Катя больше не пришла ни разу. И никто из Соловьевых даже не позвонил. Надя была обескуражена. Как же так? Как будто не было прожитых вместе лет. И как будто не росла у Юры дочь. Юра тоже не объявлялся. Стало быть, поставил точку и пошел дальше. Помогла Лидия Семеновна. Одна ее родственница искала учительницу по фортепьяно, которая приходила бы к дочери на дом. Надя договорилась так: она занимается по выходным с девочкой, а ее мама сидит с Гулей в это время.
Нужно было привыкать к новой жизни, перебороть в себе жуткую обиду на то, что тебе предпочли другую. Это пережить было тяжелее всего. Как же так? Получается, по поговорке – рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше? Но так ведь можно всю жизнь искать! Значит, Юра – не ее человек. Тем более при сложившейся ситуации с дочерью. Вот так! От бывшего мужа осталось только редкое имя, которое он дал дочери. Про то, что осталась дочь, Надя не думала. Гуля – ее девочка, она ее не оставит, она сделает для своей Гули все возможное. И у нее получится.
Лидия Семеновна предполагала возможность такого поворота, для нее он был как раз ожидаемым. Другое дело, что в этой семье все произошло слишком уж быстро. Обычно отцы не выдерживают трудностей, которые начинаются, когда ребенок подрастает до школьного возраста, лет до шести-семи. Когда начинают отворачиваться друзья, когда соседи смотрят с жалостью, когда муж окончательно понимает, что для жены он теперь даже не на втором, а на двадцать пятом месте. А двадцать четыре первые заняты больным ребенком. Здесь все предсказуемо. Хотя есть семьи крепкие, которые мобилизуются перед лицом беды, сплачиваются еще больше. И отцы есть прекрасные, которые ни за что не расстанутся со своими детьми. Попробуй только кто что обидное скажи! К сожалению, таких – меньшинство. Надя вот с самых первых занятий с таким воодушевлением говорила о своем муже, что Лидия Семеновна почти уверилась: здесь все будет нормально. Значит, трещинка в отношениях была еще до рождения девочки. Ничего не сделаешь. Предательство – это всегда тяжело. Но Надя переболеет, пока дочка маленькая. Рядом с ней – прекрасная мама, слава богу, в семье есть достаток, и у Нади есть профессия, которая способна их прокормить.
Мария готовила ужин, одновременно убиралась в квартире – нужно было многое успеть. Ее Надя возвращается домой. Как сложатся их новые семейные отношения? Столько всего произошло за эти непростые четыре года. Надино скоропалительное замужество, уход дочери в семью мужа, рождение Гули, совместная жизнь с зятем, Гулин страшный диагноз, ссора и переезд дочери на съемную квартиру.
Далай-ламу однажды спросили, что больше всего его изумляет. Он ответил: «Человек. Вначале он жертвует своим здоровьем для того, чтобы заработать деньги. Потом он тратит деньги на восстановление здоровья. При этом он настолько беспокоится о своем будущем, что никогда не наслаждается настоящим. В результате он не живет ни в настоящем, ни в будущем. Он живет так, как будто никогда не умрет, а умирая, сожалеет о том, что не жил».
Дочь возвращается домой. Но ее девочка изменилась – это уже взрослая женщина, которая многое пережила. Несколько жизненных трагедий одну за другой. Кто поможет? Конечно, мама. А как же? Нужно ли было уговаривать Надю остаться с мужем? Тут Мария не сомневалась: нет, никогда. И пусть ее осуждают, пусть говорят что угодно, что тещи, мол, никогда не любят своих зятьев. Это неправда. Любят. До тех пор, пока они любят их дочерей. А здесь не осталось любви со стороны Юрия.
Мария могла бы все простить Юре, если бы видела, что есть любовь. Даже интрижку с этой девочкой. Но, похоже, изначально не было любви – был спектакль. Эти взрослые дети оба захотели круто изменить свою жизнь, оба бежали от действительности в поисках чего-то нового, небывалого, делали собственные первые шаги по дороге судьбы. На этом, собственно, и сошлись. И это было их ошибкой. Разные, не похожие, совершенно друг другу не подходящие, они достаточно быстро это поняли. И Юра, и Надя. Но еще долго продолжали делать хорошие лица при плохой игре. Не сознавались даже себе в неудаче, а уж тем более окружающим. Слишком тяжело обоим далась борьба друг за друга. И что же, признаться теперь всему миру, что все это было ошибкой?
Она уже поговорила с Юрой по телефону. Он позвонил сам, через неделю после того, как ушел от Нади. Сначала вошел в роль жертвы, пытался изобразить из себя пострадавшую сторону. Мол, он трудился как вол, недосыпал, недоедал, а никто не оценил. А так жить невозможно. И не подумайте, что это из-за Гули. Он готов честно платить алименты. После развода, естественно, как уж там суд решит.
«Какой ужас, – думала Мария, – он все уже решил – и про развод, и про суд». И при этом еще хотел, чтобы Мария его оправдала и, может, даже пожалела. Она бы еще поняла, если бы он позвонил не ей, а Наде и сказал честно: «Я не могу жить с глухим ребенком. Прости. Я не выдерживаю. Я всю жизнь кому-то должен: родителям, сестрам, государству. Я устал. С тобою я увидел возможность совсем другой жизни. Ну, мне так показалась. Я же как рассуждал? Ты из обеспеченной семьи, мать твоя копейки не считает. Вон в доме целая стена в книгах, разговоры про возвышенное, про музыку, в наш театр ходите, даже в Москву на премьеры ездите. Я думал, что вырвался из своего круга. Так на тебе, завяз еще глубже. Это не просто нищета, это еще и пальцем показывать будут, когда Гуля мычать начнет да руками жестикулировать. Прав батя про Кольку-дурака. Зачем мне это? Я молодой, здоровый, у меня вся жизнь впереди. И не надо мне говорить, что она моя дочь. Я вообще с тобой другую жизнь себе представлял. Я думал, ты уедешь поступать в Москву. Поступишь, понятное дело, я к тебе приезжать буду. Пуховик себе куплю финский, шапку лисью. И тебе все обзавидуются, какой у тебя парень! И у меня не какая-нибудь наладчица в девушках, а пианистка. А потом ты в каких-нибудь конкурсах выиграешь, денег подсоберешь, купим квартирку в Москве, и я забуду эту свою семью иждивенцев как страшный сон. А ты что? Кто тебя просил все бросать? Кому нужны были твои жертвы?! И потом, я же намекал тебе на аборт. Что, трудно сделать было? А я как чувствовал».
Мерзко, страшно. Но честно! Вот такое Мария бы поняла. А рассказывать ей про ее дочь неудачную – это уж слишком. Это уж Юра заигрался!
Мария пришла к мнению, что хорошо, что расстаются сейчас; все правильно, иногда нужно поставить точку вовремя. Гуля? А что «Гуля»? У нее есть любящие мать и бабушка. Им будет непросто, но, как говорится, легкого никто ничего и не обещал. Но они сделают для нее все необходимое. И ее девочки будут счастливы.
Надя не просто вернулась в свой родной дом: она еще вернулась к своему родному инструменту. Она села на вертящийся стул, как бывало в детстве, крутанулась один раз, потом в обратную сторону, подержалась руками за крышку и открыла пианино. Сначала провела пальцами по пыльной клавиатуре и взяла несколько нот. Ну, конечно же, как она могла забыть это восхитительное чувство, когда тебе подвластно все. Вот ведь интересно: занимаясь сейчас с Темой, с другими ученицами, она тоже подходила к школьному инструменту, но без этого вот трепета. Просто урок. Гамма. Сходящаяся, расходящаяся, трезвучия, потом этюд, пьеса. Не было того парения, той душевной легкости. Даже когда она сама показывала какую-то пьесу или мама ученицы просила что-нибудь поиграть.
– Пусть послушает, что должно получаться.
Пусть, конечно. Вот Надя и играла, как должно у девочки получаться, а не так, как бы сама сыграла.
А здесь сразу же пошел «Вокализ» Рахманинова. Неожиданно для себя самой. Она не услышала, как перестала грохотать кастрюлями на кухне мама, как перестала бегать по квартире Гуля (девочке нравилась квартира бабушки Маши – мебели немного, простор, бегай – не хочу, никто не останавливает). Но здесь произошло нечто другое. Торжественная мама, притихшая бабушка. Мария присела на диван, Гуля тут же забралась к ней на колени. Обе не сводили глаз с Нади. Мария слушала, Гуля смотрела как завороженная, следила глазами, как бегают мамины пальцы по клавишам. Через какое-то время Гуля на цыпочках подошла к пианино и двумя руками уперлась в стенки инструмента.
Мария отвлеклась от своих переживаний. Надо же, все дети начинают бить по клавишам, а Гуле нужно сначала почувствовать вибрацию. Девочка упиралась в стенку инструмента и во все глаза смотрела на мамины руки. Надя тоже поняла, что происходит. Она продолжала играть; слезы сами по себе заструились из глаз. Гуля не замечала этого: она все так же зачарованно следила за мамиными руками.
Да-да! Она будет с ней заниматься музыкой. И уже знает как. Надя смотрела то на Гулю, то на своего верного спутника – на метроном, который стоял на пианино. Когда-то она его ненавидела, когда нужно было играть точно в темп, потом, наоборот, на какое-то время метроном стал ее лучшим другом. Во время учебы в училище включала его иногда, чтобы саму себя проверить: держит ли ритм, или когда нужно было начинать играть быстрее, но была опасность вещь заиграть.
Боже, да все у нее получится. Она уже увидела Гулины глаза, и она все поняла. И при чем тут Юра и его предательство? И пусть ее Гуля не такая, как все. Но она – ее дочь, и она хорошая девочка, и Надя любит ее больше всех на свете. Она сделает свою дочь счастливой, она поможет ей. У них все будет хорошо.