Конечно «господа офицеры», то и дело норовили припахать «махру» за себя, например для чистки ствола орудия. Те, естественно - возмущались подобным «барством» и, в первое время то и дело происходили конфликты - доходившие чуть ли не до драк. Но потом «притёрлись» друг к другу и, вскоре экипажи с десантниками - зажили единой, дружной семьёй. В экипаже Аркадия Тверского этому способствовал бывший политрук роты, а ныне заряжающий младший лейтенант Василий Брюхов - оказавшийся не просто хорошим парнем, но и способным психологом и даже отчасти педагогом.
Вместо лыж, десантники передвигались по глубокому снегу на «снегоступах» - нехитрых приспособлениях похожих на теннисные ракетки, надеваемые на ноги «ручкой» назад. Их производство освоила одна из ленинградских артелей и съездивший по адресу после звонка старшина, привёз их целый кузов. В отличии от лыж, учиться передвигаться на них практически не надо:
Надел на ноги и тут же пошёл.
Занятия проводились в любую погоду - как днём, в утренних или вечерних сумерках и ночью. Во второй половине марта было проведено несколько учений по взаимодействию с авиацией, когда представитель штурмового авиаполка, пытался по радио наводить «Чайки» на учебные цели. С выдвигающейся к новой советско-финской границе и задержавшейся у них почти на неделю стрелковой дивизией, проводились сперва командно-штабные («пеше по-машинному»), затем полевые учения - на которых присутствовали высокие чины аж из самой Москвы.
Результат двойственен: с одной стороны – «отвоевали на ять», а с другой – ощущение какой-то искусственности и даже театральности. Как сказал старший лейтенант Колобанов:
- На настоящей войне всё будет по-другому.
И Аркадий был с ним полностью согласен.
Кроме ежедневных политинформаций, разумеется, развлечением был приезд на выходные жен, детей и других родственников: постоянное проживание семей в военном городке пока – «до окончания периода боевого сколачивания части», запрещалось. Хотя майор Георгий Хараборкин, смог как-то устроить жену с дочерью на железнодорожной станции и, хотя не каждую ночь - но частенько там ночевал.
Начальство!
Но у Аркадия родственники были далеко – аж в Киеве, а женой и детьми он пока не обзавёлся. Была, конечно, девушка в Москве – не монах же он в самом то деле…
Но она приехать не могла.
Тон политинформаций - как-то незаметно, но кардинально поменялся. Теперь вместо польских и германских зверств, в советских газетах всё чаще вспоминались финские. В частности – Выборгская резня апреля-мая 1918-го года, когда «егеря-мясники» Маннергейма устроили массовые убийства военнопленных и гражданских лиц других национальностей – в большинстве своём русских. Личному составу роты устроили «экскурсию» на место преступления и место эксгумации останков жертв и, каждый из них своими глазами видел прострелянные черепа и раздробленные кости, многие из которых принадлежали женщинам и детям.
Так как кроме танкистов и десантников 1001-й роты, здесь были стрелки-пехотинцы, артиллеристы, танкисты других частей и даже лётчики, Аркадий Тверской сделал вывод:
«Кажется, готовится новая советско-финская война».
В тот день, в Выборге был сам(!) товарищ Сталин, хотя Аркадий его не видел, лишь позже читал выступление перед советскими и иностранными журналистами. Зато он в тот день увиделся с другим человеком.
Когда возвращаясь с места эксгумации они проходили мимо группы командиров, его окликнули:
- Аркадий Тверской?
Он остановился и пристально вглядываясь в невысокого роста – но плотного и коренастого капитана госбезопасности с резкими чертами лица, показавшимися ему знакомыми - приложив ладонь к шапке, ответил:
- Так точно!
Тот выйдя навстречу и подойдя поближе:
- 34-я бригада, 224-й разведывательный батальон? Неужели не узнаёшь?!
Аркадий пригляделся внимательнее и ахнул:
- Славин?! Пётр?! Это ты?! Да, но… Не верю своим глазам!
В этом человеке он едва признал того сержанта с танковым ДП, который в начале февраля 40-го года пробился к ним из Северного Лемети149 с остатками 76-го танкового батальона – всего восемнадцать человек. Несмотря на сравнительно большую разность в возрасте – Пётр был призван из запаса, они тогда крепко сдружились, а во время прорыва из окружения расстались и больше не виделись.
Тот шагнув навстречу, раскрыл широкие объятья:
- Я тебя тоже едва признал…
Они крепко обнялись:
- Если бы знал – как я рад, что ты живой!
- Лопату ещё ту не сделали, чтоб меня закопать.
Аркадий вкратце рассказал, свою историю во время и после выхода из окружения, но в ответ не услышал ни слова.
Встреча была недолгой – с привезшего их ЗИСа нетерпеливо посигналили и, он с сожалением:
- Мне пора, Пётр. Служба, сам понимаешь.
Тот, надолго задержав и крепко сжав его ладонь в своей, глядя прямо в глаза:
- Как не понять – сам тоже не в отпуске. Ничего! Я тебя скоро найду. После того как всё закончится. Тогда и поговорим.
Аркадий спросил:
- «Всё» - это новая война с финнами?
Но тот ничего не ответив, резко развернулся и ушёл к своим…
Глава 19. На острие отвлекающего удара.
Карл Маннергейм о тактике РККА во время Зимней войны»150:
«Атаки противника в декабре можно было сравнить с оркестром под управлением плохого дирижера, где инструменты играют не в такт. На наши позиции бросали дивизию за дивизией, но взаимодействие различных родов войск было недостаточным. Артиллерия расходовала снаряды, но ее огонь был плохо спланирован и не очень связан с деятельностью пехоты и танков. Взаимодействие пехотинцев и танков могло принимать весьма удивительные формы. Случалось, что танки выдвигались вперед, открывали огонь и возвращались обратно на исходные позиции еще до начала движения пехоты. Такие элементарные ошибки стоили Красной армии слишком дорого…».
27-го марта (в тот день ещё государственный переворот в Югославии произошёл), в городок Йоханнес где располагался Отдельная 1001-я тяжёлая танковая рота прорыва, вдруг нагрянула целая толпа рабочих и инженеров с Ленинградского Кировского завода, привезшая с собой специальную технику и инструменты. Совместными усилиями личного состава и прикомандированных, танки были разобраны: с них снимали башни и гусеницы. Всё это по раздельности было погружена на платформы и тщательно замаскировано под обычные товарные вагоны, так что даже и не определишь. Лишь снятые с КВ-2 «колокольни» - лишённые 152-мм орудий высоченные башни, выдающиеся за габариты, были просто накрыты от любопытных глаз обычным брезентом. Бронетранспортёры, грузовики и прочее армейское добро - грузили в целом виде, но тоже хорошо маскировали под штабеля с пиломатериалами или кирпичом. Вагоны и платформы с элементами танков и другим имуществом роты, цепляли к составу вперемежку со стройматериалами, пиломатериалами и какими-то металлическими конструкциями.
Всё это было опломбировано и под охраной бойцов железнодорожных войск, вместе с ленинградцами отправлено куда-то на север – в сторону Выборга.
Затем личный состав переодели в видавшее виды обмундирование военно-строительных войск – телогрейки, ватные штаны, валенки и будёновки. Всё танкистское - как и оружие, боеприпасы и снаряжение - складировали в ящики с надписью «Осторожно – стекло!» и, тоже погрузили в вагоны…
Следом за боевой техникой и имуществом в тот же день и в том же направлении, погрузившись в теплушки – утеплённые вагоны с двухъярусными деревянными нарами и печкой-буржуйкой, отправился и личный состав. После короткого инструктажа представителей Особого отдела: «Чтобы не случилось, что бы вы не видели - сохранять спокойствие и порядок» - они выехали в том же направлении.
Предупреждение особистов, было дано очень и очень вовремя!
Через час они пересекли советско-финскую границу, постояли пару часов на пограничном пункте под бдительным присмотром финских пограничников и таможенников. Те ходили вокруг да около, внимательно всё рассматривали, но внутрь не лезли. Наконец после опломбирования дверей теплушек и прохождения ещё каких-то бумажно-бюрократических процедур, поехали дальше…
По Финляндии151.
Народ только ахал от изумления и в полном недоумении переглядывался.
Мысленно было произнесено много предположений, но вслух – ни одного. Ибо, в каждой теплушке сидело по особисту, не считая лиц с ними «сотрудничавших». Опломбированные двери не открывали, «оправлялись» в предусмотрительно взятые с собой вёдра - которые к концу «путешествия» были полными «содержимым»…
Аж через край расплескивалось!
Курили у небольших – расположенных под самым потолком окон, под бдительным присмотром особиста.
Проехав за неполный день с востока на запад почти всю страну (общим мнением было «Невелика эта ихняя Финляндия – наша Нижегородчина и та поболее будет), они прошли ещё один финский погранично-таможенный пункт… И наконец, дверь распахнулась, и:
- Здравствуйте товарищи бойцы и командиры! Добро пожаловать на Ханко.
Было это 29-го марта, в субботу – в день, когда товарищ Сталин объявил последний ультиматум Финляндии. Вечером им это объявили и тут же все поняли, для чего они здесь и оценили всю гениальность задумки. Общим мнением передаваемым шёпотом, было:
- Это сам(!) товарищ Верховный Главнокомандующий придумал! Наши генералы на такое не способны.
- Что верно, то верно.
До самой военно-морской базы и города Ханко, они конечно не добрались, да и делать им там нечего.
Проехав вглубь полуострова от трёх до пяти километров от пограничного полустанка Лаппвик и расположенного на берегу рыбацкого посёлка Лаппорья, эшелон свернул налево и оказался в железнодорожном тупичке небольшого посёлка Коверхар, где уже стоял под маскировочными сетями бронепоезд с громким названием «Коба»: два бронепаровоза, между ними - штабной броневагон с двумя зенитными установками МУ-4