радости и обнимая друг друга, закричали «Ура!».
Даже «Милитарист», хотя и не прыгал и не кричал - но всем своим видом и, особенно идиотской улыбкой - выражал отнюдь не наигранную радость. Ибо, дома всё-таки лучше, чем торчать не понятно с какой целью на каком-то долбанном острове, в компании всяких разных – зачастую очень подозрительных личностей.