Естественно он согласился и, какое-то время штопал и стирал хозяин носки, выносил за джентльменом «ночную вазу» и почтительно называл того «Сэр»…
Но когда он немножко отъелся на хозяйских харчах - тот как-то возжелав большего, предложил ему…
***
- …Стать его любовницей. Своими словами говоря, товарищи – стать пассивным педерастом.
Замерив нездоровую реакцию в «аудитории» и явное отвращение на лицах, с недоумением спрашиваю:
- В чём дело, товарищи? Раз вы пишете и снимаете в жанре «Соцреализм», то должны в полной мере освещать и такие – имеющиеся в нашей земной жизни явления, как это отвратительное… Бббррр!
Сам чуть от своих слов не блеванул.
- Вот только не надо бросаться в крайности, освещая лишь одну сторону личности! Если положим этот Бо́рис – содомит-мужеложец, то обязательно надо показать его и с хорошей стороны. Например, что он любит животных (вы не про то подумали!), или заботится об охране окружающей среды…
Лев Мехлис – наш самый главный «пропагондон», дёргает за рукав и шепчет:
- Иосиф Виссарионович! Куда тебя опять несёт?!
- Хм, гкхм… Так о чём, я?
Из зала, какая-то сволочь:
- Об гомосексуализме в советском искусстве.
Бросив в ту сторону испепеляющий взгляд:
- А вы, товарищи Шолохов и Райзман, что морды лица кривите? Вам, как творческим личностям - даётся шанс первыми изобразить в кинематографе гомосексуальный половой акт! Не каждому фраеру… Хм, гкхм… Не каждому творческому работнику выпадает такая честь! Вас ждёт Сталинская премия, Нобелевская, наконец - ваши имена навеки останутся в истории, ибо в будущем - пи…
Лев Мехлис, чуть не плача:
- Иосиф Виссарионович… Я тебя умоляю…
Умолкаю, поэтому «за кадром» осталось:
«…Ибо в будущем, пидарасы будут править этим говённым миром».
Жаль… Эта фраза могла бы войти в «топ» сталинских цитат и стать самым точным предсказанием будущего со времён Нострадамуса.
***
Спустя какое-то время, подал голос Шолохов:
- Прошу Вас, товарищ Сталин… Увольте нас от подобной «чести».
Возмущённо хлопнув ладонь по столу:
- «Уволить»?! А Вы думаете, мне не хочется послать всё к Марксу и уволиться?!
Свернув из пальцев фигу, сперва полюбовался сам, а затем даю полюбоваться будущему Нобелевскому лауреату:
- Фигушки! С этой «подводной лодки», в которой мы с вами плывём, Михаил Александрович – уволиться или дезертировать нельзя… Только утонуть вместе с ней и всем экипажем!
Режиссёр Райзман:
- Товарищ Сталин! Навряд ли среди наших актёров, мы найдём согласных сыграть… Этот… Хм, гкхм… гомосексуальный половой акт.
- Что? Среди актёрской братии нет хоть одной парочки гомосеков? Как говорил Станиславский – не верю!
Тот, отведя глаза в сторону:
- «Парочка» то может и найдётся. Но вот чтобы делать «это» на камеру… Да их же потом ни на одну роль не пригласят! Если конечно, «такое» не станет нормой в нашем кинематографе.
Успокаиваю разволновавшихся было, деятелей «важнейшего из искусств»:
- Про «норму» и речь не идёт! А один раз – не пи… Это не норма, товарищи писатели и режиссёры.
Мысленно чешу в затылке:
«А ведь он прав – не стоит ломать людям судьбу, даже если они из «этих». Что делать…?».
К счастью ответ нашёлся быстро:
- А мы среди польских военнопленных поищем! Они же почитай два года не видя женского пола сидят в лагере – небось «голубков» там развелось… Аж небо над угольными копями Караганды светится, как в ленинградские белые ночи!
Да и дешевле выйдет – вместо Сталинской премии в области киноискусства, в номинации за «мужскую роль первого плана» - перевод из угольной промышленности в дереводобывающую.
***
Нетрадиционно решив с подбором актёров «нетрадиционной ориентации» на главные роли, чешу по сюжету дальше:
- Конечно же наш Главный герой сперва с негодованием отверг гнусное предложение Бо́риса Джонсона: «Я не такий, сэр!»59. Но вновь возвратившись в русский лагерь, посидев с неделю на баланде из кормовой свеклы и рыбьей чехуи… Поработав на торфе – где заработал «порцию» палок за то что присел и, денёк повисев за связанные сзади руки на крюке - за то что стал возмущаться… Всё же решается и вернувшись к англичанину-морячку, сам скидывает портки и нагнувшись через дужку кровати, закрывает глаза: «Любіть мене, сер60».
- Ну а дальше – «восемнадцать с плюсом»: сам половой акт пусть останется за кадром. Воображение зрителя, само дорисует сие отвратительное действо.
Не забываю подчеркнуть:
- И опять он привычно оправдывает своё грехопадение. «Ну що? Зате живий залишусь, до родини повернусь. Не заради власної шкіри ж... Заради дітей! До того ж ніхто не впізнає»61.
Задержав взгляд на Шолохове, незаметно для остальных подмигнул:
- Надеюсь, любовная линия получится не хуже, чем в «Тихом Доне» - про Аксинью и Григория Мелехова.
Мал по малу, «сюжет» приближается к хэппи-энду:
- Но вот Германская (Империалистическая, или Великая) война закачивается и нашей «сладкой парочке» пришла пора прощаться. Хотя Бо́рис очень настойчиво приглашал его в Англию – обещая всяческие европейские блага (вроде нужника прямо в хате), но наш Главный герой твёрдо решил вернуться на Родину - к семье, он перенёс столько лишений и страданий… Ради которой, он даже лишился девственности:
«Вперше і справді дуже боляче - не брешуть баби...62».
Однако буквально в двух шагах от дома, нашего Главного героя задерживают и мобилизуют уже в петлюровскую армию - где он впервые узнал, что он – украинец. Тут же от удивления дезертировал, он попал в плен к деникинцам - где ему объяснили, что по национальности он великоросс - а стало быть обязан воевать за «Единую и неделимую».
Но не успев у белых как следует освоиться и, понять – «что это такое и с чем его едят», как «Вооруженные силы Юга России» (ВСЮР) - были разбиты вдребезги… Естественно, он сдался в плен и оказался уже в рядах Красной Армии, где узнал, что воевать и умирать ему предстоит за Всемирную Республику Советов.
Не успел понять «що це таке63», как белопанская Польша вторглась в пределы Советской России, захватив Правобережную Украину и даже сам Киев – «мать городов русских».
Наш Главный герой не понял – почему Киев – «мать»? Ведь, это же «он»?
Впрочем, воевать он не собирался:
«Та й мати її... Чи, його64? Все одно воювати не буду».
Часть РККА в коей служил наш Главный герой, была переброшена на Запад – против поляков, которых почему-то тоже называют «белыми». При первом же удачном случае, он тут же свинтил из расположения советских войск и привычно сдался в плен, попав в концентрационный лагерь в Тухоли…
Нагоняя как можно больше жути, замогильным голосом:
- …И тут наш Главный герой понял, что германский плен – был просто «Артеком», или какой-нибудь всесоюзной здравницей по сравнению с польским. Побои и издевательства начались сразу же. Затем поездка в запертом вагоне для скотов, где даже «по большому» - ходить приходилось стоя. Вновь прибывших в Тухоли, как следует избили – многих до смерти, заставили раздеться догола и забив ими под завязку барак, оставили подыхать от голода и холода…
Проглотив комок в горле:
- …Впрочем, про польские зверства вы можете в любой момент почитать в любой советской центральной газете – там только про них и пишут.
Шолохов, мрачно:
- Мы уже читали, товарищ Сталин. Когда будет суд над польскими офицерами?
- Скоро.
Голос из зала:
- Эти мрази не заслуживают суда! Расстрел и немедленно!
Его поддержали многочисленные одобрительные выкрики, типа:
«Польским собакам – собачья смерть!».
Мы с Мехлисом довольно переглядываемся: пропаганда сработала «на ять». Сработает она и против «фиников» - тем тоже есть что предъявить. Ну и против германцев, это само собой.
Чтоб утих гул, пришлось повысить голос:
- Если мы будем нарушать свои же законы - мы будем ничуть не лучше польских собак, товарищи! Однако, продолжим по сюжету…
***
Наш Главный негерой остался жив лишь благодаря Миссии французского Красного креста, после визита которого - положение пленных хоть немного облегчилось. Однако всё равно: пытки, издевательства по любому поводу и без него и, страшная смертность от недостатка питания, переохлаждения и болезной.
Но вопреки всему, он выжил и в этом воплощении Ада на Земле…
Ведь дома жена его ждали и дети, про которых он всё чаще и чаще с тоской и любовью вспоминал:
«Старшому синові вже шістнадцять років виповнилося. А дочкам – дванадцять, дев'ять та шість. Молодша піди і не пам'ятає батька...»65.
И вот наконец закончилась подписанием Рижского мира Советско-польская война 1919-1920 годов, закончился и польский плен для нашего Главного героя. Вот он вернулся на батьківщину66, выходит на станции с тощим сидором и идёт по дороге в направлении к своему родному хутору.
Подходит, глядь - а хутора то и нет!
Одни поросшие бурьяном развалины да покосившиеся деревянные кресты на четырёх осевших могильных холмиках. Один большой и три маленьких.
С трудом он находит полусумасшедшего старика, который рассказал ему:
«Твоих, мадьяры ещё в восемнадцатом году убили: бабу повесили, трёх девок сильничали всем гуртом, апосля заперли в хате, да сожгли… Ох, и кричали они – умом тронуться можно…».
«За что спрашиваешь? Так хто ж его знает? Вроде как махновцы на том хуторе останавливались, а те за ними гонялись. А может и брешут! Лютовали германы в тот август дюже… Напоследок, видно».
«…Сын? Да не - тот втёк. Да кто ж его знает, где он…. Среди беспризорников поищи. Может жив ещё, а может и… Нет».
Сюжет подходит к финалу, но без «хэппи-энда»:
- И вот наш «Главный не герой» рыщет по всем городам в поисках единственного, что у него возможно ещё осталось в жизни – родного сына: «Нічого, нічого… Син живий - значить наш рід селянський не згинув. Піднімемо господарство, одружу його і буду вік свій доживати, нянча онуків…»