- Ребята, да он же контуженный!
Младший сержант Мюллюмэки заорал:
- А где Яско Тукиайнен? Отвечай!
- Ннн… Ннн-неее ззз-знаю…
- А где Маркку Канерва, ты тоже не знаешь?
Тот закивал трясущимся подбородком:
- Зззз… Ззз-знаю…
- И где же он?
Аймо вновь показал рукой:
- Ттт… Ттт-там.
Туча передразнив:
- «Ттт-там»… А он должен быть здесь! Почему он не пришёл вместе с тобой?
Враз перестав заикаться, Аймо Хуусконен виновато развел руками:
- Так от него же одна нога в сапоге осталась! Как он со мной придёт?
- «Нога»?!
- Ага… И обрывки одежды вокруг воронки… Больше ничего.
Капитан Вуорела:
- Всё, всё, уходим! Пока нам не досталось ещё и от «Вани». Раненого отведите в лазарет, остальные… К орудию!
Прапорщик Туча приказал Аймо Хуусконену сопроводить безрукого в землянку:
- Только не рассиживайся там долго.
Объединённый расчёт схватился за единственный оставшийся «Бофорс» и навалясь изо всех сил, потащил его прочь от прежней огневой позиции.
И как раз вовремя!
Сзади послышался странный грохот, как будто на пол из развязанного мешка посыпалась картошка. Бывалый вояка Хейно Яаскеляйнен объяснил:
- «Сосед» из миномётов по нам чешет. Миномётов у него… Как в финской армии винтовок!
Капитан думал своё:
«Как бы не перенесли огонь в глубину острова».
Лес позади них трещал и стонал от разрывов мин… Над головой вновь пронеслись русские штурмовики, ревя мощными моторами. Но он и бровью не повел - как будто ничего не слышал. Он – их командир и должен был проявить бесстрашие и твердость: только это могло повлиять на дух солдат и заставить их оставаться в строю.
***
Вскоре они дотащили пушку и снарядные ящики до песчаного карьерчика – где разместился лазарет и остановились возле «той самой» воронки, в которой Аймо Хуусконен похоронил клочки окровавленного обмундирования и ногу в сапоге – всё, что осталось от Маркку Канерва.
Здесь капитана поджидал верный Олави с пистолетом-пулемётом «Суоми» - который он держал как крестьянин дубину – за ствол, на плече.
Они, артиллеристы-противотанкисты - минут десять поджидали пулемётный взвод и, заодно перекурив и отдохнув. Со стороны землянки лазарета доносились громкие стоны и крики, должно быть она уже была полна раненых. Ещё троих медики принесли на носилках прямо при них и ещё «пятеро легких», приковыляли туда сами.
Явившемуся прапорщику – командиру взвода, нечем было обрадовать капитана:
- Один расчёт накрылся вместе с пулемётом полностью, в двух других потери до половины состава.
Тот понимающе кивнул:
- «Дружеский огонь»?
- Не только. Добравшиеся до гряды русские увидели позиции крайнего правого пулемёта и обстреляли из танковых орудий.
Проводив раненного до импровизированного лазарета, из карьера наверх выбрался Аймо Хуусконен и с ошарашенным видом сообщил своим:
- Он его пристрелил. Просто так – взял и пристрелил. Как собаку.
Его не поняли:
- Кто «он»?
- Егерь.
Хейно Яаскеляйнен, с отмороженным видом:
- Кого «его»? Нашего Яско? Да и чёрт с ним.
- Нет, не Яско. Русского пленного… Поставил на колени и… В затылок.
Дрожащей рукой он сунул себе в рот сигарету, но так и забыл зажечь ее.
Хейно, почесав под шапкой:
- Мда… Нехорошо, конечно. Ну, а что ты от егеря хочешь, Аймо? «Лахтарь» - он и есть «лахтарь». Мясник, то есть.
Помяни чёрта, он и явится!
Возникший как из-под земли командир егерской роты, доложил капитану:
- У меня всё готово для атаки командно-корректировочного пункта русских.
Тот:
- Хорошо. Но один пока не начинайте, атакуем вместе. Потери имеются?
Старший лейтенант не переменившись в лице:
- Двое егерей убиты, двенадцать ранено. Трое из них тяжело.
Капитан сделав противотанковому и пулемётному взводам знак рукой, мол: «хватит рассиживаться»:
- Идите со своими егерями впереди, господин старший лейтенант, показывайте дорогу.
Тот, взяв под козырёк:
- Мы поведём вас по просёлочной дороге, вдоль которой проложен русский телефонный кабель. Через минут сорок будем на месте. Кстати…
Поняв вопрос, капитан бегло глянул на часы:
- Перережьте его, но только непосредственно перед атакой. Не раньше!
Не без труда, с помощью сопровождающих егерей и шанцевого инструмента преодолев метров триста заросшего густым кустарником подлеска, они вышли на просёлок. Минут пять перекурили и тронулись дальше.
Не слышимый из-за продолжающейся неподалёку артиллерийской канонады, над ними на очень низкой высоте прошёл лёгкий бипланчик - из задней кабины которого их внимательно рассматривал наблюдатель.
Первым заметив его, капитан Вуорела ловко поймал солдата – ломанувшегося было в кусты и закричал:
- Не разбегаться! Идём как шли и делаем вид, что ничего не происходит. Может, за своих примет.
За кого их приняли лётчики У-2, было непонятно. Но сделав над ними ещё круг, самолёт качнул крыльями и улетел восвояси.
По просёлочной грунтовке тащить пушку и ящики со снарядами было легко и вскоре они оказались на небольшом каменистом пригорке, с которого открывался великолепный вид на лёд залива и сравнительно крупные острова – Германсе, Эркэн и совсем крошечные островки между ними.
Ну и находящийся в метрах трёхстах собственный берег, конечно, заросший кустарником. Между ним и пригорком – чистое место с редкими валунами и небольшими деревьями.
Идущий впереди с группой своих егерей старший лейтенант присел и поднял руку. Когда капитан Вуорела пригнувшись приблизился, он показывая куда-то в кусты на самом берегу:
- Русские там.
Все тут же опасливо присели.
Капитан Вуорела рассматривая через бинокль:
- Вижу антенну и дымок из трубы. А где ваши егеря?
Старший лейтенант:
- Слева. Метрах в тридцати. Незаметно можно подойти вон по той ложбинке.
Оценив диспозицию, командир боевой группы «Эркэн»
- Атакуйте, как только мы с пулемётчиками будем готовы поддержать вас огнём. Где-то минут через десять. Я махну рукой.
Тот, глянув на наручные часы:
- Хорошо, господин капитан. Тогда я к своим.
- Идите. И Бог вам в помощь!
Проводив взглядом, капитан жестом подозвал обоих прапорщиков и показывая рукой:
- Занимайте позицию здесь, на гребне возвышенности. Используйте камни как укрытия. Пушка в центре, пулемёты по флангам. И до первого выстрела «оттуда», самим не стрелять.
Глава 17. «Финский цугцванг» (окончание).
Ветеран Зимней и Великой отечественной войны Крутских Дмитрий Андреевич124:
«Бои были очень сложные и тяжелые. Лыж у пехоты не было. Войска шли только вдоль дорог. До середины января воевали мучительно! Всему мы учились в ходе боя. А учиться в ходе боя — это значит нести потери. Надо сказать, что опыт доставался большой кровью. Я практически заменил весь отряд…
Финских мин мы не знали — найдем что-нибудь и изучаем, пока кто-нибудь не подорвется или, может, пронесет. Минировали они и площади перед плотными проволочными заграждениями, кладя мины прямо в снег. Использовали растяжки. Плотность минирования была очень большая. Двери минировали в деревнях. Первое время наши разведчики подрывались… Но с января мы уже по-другому воевали.
В одном населенном пункте зашли в дом, а в доме весит портрет Ленина. Ну, думаем, тут коммунист живет. Потом мне объяснили, что Ленина чтут за то, что он дал свободу, а тогда я этого не знал. Полезли в погреб. Там мясо, настойки, овощи. Вообще, в любом финском доме погреба были полные, но все запрещалось брать. Я мог бы картошки принести, но и это запрещалось. А у самих питание какое было — в сутки получали сухарь на четверых да кусок конины. Мы в бане не мылись четыре месяца!
Как солдаты финны очень хорошие, и в ВОВ они воевали лучше, чем немцы. Я вижу тут несколько причин. Первая — они знали местность и были подготовлены к тем климатическим условиям, в которых воевали. Отсюда и вытекали мелкие отличия в маскировке, тактике, разведке, которые в итоге приносили свои плоды. Огневая подготовка — мастерская. В бою — устойчивые. Но я подмечал, что, когда они атаковали нашу оборону, бодро двигались метров до 100–150, а дальше залегали. Финны более говорливы, чем даже немцы. Артиллерия финская работала слабо, а вот минометы — хорошо.
Например, у финнов были отличные компаса на спирту. У нас компас поставишь — стрелка крутится. А у их компаса стрелка как встала — так и стоит. Ночь наступает — компас освещен, а у нашего только на конце стрелки светящаяся точка.
У финнов были лодочки, куда можно было поставить пулемет, положить боеприпасы или раненого. Легкая, внизу тонкий металл подбит. Она по снегу, как по воде, скользила! От лодочки шли две лямки — одна длиннее, другая короче, так двое тащат. А у нас лодочек не было. Ранят человека в разведке (были у меня такие случаи)! Как его 20–30 километров по бездорожью на руках нести?! Невозможно! Пройдем 100 метров — все еле дышат. Делали, конечно, что-то типа носилок. Но попробуй его понести! Финские лодочки захватывали — не разрешали использовать. Сами потом стали из ящиков делать, но у нас она была треугольная с бортами по бокам».
После разрыва русского шрапнельного снаряда, от ложа винтовки Яско Тукиайнена отскочила длинная щепка и глубоко вонзилась ему же в левую щёку, выбив коренной зуб на верхней челюсти. Боли он не почувствовал, только удар. Но увидев что-то инородное – торчащее из собственной головы, в панике бросив винтовку, он выскочил из-за укрытия и сломя голову понёсся куда-то - куда и сам не знал…
Такое поведение во время опасности присуще представителю любого народа, недаром великий русский поэт Михаил Лермонтов писал:
«Гарун бежал быстрее лани,
Быстрей, чем заяц от орла;
Бежал он в страхе с поля брани,