Комната, куда я влетела после пинка конвоира, напоминала филиал Ада. Нестерпимую духоту создавала жаровня в углу. На решетке грелись разнообразные железки: толстые и тонкие, прямые и изогнутые, острые и тупые. Рядом с жаровней стояла бочка с водой. А на стенах… Гулко сглотнув ставшую вдруг вязкой слюну, уставилась на многочисленные цепи, лебедки и прочие прелести пыточного инвентаря. Не обошлось без классической дыбы и странного вида кресла. Мамочки, уже не испанский ли это сапожек?
– Ну, чего встала? Проходи, раздевайся! – не оборачиваясь, приказал возившийся с жаровней палач, высокий, метра два, плечистый детина в кожаных штанах.
Рубашку кудесник дыбы не жаловал, щеголял покрытой капельками пота внушительной мускулатурой. Для того мужчину в одиночку удержать – раз плюнуть.
– Зачем раздеваться? – испуганно проблеяла я, замерев у порога.
Сбежать бы, но конвоиры крепко держали под руки. Еще один тенью маячил за спиной.
– Чтобы кровью дорогую одежду не портить. Ее потом продать можно.
Вот так цинично, Катя!
– Да ты не стесняйся, тут все свои, – доброжелательно продолжил детина, помешивая угли кочергой.
Угу, настолько свои, что век бы не встречаться!
– А если сама не разденешься, мы охотно поможем, – сально добавил один из конвоиров.
Может, я и заключенная, но уж точно не бесплатное развлечение.
– Спасибо, сама справлюсь! – буркнула я и смело шагнула в комнату пыток.
Руки дрожали. Я не могла совладать с простейшими завязками, а солдаты смотрели, гоготали, требовали раздеться догола и потешить их «петушков». Конец их скабрезностям положил палач.
– А ну вон! – гаркнул он так, что покачнулись цепи на стенах.
Солдат как ветром сдуло.
– Разденься до нательной рубашки и ступай к стене. Сначала мы тебя просто подвесим.
Палач указал на одну из конструкций с веревкой и лебедкой.
Когда явился Вальтер, я уже стояла на кончиках пальцев с поднятыми над головой руками. Палач попался опытный, если так можно выразиться, деликатный. Руки связал аккуратно, рычаг лебедки тоже крутил медленно, даже извинился за будущую боль.
Старший инквизитор пожаловал не один, с Гарольдом Веером. Его опухшее лицо стало лучом света в темном царстве. Жаль, Аксель в глаз не попал, блондину пошел бы фиолетовый макияж. Вырядившийся в пух и прах Гарольд ступал по пыточной словно по скотному двору, с тем же брезгливым выражением лица, будто того и гляди в навоз вляпается, испачкает ботинки из козлиной кожи. В таких исключительно по паркету ходить, даже по улице не прогуляешься. Только перед кем в тюрьме форсить? Зачем цепи и перстни напяливать? Вальтер и без того знает, кого привел, без толку выпячивать свой статус. Или Гарольд для меня старается? Мол, вот какой я крутой, от щелчка моего пальца зависит твоя жизнь. Не спорю, зависит, только уважением все равно не проникнусь.
– Все готово, мессир! – проверив крепление веревки, почтительно отрапортовал палач.
– Прекрасно! – кивнул Вальтер и обернулся к Гарольду: – Можем начинать?
Не удостоив его ответом, блондин поискал глазами кресло. Пыточное ему почему-то не понравилось, пришлось сесть на табурет.
– Она по-прежнему упрямится? – Гарольд кивнул на меня.
Какой же он жалкий! Мелкий завистливый человечишка!
– Пока да, – вздохнул Вальтер.
Ему табурета не досталось, пришлось стоять.
– Но ничего, – пообещал он, – мы все исправим. Не пройдет и часа, тер, как она даст показания против Ульва. Женщина по своей природе слаба, немного боли, и признание ляжет на стол.
– Я очень надеюсь на вас, – многозначительно заметил Гарольд и, будто случайно, коснулся увесистого кошелька за поясом.
Ничего не меняется, даже в другом мире процветала коррупция! Интересно, сколько блондин посулил за голову врага? Надеюсь, хотя бы на замок хватит, иначе инквизитор – идиот.
– Приступим! – недовольно буркнул Вальтер.
Неужели пекся о своем добром имени перед подчиненными? Смешно! Палач точно в доле, а уж сколько ему самому взяток давали!..
Пока парочка высокопоставленных мучителей обсуждала деловые вопросы, в пыточной вновь наметилось движение. Во-первых, солдаты принесли недостающий табурет для инквизитора. Во-вторых, в дальнюю часть комнаты серой тенью скользнул мужичок с пухлой папкой подмышкой. Впечатленная дыбой и прочими прелестями, я только сейчас заметила, что там обустроили место для секретаря. Ну да, кто-то ведь должен вести протокол, создавать видимость честного правосудия.
Убедившись, что все в сборе, Вальтер прочистил горло и, проигнорировав принесенный табурет, встал против меня – очередной метод психологического воздействия. Он еще ничего не сказал, просто смотрел, а я уже задергалась, насколько позволяла веревка, отодвинулась.
– Девица, называющаяся себя Катей, кто твои родители, где ты родилась? Если знаешь месяц и дату, назови их.
– Седьмое мая одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года, город Выборг. Отец – военный, мама – бухгалтер.
На допросе ведь положено говорить правду, вот я и говорю. Могу и про переезд в Петербург рассказать, и про учебу, и про развод родителей, мне не жалко.
Вальтер сначала оторопел, забавно вытаращился на меня, а затем, натянув былую непроницаемую маску, влепил мне пощечину, такую сильную, что дернулась голова.
– Шутить со мной вздумала? Не советую!
Щека ныла. Хотелось прижать к ней ладонь, успокоить боль, но никак.
– Я не шучу, – плаксиво шмыгнула носом от обиды. – Я не отсюда, я из другого мира.
А, плевать, признаюсь, что попаданка! Хуже себе уже не сделаю, а вот лучше… Тут кто знает.
В пыточной воцарилась вязкая тишина, только потрескивали угли в жаровне. Ну и тихонько подвывала я. Инквизитор мне челюсть вывихнул, болело жутко.
– Развяжи ее! – наконец, обращаясь к палачу, потребовал Вальтер.
Тот с радостью выполнил приказ. Никогда не думала, что скажу такое, но палач – хороший малый, не садист, как парочка прокуроров на табуретках. Просто у него работа такая – людей мучать.
Едва мои пятки коснулись пола, как я очутилась в цепких руках инквизитора. Он вел себя не лучше барышника, не постеснялся даже зубы проверить.
– Белые, целые! – удивленно выдохнул он.
Судя по всему, местные барышни ходили сплошь с угольками.
– Хватит с ней возиться! – нетерпеливо пискнул со своего места блондин. – Плевать, откуда она, главное, чтобы показания нужные дала. А после… Хоть трахните ее, хоть повесьте, мне плевать!
Зато мне не плевать, меня оба варианта не устраивают. Инквизитора, впрочем, тоже. Как женщина я его не возбуждала, а веревке он предпочитал костер. Только вот сейчас на первый план у Вальтера вышло не наказание ведьмы, даже не очернение доброго имени Акселя, а изучение неведомой зверушки, то есть меня. Надо же, ничуть не изменилась за день, а такое внимание!
– Вальтер! – Гарольд покраснел так, что еще немного, взорвется. – Она врет, разве не ясно? Вы опытный инквизитор, должны понимать, ведьмы и не на такую выдумку способны!
Право, не знаю, чем бы все закончилось, если бы тяжелая дверь пыточной в очередной раз не распахнулась, явив солидного лысеющего мужчину в парче и мехах. Одного его взгляда хватило, чтобы спорщики прикусили языки и дружно почтительно склонили головы. Я тоже на всякий случай присела в подобие реверанса.
Взгляд то и дело возвращался к важному господину. Кто же он? В соборе я его не видела, но меха носили исключительно владельцы кресел в первом ряду.
По телу пробежала волна дрожи.
Либо меня сейчас спасут, либо убьют – иного не дано.
Глава 10
Во рту пересохло, но воды мне вряд ли предложат.
Тело била крупная дрожь, а внутри… Внутри меня трясло от злости. Машу бы сюда! На дыбу, в «испанский сапожок», да хоть в эскортницы к солдатам! Вот кто заслужил тридцать три казни египетские! А я… Я домой, к маме хочу! Можете сто раз назвать инфантильной, тряпкой, плевать, я мечтала только об одном: закрыть глаза и открыть их уже на заваленном подушками диване в гостиной. Чтобы из кухни доносился приглушенный звук телевизора и аппетитно пахло котлетами. В гробу я видала ваш средневековый мир! Но, увы, чудес не бывает. Связанная, я все так же стояла на мысках в окружении людей, жаждавших моей смерти.
Мужчина в мехах неспешно прошелся по пыточной и остановился против меня. Он даже пальцем не пошевелил, а Гарольд уже подобострастно пододвинул под его пятую точку табурет. Мужчина сел и пожаловался:
– Жарко!
Еще бы, в таком наряде! Положим, на дворе осень, ночи уже прохладные, но не настолько, чтобы щеголять накидкой с горностаевой оторочкой.
– Забери!
Мужчина расстегнул фибулу, стянул накидку и, не глядя, протянул блондину. Хм, паника паникой, а выводы мой бедный мозг делать не разучился. Может, в тюрьме Гарольд весь такой важный, считал себя главнее инквизитора, но посетивший сию обитель боли так не считал. Показалось, или он даже чуточку презирал блондина?
– Это она? – обращаясь к Вальтеру, мужчина кивнул на меня.
– Да, ваша светлость.
Ваша светлость… Заржавевшие шестеренки в голове пришли в движение. Я не слишком разбиралась в тонкостях дворянского этикета, но, похоже, передо мной герцог. Вряд ли в Орсе их два, выходит, в пыточную пожаловал бывший работодатель Акселя. Черт, даже не знаю, хорошо это или плохо. Наверное, плохо, если Аксель сейчас тоже в камере.
Рискнув навлечь на себя высочайший гнев, украдкой получше рассмотрела герцога. Я для него простолюдинка, а им положено не отрывать глаз от пола. На вид герцогу было лет пятьдесят. Он неуловимо походил на Генриха Восьмого: такой же плотный, однако не тучный, хотя животик наличествовал. Сложно сказать, свой или накладной. Мода – занятная штука, люди раньше и не такое увеличивали! Само собой, весь в золоте, от шитья камзола до перстней на пальцах и цепочек на шее. На самой толстой болталась инкрустированная драгоценными камнями подвеска с символами Двуликого. Лицо гладкое, безбородое. Волосы пострижены короче, чем у Акселя, видимо, чтобы скрыть лысину. Не обошлось без седины, пока в умеренных количествах. Тонкие бледные губы, широкий нос с горбинкой, густые брови, глазки как у хорька… Герцог мне не понравился, но я ему не жена, пусть хоть Колобком уродится, лишь бы освободил!