Сперва на остров обрушился шквальный огонь артиллерии.
Повсюду заполыхали разрывы осколочно-фугасных гранат, в воздухе то и дело вспыхивали облачка шрапнели. Осколки и шрапнели косили кустарник, гранаты рвались в кронах деревьев, расщепляя стволы. Попасть под обстрел на открытом месте означало почти верную гибель… Но к счастью русские не знали их точное месторасположение, поэтому тратили снаряды по площадям.
Но смерть всё равно находило тех, чьё время как говориться «пришло». И она никем не брезговала.
Когда артиллерийский огонь прекратился и стало тихо, раздался вопль:
- Ребята, на помощь, скорее! Ай, святая Сюльви, сюда! Помогите!
Хейно, бросился на крик. Он думал, что ранен кто-то расчёта орудия, но когда разрывая индивидуальный перевязочный пакет склонился над кем-то судорожно извивающимся, сперва было отпрянул. Перед ним лежал ничком, странно бормоча Заместитель командира взвода сержант Тайсто Мюллюмэки.
Отец Тайсто Мюллюмэки был машинистом паровоза. Сам он тоже собирался стать машинистом, но для этого надо было сперва не один год поработать кочегаром. Его это не прельщало. В годы кризиса он пошел добровольцем в армию, потом остался на сверхсрочную, чтобы стать кадровым военным. Но ни с кем не мог ужиться. Пришлось уволиться и стать полицейским. Во время Зимней войны он добровольно попросился на фронт а попал в учебное подразделение, где муштровал новобранцев. И вот теперь он здесь, неудачник с расшатанными нервами. Жалкий младший сержант, которому чуть ли не плюют в глаза собственные солдаты.
На душе у него было горько и гадко. Он искал славы и почета. А нашёл лишь смерть на каком-то - никому неизвестном острове.
Он кусал губы, сдавленно стонал и ругался. Потом, до крови кусая губы, вдруг сказал столпившимся вокруг артиллеристам, приготовившимся его перевязывать:
- Стойте, парни… Приберегите бинты – вам ещё пригодятся. Вся это зря. Всё равно смерть.
Его подчинённые – которых можно было уже смело назвать «бывшие подчинённые», переглянулись и впервые назвав его по имени:
- Ты это зря, Тайсто! Сейчас отнесём тебя в лазарет, а потом санитары доставят в госпиталь, где доктора тобой займутся и, будет полный порядок.
Тот, злобно оскалился:
- Какой «порядок», к чёрту, когда мне кишки вышибло!
Несмотря на страдания, он попытался было засмеяться, но что-то в нем захрипело, заклокотало и они услышали тихие, как вздох, слова:
- Смерть пришла… Умираю… И вы все умрете…
Гримаса похожая на улыбку перекосила его крысиное лицо и он испустил дух.
Даже не скрывая брезгливость (развороченные внутренности ещё то зрелище) прапорщик Сеппэ по прозвищу «Туча» пошарив в карманах, достал скудные вещи своего бывшего заместителя. Сигареты отдал солдатам, а документы – командиру роты.
Часы и полевую сумку, он почти тожественно вручил наводчику Хейно Яаскеляйнену:
- Назначаетесь моим заместителем. Повышение в звании – по возвращению в расположение дивизии.
То, было в отказ:
- Да больно надо…
«Туча» рявкнул – все вокруг вздрогнули:
- Разговорчики, солдат!
Хейно глянул на стоявшего неподалёку капитана и решил смириться со своей участью.
- Первые два задания: доложить об наличии раненых в подразделении и позаботиться об теле господина сержанта.
Легкораненых оказалось всего двое – небольшие царапины рук и ног, которые были перевязаны прямо на месте.
После чего взяв за руки за ноги, тело оттащили подальше в кусты, где забросали наспех хвойными ветками…
По «закону больших чисел», наибольшие потери понесла егерская рота – сразу пятеро убитых и тринадцать раненых, восемь из которых нуждались в оказании квалифицированной медицинской помощи и были перенесены в землянку лазарета. Для их переноски, в том числе были привлечены и солдаты «Маневренной группы» - кроме двух автоматчиков, которые вновь недовольно разбурчались:
- Теперь мы даже не пехотинцы, а…
Прапорщик Сеппэ по прозвищу «Туча» прикрикнул:
- А ну-ка взяли и без разговорчиков понесли!
Но не успели носильщики пройти и сотни шагов по перелеску, как над островом что-то зарычало, зарокотало и с ревом пронеслось над самой головой.
- Штурмовики!
Все, не исключая капитан Вуорела, упали и прижались к земле - прикрывая голову руками и оледенев от ужаса.
Мощные моторы ревели над самой головой, рвались бомбы, скорострельные пулемёты и пушки заливались чудовищным лаем - от которого волосы становились дыбом даже у самых забубенных финских головушек:
«Ну, сейчас убьет! Нет, я не побегу, не побегу, нельзя бежать, это верная смерть…!».
Когда самолёты улетели, со стороны носильщиков стали слышны стоны и крики:
- Перебита, елки-палки, видите, нога перебита! Я слышал, как она треснула!
- Кто-нибудь сюда!
- Помогите!
- На помощь!
Кто-то из раненых – «старых» или их носильщиков, отчаянно верещал:
- Не убегите, слышите, только не убегите! Не бросайте нас одних!
Да и на огневой кто-то просил воды, кто-то страшно хрипел и задыхался:
- О, святая Сильвия я умираю…
Подбежав и глянув, солдаты невольно отвернулись. Широко раскрытые глаза Маркку Канерва смотрели на них с немым укором:
«Ну, что вы? Дали товарищу умереть…».
В руках у него был перевязочный пакет. Очевидно, собрав последние силы, он еще сумел достать пакет. Хейно вывернул все карманы убитого. В них нашлись только сломанная расческа, коробок спичек, несколько сигарет и винтовочных патронов. Хейно взял себе сигареты и спички, а остальное бросил.
Чуть позже:
- Ребята, живо сюда! Наш «Туча» ранен!
- Где? На нём же ни царапинки.
Только перевернув, обнаружили здоровенную, сочившуюся свежей кровью дыру в спине:
- Да он же готов!
С десяток солдат – всё, что осталось от их противотанкового взвода уставились на Хейно Яаскеляйнен… Теперь ты, мол, командир – так командуй.
Он сперва несколько неуверенно, спросил:
- Ранило кого-нибудь ещё?
- Нет вроде…
- А тут вот какая-то ерунда!
Йессе Йоронен шепеляво чертыхался:
- Шшерт! Шшёртов «рюшшя»! Выбил у меня жубы ишо рта!
На щеках у него были глубокие порезов от осколков, а из уголков губ текла кровь. Осколок, видимо пробил навылет обе щёки навылет, выбив несколько коренных зубов.
- Ой, ша-атана! Я предъявлю им шчет!
Хейно Яаскеляйнен с видом бывалого вояки, достал пачку «Беломора»:
- Скажи спасибо, что ещё легко отделался.
- …??? Ишшш-деваешься?
Тот, с донельзя серьёзной миной на лице:
- Одному служивому прямо на моих глазах - его «сокровище» (то - что между ног), осколком оторвало. А ты говоришь – «жубы ишо рта»!
Переждав когда солдаты проржутся:
- На пока покури русских папирос.
Все закурили. Йессе Йоронен затянулся так глубоко, что выкурил сразу чуть ли не полпапиросы. С непривычки к крепкому русскому табаку, голова у него закружилась и, закашлявшись, он едва не потерял сознание.
В это время они увидели пехоту и услышали треск пулеметов и, какой-то странный звук - перекатывающийся волнами:
- Ура-а-а-а! Ура-а-а-а-а!
Кто-то закричал в испуге:
- Идут! Ай, святая Сюльви, они идут!
И тут же раздалась команда капитан Вуорела:
- К БОЮ !!!
***
Первую атаку пехоты противника силой примерно в роту при поддержке двух станковых пулемётов, они отбили достаточно легко: подпустили вплотную к самому берегу и срезали двусторонним фланкирующим пулемётным огнём. А «Максимы» - такие же как финские «Maxim» M/32-33, но только на станках с колёсиках - похожих на миниатюрные орудийные лафеты, были по одному расстреляны из 37-мм противотанковой пушки.
То ли это была так называемая «разведка боем», ради которой русский офицер преднамеренно пожертвовал целой стрелковой ротой, то ли он просто недооценил силы финнов.
У этих «загадочных» русских, никогда и ничего не поймёшь!
Но ко второй атаке те подготовились весьма основательно.
Вновь открыла огонь бывшая на острове Германсе батарея 76-мм пушек, к которой присоединилась 81-мм миномётная. Первая осыпала их шрапнелью, вторая щедро засыпала минами. Но в этот раз они уже стреляли не по всему острову – а по определённым участкам.
Мало того, русские выкатили на прямую наводку четыре 45-мм противотанковые пушки, которые имея неплохую оптику, открывали шквальный огонь по всему, что шевелится. Шесть станковых пулемётов русских, шпарили длинными очередями с рассеиванием - накрывая широкую полосу финской обороны.
Сразу же вокруг послышались крики и стоны раненых.
Единственный «Бофорс» финские артиллеристы успели оттащить в глубь острова за ближайший пригорочек… А вот когда капитан Вуорела послал связного к пулемёту на левом – самом уязвимом фланге, то тот обнаружил его совершенно разбитым, с валяющимися вокруг телами пулеметчиков… Среди последних был и прапорщик – командир пулемётного взвода.
Он приказал всей «Боевой группа «Ернэн»» отойти вглубь острова и там закрепиться на наиболее выгодных и пригодных к обороне позициях, сам пока оставаясь с двумя автоматчиками на прежнем КНП.
Вскоре мимо них пронесли на носилках старшего лейтенанта – командира егерской роты 19-й пехотной дивизии. Он был весь перемотан бинтами, харкал кровью и стонал. За ним несли ещё и ещё раненых, которых на ходу перевязывали санитары…
Капитану Вуорела было отсюда очень хорошо видно: захватив и зачистив остров Ернэн, русская пехота стала возвращаться на островки между ним и Германсе, накапливаясь для штурма. Всего, роты две или даже три. Не без затруднений конечно (две танкетки так и остались болтаться поплавками) выбравшись из полыньи, туда же стали подъезжать и Т-37/38.
С берега теперь по ним никто уже не стрелял и вскоре крик атакующих:
- Ура-а-а… Ура-а-а-а!
Стал слышен до ужаса близко.
И только тогда, когда цепи русской пехоты скрылись под берегом, он спокойно, своим обычным «свистящим» голосом скомандовал немногим возле него оставшимся: