– Хорошо, на мой взгляд, когда трое. А пятерых-то зачем рожать?
– Ну, если так вышло!
– Господи, – схватилась за голову Мария. – И она еще собирается замуж! Да что значит «вышло»? В каменном веке, что ли, живем?! Надюша, может, все же это не совсем наши люди?
– Мам, прекрати! Или, может, тебе не нравится, что Любовь Андреевна работает уборщицей?!
Мария посмотрела дочери прямо в глаза.
– Да, Кролик, мне не нравится, что Любовь Андреевна работает уборщицей.
Надя закивала головой. Ну да, ну конечно, еще бы, кто бы сомневался.
– И не выдумывай, пожалуйста, про то, что в нашей стране все равны. – Как же не хотелось Марии начинать спор на эту тему, но разговор оттягивать нельзя. Нужно все сказать прямо.
– А что, значит, это не так?! – Надя говорила с вызовом. Да, вроде бы переходный возраст прошел, а максимализм остался.
Надин переходный возраст выразился в несогласии с выбором произведений, которые нужно было играть. Тогда рядом была Кира с программными вещами композиторов-новаторов. В какой-то момент девочка заявила: «Буду играть джаз!» И педагог ответила твердым «нет». Придет время – будешь играть что захочешь, а сейчас – нет. Мария помнила, как столкнулись две железные воли, два непреклонных характера. Хрупкая Надя не уступала мощной Кире. И Кира тогда победила, подавила Надю своим интеллектом, авторитетом учителя. Может, вот и сказалась та давняя история? И сегодня Наде нужно взять реванш?
– Естественно, не так, – Мария пыталась оставаться спокойной. – Или, может, уборщицы знают, сколько опер написал Моцарт и в чем гений Рахманинова?
– Это не самое важное, – Надя стукнула ладошкой по столу.
– Да, не самое. Самое – это твой будущий, как ты считаешь, муж. И то, о чем ты с ним будешь говорить. И когда-нибудь тебе захочется с ним и эти вопросы обсудить. А что сможет дать твоим детям мужчина, который все детство мыл туалеты вместе со своей матерью?
– Ну, мама, я не знала, что ты такая жестокая, – задохнулась от изумления Надя.
– Я не жестокая, дочь. Я сейчас говорю, по-твоему, страшные вещи, но замуж нужно выходить за ровню, а не тянуть потом всю жизнь за собой непосильный груз. Сама надорвешься, а веревка все равно лопнет, и полетите вместе вниз! – Голос Марии возвысился почти до крика. – Вот скажи мне, почему ты перестала заниматься? Что это все значит?
Надя не могла собраться с мыслями. От кого она слышит эти страшные слова? От мамы, которая всю жизнь ее поддерживала, которая жила только для нее. Только вот для нее или для того, чтобы Надя стала известной пианисткой? А ведь это разные вещи.
– Ну хорошо! А если завтра я попаду под поезд, и мне отрежет обе руки, что тогда? Ты тоже станешь меньше меня любить?! Ты меня, мама, не слышишь!
– Прекрати! – Мария чувствовала, что сейчас расплачется. Надя загоняла ее в тупик. Но, главное, она сама себя загоняла в тупик.
– Я никогда, слышишь, никогда больше не сяду за этот чертов инструмент. Если хочешь знать, я уже обо всем поговорила с Софьей Михайловной. Она не увидела никакой трагедии в том, что я не поеду поступать в консерваторию. Она тоже за чувства. В отличие от тебя! – Надя встала из-за стола и в упор посмотрела на мать. – Если ты сейчас же не извинишься, я соберу вещи и уйду жить к Юре прямо сегодня. Меня там примут.
Боже, боже, что же делается в этом мире. Надя подождала немного, развернулась и быстрым шагом направилась в свою комнату. Мария вздрогнула от того, как сильно Надя хлопнула дверью.
Мысли путались в голове. Она уйдет прямо сегодня! Господи, да куда она уйдет? А Софья Михайловна? Какова?! Нет, ну почему не позвонила, ничего не сказала? Мария сидела за столом, безвольно уронив голову на руки. Нужно найти в себе силы. Нужно встать и идти мириться с дочерью. Разве у нее есть выбор?
Тогда Мария извинилась, сказала, что будет стараться полюбить и Юру, и всю его семью; более того, приняла планы дочери полностью. Не хочешь в консерваторию – дело хозяйское. Решила выходить замуж – так тому и быть. Хорошо хоть Надя поступила в институт, не бросила музыку совсем.
К Софье Михайловне Мария тоже сходила.
– Ну как же так, Софья Михайловна?
– У Нади пропал кураж.
– Ничего себе! Но она же музыкант, человек творческий. Сегодня – в депрессии, а завтра – опять подъем. Какой кураж, она каждый день по пять часов сидит за инструментом!
– Сидела – так будет точнее, – Софья Михайловна начала разминать старческие пальцы. Мария готова была убить старую учительницу. О чем она говорит? Разве можно зарывать талант?
Софья Михайловна как будто подслушала мысли Марии.
– Не переживайте, голубушка, я вам искренне советую. Пусть все идет своим чередом. Надя слишком долго была хорошей девочкой и прилежной ученицей. Если музыка в ней победит, она через год сама придет ко мне в класс, я ее подготовлю, вы не волнуйтесь. Но сейчас девочка влюбилась, не нужно ей мешать.
Старая учительница не собиралась помогать Марии. Или она действительно не верила в способности Нади? Но ведь она напрямую об этом не сказала! Наоборот, сказала: «Подготовлю обязательно». Ну, значит, так тому и быть. Мария вышла из класса разочарованная.
Кире звонить не хотелось. С чем? Приятно делиться победами, успехами, а здесь – полный жизненный провал. Все, к чему шли столько лет, рухнуло. Все зря. Так считала Мария, пыталась убедить себя в том, что все будет хорошо, но в душе смириться с новыми жизненными обстоятельствами не могла. Да и не хотела. А после телефонного разговора про Асю общение Марии и Киры практически сошло на нет.
Мария все-таки позвонила тогда Кире с вопросом: то была Ася или нет? Начала издалека:
– А я Асю в автобусе видела. Она изменилась.
На другом конце провода воцарилось молчание.
– Кира? – Марии показалось, что связь прервалась.
– Что «Кира»? Уколоть хочешь? Ну да, вот она такая! И не надо мне говорить, как некоторые, наслушалась уже: «Мол, не родная, брошенная, никому не нужная, у нормальных родителей таких детей не бывает».
– Кира! – попыталась вставить Мария.
– Хорошо тебе говорить, Надя талантливая, и она, как пластилин. А пластилин, даже если его в холодильник положишь и он форму нужную никак принимать не хочет, все равно можно отогреть и слепить из него то, что хочешь. А здесь – нет! Не лепится! И, понимаешь ли, – горе у нее! Ни отца, ни матери! Сирота! Про меня она что-то забыла. А вот эти придурки ее пожалели и рассказали, что в том, другом, мире не нужны ей ни отец, ни мать. Достаточно того, что они есть друг у друга. Они друг другу все – братья и сестры. И внешне они должны быть похожи. Думаешь, я эти черные шмотки не выкидывала? И ножницами резала, и из окна вышвыривала. Она с утра в новых приходила. И волосы ей ночью, когда она спала, обрезала. Так она наголо постриглась. Как на нас соседи в милицию не жалуются, я не знаю. Скандалы в доме постоянные. Ой, Маша, Маша.
– Кира, чем я могу помочь?
– А ничем тут не поможешь. Сама я надежды не теряю. Она, знаешь, маленькая какая была доверчивая, трогательная. Прижмется ко мне, обхватит меня ручонками, – Кира заплакала.
– Давай встретимся, Кир. Прошу тебя, ты не раскисай, ты же сильная.
– Да ладно, Маш, конечно, сильная. Все в порядке.
Они иногда общались по телефону, но нечасто. Асю в разговорах больше не упоминали. Для встреч времени не было ни у той, ни у другой.
Мария очень старалась быть с Юрой приветливой, во всем с ним соглашаться, но молодые после свадьбы все равно переехали жить в квартиру к Соловьевым.
Даже не то чтобы у Юры не сложились отношения с Надиной мамой. Юра никакого напряга не замечал, он всегда всем был доволен, демонстрировал ослепительную улыбку. Наде самой захотелось пожить в Юриной семье.
Четыре комнаты распределились следующим образом. В большой жили родители и младшая, Катя, двенадцатиметровку занимал Юра (туда он и привел свою жену), комната побольше досталась Лене с семьей, и точно такую же по площади занимали Рита и Лиза.
– В тесноте, да не в обиде, – немного театрально радовался Егор. – Где девять человек, десятому всегда место найдется.
Надя пребывала в какой-то эйфории, ей все в этой семье казалось правильным. Все добрые, все дружные, ее приняли сразу, никакой корысти за этим нет.
Мама тогда только раздражала, и Надя этого не скрывала: у нее появилась новая семья, Мария же осталась в прошлом. Как-то даже в присутствии Юры обмолвилась:
– Ну и вышла бы замуж, кто тебе мешал, могла бы и ребенка еще родить! Зато у меня сейчас был бы брат. Я же все время одна! Ты мне даже котенка завести не разрешала!
– Какой котенок, у тебя же аллергия, ты что? – Мария улыбалась, сама же боялась расплакаться.
Она не узнавала дочь. Что это? Всегда такая спокойная, усердная, Надя вдруг с радостью ринулась в другие, до примитивности простые и такие далекие от привычных отношения. Бессонной ночью еще и еще раз прокручивала в голове Надино «могла бы еще раз выйти замуж». Да они же все время за руку с дочерью ходили! И не просто за руку, Надя была будто приклеена к Марии, отставала только, когда садилась за инструмент! Закончив заниматься, вставала из-за пианино и тут же опять прилеплялась к маме.
Когда отдыхали с Надей в Геленджике, Марии поступали недвусмысленные предложения со стороны лиц противоположного пола. Молодой женщине нравилось, что ее замечают, но она настолько была растворена в любви к дочери, что эти знаки внимания никогда не имели для нее большого значения. Это не было жертвой с ее стороны. Одна цель на двоих, общие интересы – это было счастье! Самое большое счастье в жизни. Другого Марии было не надо.
Надя и работа. Да, свою работу Мария тоже любила. Всего добилась сама, честно отрабатывала продвижение по служебной лестнице, безо всякого протежирования. Выросла только благодаря работоспособности, своему уму и интуиции. Она любила цифры, умела четко планировать, организовывать, способна была правильно распределить работу между людьми. Ей везло с начальниками. Хоть и ругала она своего директора, но понимала: над директором комбината стоит министр, над министром – еще кто-то. Все они – люди подневольные. И все же работа приносила радость. Мария любила коллектив, своих девчонок, атмосферу, которая царила в коридорах комбината. Все друг друга знают, все здороваются. Идешь по коридорам, кого ни встретишь, обязательно спросят, как Надя, когда в Москву. И она в ответ: «А как твой, как учебный год закончил?» А что сейчас? О какой Москве может идти речь? Мария теперь норовила незаметно прошмыгнуть в свой кабинет. Она не понимала, как себя вести. Она, которая руководила коллективом, от которой зависел бюджет большого предприятия! В личной жизни Мария совсем потерялась.