У Марии все похолодело в груди. Светлана начала тормошить подругу:
– Да брось, ну, Маш! Может, просто похоже. Маш, что ты вся окаменела? Вот я дура, тоже высказалась.
Светлана тут же перевела разговор на другую тему. Опять жаловалась на оболтуса Петьку, на то, что муж во всем сыну потакает.
– Ну ты представляешь, я говорю: «Нет!» – а отец за моей спиной кивает, мол, разберемся, нечего мать впутывать в эти вопросы. Как это тебе?
Марии это было никак. Своих проблем было выше крыши. Маленький ребенок в доме – это непросто! Это со стороны вроде бы одни рюшечки и сюси-пуси. А на поверку – бессонные ночи, бесконечные стирка и глажка, прогулки. Хорошо, что их трое. Как в свое время Мария справлялась с Надей одна? И надо было еще Светке такое ляпнуть – «не слышит».
Мария не стала никому рассказывать об опасениях подруги, они с малышкой только-только прошли очередной медосмотр в районной поликлинике, посетили всех специалистов. Она всегда сопровождала Надю с Гулей. Хоть день и назывался «грудничковый», а в каждый кабинет набиралась очередь. Собирались на целый день. Пеленки. Бутылочки. Где-то Мария занимала очередь, где-то – Надя. Поочередно носили Гулю на руках, чтобы не плакала.
Мария больше всех врачей опасалась окулиста, уж больно запала ей в душу Любина фраза про то, что девочка «как-то странно смотрит». Окулист ничего плохого не увидел. Невропатолог нашел в девочке одни только недостатки. Но про это мать и дочь решили не думать. Районный невропатолог пугал всех молодых матерей, рассказывая, насколько их дети неполноценные. Посидишь часок в очереди у кабинета, послушаешь и поймешь: все дети быть неполноценными все-таки не могут по определению. Скорее всего, это самой врачихе нужно к психиатру.
Врач-отоларинголог ничего выходящего за рамки нормы не нашел.
– Придете в девять месяцев – и все. – Надя с девочкой и матерью стремглав, подхватив пеленки, выскочили из кабинета, освобождая место для следующего малыша.
Вот ведь Светка, зачем она так сказала? Даже думать про это Мария не будет, не то чтобы делиться с домашними дурными мыслями. Глупости все это! Наде расскажешь, так та сразу в обморок упадет, Юре – тот побежит к Любе. А сватье только радость, Господи прости! В конце концов у нее зять – медик, было бы что плохое, он бы первым забил тревогу.
И надо же было такому случиться, что они поругались с Юрой! Причем сильно и, как говорится, на ровном месте.
Все шло своим чередом. Гуле исполнилось восемь месяцев, она росла активной девочкой, хорошо развивалась, пыталась уже ходить, вовсю вставала в кроватке. Хлопот доставляла Наде много, но и Надя наконец-то очнулась от своей спячки и уже ждала сентября, чтобы выйти на работу.
Молодые жили между собой дружно, Марии не в чем было упрекнуть зятя. С работы спешил, по дому помогал. Ужинали они всегда вместе, дружно, по-семейному.
В тот день все было как обычно. Уложили Гулю спать и пили на кухне чай.
– Бате машину покупаем, так что получку теперь почти всю туда отдавать нужно, – Юра сказал об этом буднично, отламывая кусок от свежего сочника.
Мария аж поперхнулась:
– А жить на что будете?
– Так вы же хорошо получаете. Прижмемся чуток. В конце концов мои вон какой оравой живут, не хнычут.
– Так зачем же машина ораве? Не влезут, поди, – Мария устала слушать просторечные высказывания зятя и отвечать ему языком литературным. Нужно отвечать точно так же – может, он свой язык поймет лучше.
– То есть вы, мама, не хотите помочь моему отцу?
Мария тут же встала в стойку. Куда только делась вся ее благодарность зятю – примерному семьянину. Себя не переделаешь: можно спрятать истинные чувства глубоко, но при первой же возможности они снова окажутся на поверхности. И почему, собственно, она должна молчать? Сейчас же речь идет именно о ее жизни!
– Ты меня, Юра, абсолютно правильно понял, – Мария пыталась говорить спокойно, но голос слегка дрожал. – С какой стати я должна помогать твоему отцу? У него что-то произошло? Ему не хватает денег на лекарства? Это бы я поняла. А формулировку «ему нужен автомобиль» я не понимаю. Ты уж прости. И потом, вы поженились. Надя с Гулей сейчас на твоем обеспечении, ты за них несешь полную ответственность.
– Мам, ну что ты говоришь? – неуверенно вступилась Надя.
– А что я такого говорю?
– Ну раньше же вы обеспечивали Надю, – чего, собственно, считаться, – Юра не переставал жевать свой сочник. То есть ему казалось, что еще несколько убедительных фраз, и вопрос будет улажен.
– Надю! Не путай! Свою несовершеннолетнюю дочь я обеспечивала. А незнакомого мне дяденьку и его многочисленных родственников я обеспечивать не буду. Так и знай, – Мария не выдержала и слегка стукнула ладонью по столу. Вот! Она предупреждала! Она говорила! Затаился, значит, а теперь началось.
– И внучку свою? – Юра театрально прищурился.
– А я ее не рожала, – Мария с грохотом вышла из-за стола.
Юра тоже попытался стукнуть кулаком по столу, но вовремя передумал, поймав холодный взгляд тещи. Надя сидела, потупив глаза.
– В таком случае мы переезжаем к моим родителям. В тесноте, да не в обиде.
– Это уж как вам больше нравится, – Мария еще раз посмотрела на дочь и закрыла дверь в свою комнату. Ее колотило. Вот оно. Вот то, чего она боялась. Эта Юрина приземленность вылезла наружу. Так, чтобы уже никто не сомневался. А чего она хотела? Он привык жить коммуной, вот и живет себе дальше, включив в коммуну ее и Надю. Ну дела-а! Он ведь как все рассудил: Надя, стало быть, могла бы давать концерты в пользу бедных, Мария работает в администрации комбината, блат кругом, вообще блеск. Ко всеобщей выгоде. Семье родителей, можно сказать, путевку в коммунизм выгодной женитьбой обеспечил! И тут, понимаешь, новоиспеченная мама решила подпортить всю картину. Оказывается, все, что ее, совсем даже не общее, как показалось Юре, а ее, то есть мамино и абсолютно личное. И делиться мама этим ни с кем не собирается.
Утром Юра заявил, что они переезжают жить к его родителям. Надя даже не вышла из комнаты. У Марии на девять часов было назначено директорское совещание, ей некогда было разбираться:
– Ну, раз вы так решили…
Она и не предполагала, что это серьезно. Она надеялась на разумность дочери, на то, что та подумает о ребенке. Мария даже представить себе не могла, что Надя всерьез обиделась за мужа: мать с ним поговорила не в том тоне!
Это уже выяснилось потом, когда через неделю Мария позвонила Соловьевым. Позвонила днем; надеялась, что народу будет поменьше. Трубку, естественно, взяла Люба.
– А чего им сделается. Малая орет днем и ночью, Надежда только и может, что чашки чужие колотить. Привыкла колошматить по клавишам, вот теперь добро переводит. Гуляют они, позже звони, – и Люба повесила трубку.
Мария надеялась, что дочь перезвонит, но, может, Люба ей не передала, а может, Надя сама не захотела.
Дурацкая ситуация. Кого хотел таким образом наказать Юра, кому сделал хуже? Непонятно. И неужели Надя ничего не видит? Или так безгранично любит своего мужа? Непостижимо. Для Марии это было непостижимо.
Утрясется, успокаивала себя Мария, все как-то образуется. Она взяла за правило два раза в неделю звонить, справляться о здоровье всей семьи Соловьевых, спрашивать, не нужна ли какая помощь. Последний вопрос она задавала только тогда, когда к телефону подходила дочь. Любе, понятное дело, она подобных поводов не давала, боясь опять нарваться на просьбу поделиться зарплатой.
Надя отвечала сухо, односложно. Ну, значит, так тому и быть. Мария очень скучала по внучке, по ее забавной улыбке, по вечно хватающему воздух большому ротику, по беззащитному вздрагиванию ручонок во сне. Какая она теперь, Гуленька? Дети в этом возрасте так быстро меняются, а Марию, выходит, отстранили от воспитания.
И что случилось с Надей? Ведь уже понятно, что она все поняла об этой семье и разобралась в отношениях внутри нее. Так зачем было уходить? Она так беззаветно любит Юру?
Через месяц Надя с семьей съехали на съемную квартиру. Зять самостоятельно, за пару дней, сделал ремонт: поклеил свежие обои, покрасил кухню. Рукастый парень, ничего не скажешь, все у него спорилось, все ловко, все проворно. Вот только широты взгляда на жизнь не было. Но это – по мнению Марии. Остальных (то есть Надю) все в Юре устраивало.
Мария начала ездить к дочери в гости, отношения более или менее наладились. А может, и хорошо, что они живут отдельно, меньше возникает у тещи претензий к зятю. И Надя наконец-то стала полноправной хозяйкой. Мария сама долго оберегала свою дочь от домашних забот, а теперь с удивлением отмечала, что у Нади – порядок: и суп всегда сварен, и постельное белье поглажено, и Гуля аккуратненькая. Все, что ни делается, все к лучшему.
Гуля развивалась хорошо, пошла в девять месяцев, с интересом хватала игрушки, с удовольствием играла.
Мария опять осталась одна в квартире. Она и пианино. Прибавились еще натянутые под потолком веревки на кухне. Как немой укор. Раньше про нее говорили добрые люди: «Выставила из дома родную дочь», – теперь – единственную внучку. А разве она желала им зла? Но с глупостью и эгоизмом она мириться не собиралась. Она подождет. Надя опомнится. Рано или поздно.
Мария поймала себя на мысли, что вот уже полгода не заглядывала к Асе. После того первого чаепития в библиотеке она еще несколько раз появлялась у своего нового друга. Каждый раз Мария видела иную Асю. Иногда девушка была радушной и приветливой. Они много говорили про новые книги, Ася живо интересовалась самочувствием Нади, потом расспрашивала про Гулю. Про себя рассказывала неохотно. Мария заметила, что у девушки совершенно нет друзей. Старую компанию она старательно избегала, со школьными подругами порвала, как ей казалось, навсегда.
– А если позвонить? Был же кто-то, о ком ты скучаешь?
– Хм. Скорее всего, нет. Они наивные все. Слушать смешно.
Да, девушке с таким приобретенным жизненным опытом сложно было бы заинтересоваться романтическими свиданиями с букетиками ландышей. Так она сама думала. Мария пыталась внушить Асе обратное: