– Жизнь продолжается, еще встретишь свою любовь.
– Про любовь я все знаю. Черная месса – она тоже про любовь, – цинично и резко отзывалась Ася.
– Ты же там все порвала, – аккуратно прощупывала почву Мария.
– Да. Там никого не осталось. Только если бы Бог был всесилен, он бы убил Сатану.
Мария никогда религиозной не была, поэтому ей нечего было сказать ни о Боге, ни о Сатане. Эти разговоры ее пугали.
Ася чувствовала в таких разговорах свое превосходство; с другой стороны, она ценила дружбу с Марией, поэтому сама сворачивала эту тему:
– Все относительно. Я уже ни во что не верю. Пустое. Лучше я вам покажу свежую почту.
Разговоры велись, когда психическое состояние девушки было стабильным.
А иногда Мария находила Асю в состоянии полного душевного разлада. Тогда она цедила сквозь зубы:
– Уходите. Не до вас. – Потом брала себя в руки и добавляла: – Простите.
Мария долго не могла прийти в себя после такого приема. Какое же горе. И кто такой этот Глеб? Как ему удавалось подчинять себе молодежь? Почему они ему поверили? Нормальные домашние ребята вдруг отвернулись от семьи, от друзей, перекрасили волосы в черный цвет и толпой пошли на кладбище. Жуть какая! «Черная месса»! Подумать страшно.
Мария звонила Кире после каждого визита в библиотеку. Звонила в рабочее время, обычно в обеденный перерыв. Она не хотела вставать между Кирой и Асей – она хотела помочь. И той, и другой. Четко осознавая при этом, что сегодня она нужна Асе больше. Тем более они с Кирой должны играть на одной стороне.
Кира воспринимала помощь Марии с благодарностью. Тут не могло быть обид, ревности: не сегодня было делить пальму первенства. Главное, чтобы Ася услышала живого человека и поверила. Чтобы она вернулась. Кто именно ее вернет в эту жизнь, Мария или Кира, – не имело значения.
К удивлению Марии, на месте Аси сидела немолодая полная женщина со светлыми кудельками.
– Фамилия! – крикнула она Марии.
– Я хотела спросить про девушку, которая здесь работала, – Мария растерялась.
– А я хотела спросить вашу фамилию, или вы плохо слышите? – опять гаркнула Пуделиха, как ее тут же окрестила Мария.
– Даже если бы я плохо слышала, вас услышит каждый. Может, вы сами плохо слышите? Чего вы кричите? – не выдержала Мария. – Вам сложно сказать, где Ася?
– Нету ее! Книги сдавайте и идите. А то книги возьмут, и потом ищи их!
Мария развернулась и вышла из библиотеки. Что-то случилось? Где Ася? И почему эта тетка так орет? Марии очень понравилась теория, о которой она прочитала в одном из журналов. Почему мы кричим друг на друга? Кричим, когда ругаемся. Если мы хотим друг другу признаться в любви, рассказать о своих чувствах, то говорим тихо, почти шепотом. Почему? Потому что про любовь мы говорим сердцем, а когда ругаемся, то сердце молчит, и достучаться друг до друга мы можем, только повысив тон, так нам кажется. И чего вдруг на нее начала эта тетка кудрявая кричать? Кто они друг другу? И что же все-таки случилось с Асей? Нужно срочно позвонить Кире. Прямо сегодня. Вот только этим вечером позвонить Кире не удалось. Марию ожидала дома еще одна неприятность.
Звонок Нади прозвучал как гром среди ясного неба. Мария повесила плащ в шкаф, сбросила туфли и забралась с ногами на диван. Сил не было встать и поставить на плиту чайник. Куда подевалась Ася? Обязательно не забыть позвонить Кире. Как же она устала. Плановики напутали с цифрами, директор вызывал на ковер, чихвостил ее, как девчонку. А может, бросить все и уйти? Как хорошо сидеть дома и воспитывать внучку. Да нет, это, безусловно, не выход, так, мечты одни. Она все же встала и пошла на кухню. Зажигая огонь и ставя на плиту чайник, она опять задумалась о жизни дочери.
Мария никак не могла примириться с Надиным браком. Ей он казался непрочным, она постоянно ждала от Соловьевых какого-нибудь подвоха. Причем и от зятя Юры, и от всей его большой семьи. Она не воспринимала зятя отдельно, и это понятно: ведь каждое свое высказывание он иллюстрировал байкой из жизни родственников. Почему-то он, создав свою собственную семью, не сумел отделиться от той, где родился. У Марии все в голове перепуталось: почему-то она сама должна была остаться в Надиной семье, а вот Соловьевы в Юриной – нет. Конечно же, она была не права, просто ей не нравился Юра, причем сильно не нравился.
– Мама, похоже, у Гули проблемы со слухом. Нужно делать аудиограмму. Ты сможешь помочь с машиной? До московской больницы мы уже дозвонились.
– Подожди, ты о чем, Надюша? Я правильно услышала? Да нет, ерунда какая-то, откуда это все? Мы же проверяемся постоянно, – Мария даже не сразу сообразила, о чем идет речь. Надя расплакалась в ответ и повесила трубку, а Мария схватилась за медицинскую энциклопедию.
Усталость сразу как рукой сняло. Марию колотило, как в ознобе, она листала медицинскую энциклопедию и сама себе говорила: «Нет, нет, глупости». Кто это сказал? Она даже не сразу поняла, что Надя звонила с просьбой и что нужно срочно искать машину. Сначала она должна была успокоиться. Понять, что тревога ложная.
Мария читала все подряд, пытаясь сопоставить найденные сведения, применить к Гуле. Так – не так, про них – не про них?
«У детей до одного года тугоухость трудно обнаружить. После рождения ребенок бывает шокирован шумом, яркостью окружающего мира и прочими неожиданными впечатлениями. К возрасту четырех недель он перестает нервно реагировать на любой громкий звук, а к возрасту трех месяцев начинает улыбаться и замолкать при звуке вашего голоса и поворачиваться на звуки, доносящиеся со стороны…
К возрасту шести месяцев ребенок приучается поворачиваться на ваш голос или на звуки, даже очень тихие, доносящиеся со стороны; к возрасту девяти месяцев он должен внимательно прислушиваться к знакомым звукам, лепетать и оглядываться в поисках источника звука, который доносится непонятно откуда. В возрасте года ребенок должен различать свое имя и несколько других слов…
Обратитесь к врачу, если вы не уверены в чем-нибудь из вышеперечисленного или если у вас есть другие причины подозревать у своего ребенка нарушение слуха…
Тугоухость у детей от года до четырех более заметна, хотя появляющаяся временами легкая тугоухость может остаться практически незамеченной. Лучший контрольный признак – речь вашего ребенка; если в возрасте года он четко выговаривает отдельные слова, в возрасте двух лет складывает их вместе, а к трем годам конструирует понятные предложения, то можно заключить, что у вашего ребенка со слухом все в порядке…»
Мария пыталась разобраться в написанном. Ага, вот описаны конкретные признаки с указанием возраста:
«В возрасте 2–3 недель ребенок вздрагивает при громких звуках».
Да еще как вздрагивала! У Марии тряслись руки, плохо соображала голова, но она изо всех сил пыталась успокоиться. Сейчас она во всем разберется и побежит к Наде: утешать, приводить в чувство.
Вот еще:
«В возрасте 2–3 недель – замирает при звуке голоса».
Господи, да о чем пишут эти умные книги?! В возрасте 2–3 недель вся семья забывает, как кого зовут!
«В возрасте 1 месяца – поворачивается на звук голоса, звучащего позади него».
Конечно! Это даже без сомнения! Голова у Гули с месяца крутилась, как пропеллер.
«В возрасте 1–3 месяцев – оживляется, слыша голос матери; в возрасте 1,5–6 месяцев – криком или широким открытием глаз реагирует на резкие звуки; в возрасте 4 месяцев – поворачивает голову в сторону звучащей игрушки или голоса».
Все-все правильно. Их девочка развивалась совершенно нормально. Никаких отклонений.
«В 2–4 месяца появляется гуление, в возрасте 4–5 месяцев гуление переходит в лепет, который становится более эмоциональным, когда в комнату входят родители».
Лепета не было, Гуля издавала отдельные громкие гортанные звуки. У Марии начало сжиматься сердце.
«В возрасте 8–10 месяцев ребенок осваивает произнесение новых звуков».
И опять – нет.
«В 1 год – начинает произносить простые слова».
В поведении девочки ничего не изменилось, не было у Гули первых слов.
Мария закрыла энциклопедию, пошла к вешалке за плащом. Срочно к Наде. Нет. Она остановилась. Сначала нужно договориться о машине. Она, не снимая плаща, набрала номер директора:
– Илья Игоревич, извините за беспокойство. Это Мария. Да-да. Вы мне не поможете? Завтра мне нужна машина, нужно внучку в Москву, к врачу везти. Ничего еще не знаю. Похоже, что серьезное. Да, на целый день, и выехать нужно рано, нам в десять уже надо быть на приеме у доктора. Да-да. Ну как тут не волноваться… Спасибо вам, Илья Игоревич.
Мария положила трубку на рычаг и расплакалась. Где-то нужно взять силы. Она должна поддержать сейчас своих девочек, и плакать ей при них нельзя. Сейчас она успокоится, встанет и пойдет к своей дочери.
Гуле только-только исполнился год. Надя и Юра собрали всех родственников. Мария первый раз встречалась с Соловьевыми после того конфликта, с автомобилем. Идти, понятное дело, не хотелось, но Надя попросила: «Мама, нужно наводить мосты».
Раз нужно – значит, будем наводить. В конце концов они родители Юры, отца ее внучки. Когда он был просто мужем ее дочери, к нему можно было относиться как угодно и вообще в расчет его не брать. Теперь все изменилось. Бери его в расчет, не бери, но другого отца у девочки не будет никогда. Ну, раз так вышло. В любом случае Мария к Юре должна относиться с уважением. Можно не любить, но уважать обязана. Стало быть, его родителей – тоже.
И потом, именно они от нее денег на машину не требовали, это же Юра просил со свойственной ему непосредственностью. Придумал не сам, понятное дело, предварительно Соловьевы посовещались и Юру послали парламентарием. О резком отказе Соловьевы, естественно, узнали, но (надо отдать им должное) не скандалили, при случайных встречах на комбинате здоровались, обязательно перекидывались парой фраз.
Да, Мария хотела бы другой судьбы для своей дочери, семья Соловьевых была для нее чужой и для Нади – тоже. Но ведь, по большому счету, они совершенно нормальные люди. Пятерых детей подняли, всем дали образование. У них было свое представление об этой жизни, они его и воплощали. Девчонки вот ерепенились, им казалось, что родители не правы. Но кто может судить?