Вспоминается вечерняя проверка в лагере в ночь на Новый, 1945 год.
На проверку выстроили всех военнопленных. Священник отец Михаил в нарядной рясе с хором отслужил службу. Молебствие прошло торжественно. Многие пленные подхватывали молитву. Служба всем очень понравилась.
Затем перед пленными выступил приехавший из Берлина капитан-власовец. Он был одет в парадную форму.
Сняв с одной руки белую перчатку и поправив рукой модное пенсне, он торжественно начал свою речь. Я её хорошо запомнил.
Вначале он от имени командования РОА и лично Власова поздравил с наступающим Новым годом всех военнопленных. Далее начал обрисовывать положение на фронтах. Заявил, что Германия думает применить новое оружие возмездия, которое в корне изменит положение на фронтах, и что вскоре большевистские войска будут разбиты. С войсками союзников на Западе ведутся переговоры об окончании войны и подписании мирного договора.
– Волна советского наступления спадает, – продолжал он. – Это свидетельствует о том, что Советы исчерпали свои ресурсы, потеряли живую силу и технику в больших количествах. Экономя силу, немецкое командование значительно сократило линию фронта, вывело из-под ударов Советов свои лучшие отборные части, вновь оснащает их передовой военной техникой, оно готовит большевикам такой контрудар, от которого содрогнётся и разлетится в прах глиняный колосс – Советский Союз. После чего на его просторах возникнет новое государство – истинно русское, в котором мы, поднявшие высоко знамя борьбы с коммунизмом, займём достойные места в руководстве страной… Я должен предупредить всех вас, что недалёк тот час, когда мы со всей строгостью скажем: «Кто не с нами – тот против нас!» Тогда уже не будет места тем, кто сейчас колеблется, им не будет и времени для раздумий. Путь может быть только один! Вступайте в ряды Русской освободительной армии! Все, кто не примкнёт к нам сейчас, останутся за бортом новой наступающей счастливой жизни… Я заканчиваю и призываю всех вас, пока ещё не поздно, подумать над своей судьбой, а избрав намеченный путь, держаться его мужественно и стойко. Заверяю вас со всей ответственностью, что следующий Новый год – 1946-й – мы будем обязательно отмечать на Родине, в кругу своих семей.
В таком же духе он продолжал свою речь.
– Кто запишется сейчас в ряды РОА, выйдите из строя! – обратился он к нам после её окончания, а после затянувшейся паузы перешёл на крик.
– Нет таких? Ах, вы, сталинские сосунки, мы найдём на вас управу! Кто не с нами, тот наш враг! Запомните это!!!
Я слушал выступление предателя и думал, что война проверяет всех людей на преданность Родине. Этот власовец, кстати, бывший инструктор одного из московских райкомов партии, на поверку оказался предателем. А вот пленные, которые не идут на посулы власовца и твёрдо стоят в строю, на поверку оказались преданными стране.
В конце речи власовца кто-то из пленных не вытерпел и пронзительно издевательски свистнул. Комендант отдал команду конвоирам найти пленного, который это сделал. Те вместе с полицаями стали бегать вдоль рядов пленных, но найти смельчака не смогли. Среди пленных была круговая порука. Никто не выдаст провинившегося. А если среди них всё же находился трус и предатель, то с таким разделывались быстро. Обязательно через день или два он будет висеть на верёвке в одном из лагерных туалетов с надписью на шее «Смерть предателю!»
На второй день утром по просьбе власовского капитана-агитатора опять был выстроен весь лагерь. Вновь предлагалось вступить в армию. Среди лагерников нашлось всего четыре человека, которые написали заявления пойти служить в РОА. Как только власовец объявил об этом, комендант лагеря приказал вынести на плац, на котором были выстроены лагерники, большой стол, уставленный всякими вкусными блюдами и разнообразной выпивкой. На глазах у всех голодных военнопленных добровольцы сели за стол и стали есть и пить. Но видно было, что еда и выпивка не шла им в горло. До них доносилось проклятье пленных, тихо шептавших: «Предатели! Жить на свете вам осталось недолго! Будьте вы прокляты! Какая мать могла родить этих ублюдков?!»
Как ни старался капитан-власовец сагитировать кого-нибудь ещё, больше никто из лагерников не присоединился к добровольцам. Вскоре он, совсем не радостный, покинул лагерь, предварительно отправив впереди себя добровольцев с конвоиром. Если бы добровольцы остались в лагере хоть бы на час после отъезда капитана, пленные бы их растерзали.
В своих воспоминаниях не могу не рассказать об одной лагерной команде из 15 туркменов. Начальником команды был пятидесятилетний бывший работник райкома партии из Ашхабада, старик в моем понимании. Все туркмены его уважали и слушались. Однажды в лагерь для вербовки приехал представитель власовцев из туркестанского полка. Туркмены все как один, посоветовавшись между собой, отказались служить во власовских формированиях. После этого случая авторитет военнопленных-туркменов среди лагерников очень повысился.
Авианалёт союзников
После Нового года лагерная жизнь вновь потекла по старому руслу. Лагерные команды по-прежнему выходили на работы в «RW», на ремонт станционных железнодорожных путей и сооружений. Вечером многие пленные в бараках перед сном делали из дерева детские игрушки: свистки, петушки, шкатулки, разных зверят по мотивам героев русских сказок. Игрушки давали продавать тем командам, которые работали на вокзале или вблизи него. Большинство поделок продавали я и Виктор. За полчаса до работы и после неё мы брали корзинки, наполненные игрушками, и быстро бежали на перрон вокзала, предлагая их пассажирам. Мастер и конвоир разрешали нам заниматься такой коммерцией. Одни игрушки мы меняли на сигареты, хлеб, другие продавали за немецкие марки. Многие пассажиры покупали игрушки из-за интереса к ним, другие, чтобы как-то помочь пленным. Воровать на железной дороге после нового года стало очень трудно и опасно. Всюду на станции рыскали гестаповцы, эсэсовцы, полицейские, жандармы… За воровство они на месте расстреливали пленных.
Нашу команду продолжали иногда посылать на окончание строительства бомбоубежищ, разбор завалов, засыпку больших воронок после бомбёжек.
В середине апреля, возвращаясь с работы, команда попала под сильную бомбёжку. Тревога или по-местному «алярм», была объявлена с запозданием. Мы только-только успели добежать до путепровода, который пересекал железнодорожную магистраль у вокзала, как с американских и английских самолётов, которых было более сорока, посыпались бомбы… В туннель путепровода набились сотни прохожих, пассажиров и солдат с поездов и эшелонов, остановившихся на станции. Все моментально легли. Помню, как ко мне прижалась немка средних лет и молилась богу. Ей, наверное, казалось, что в русского военнопленного не попадёт ни один осколок от рвущихся неподалёку бомб. С каждым разрывом она прижималась ко мне всё ближе и ближе. Наш конвоир-старичок, призванный недавно в армию по тотальной мобилизации, тоже залёг рядом, а свою винтовку отбросил метра на два. Хоть пленным и было страшно лежать под свистящими бомбами и их разрывами, но они приговаривали: «Дайте немцам прикурить ещё и ещё раз!»
В этот день Аусиг подвергся бомбёжке союзной авиации как никогда. Всё вокруг горело, сотни домов были разрушены. Когда пришли в лагерь, то увидели, что одна бомба попала в барак ревиры. Он был разнесён в пух и прах. От нескольких больных ни осталось даже следа. Лишь отдельные части тел висели на колючей проволоке ограждения лагеря. Караульное помещение тоже было разбито. Солдаты-конвоиры разбежались из него кто куда. Да и многие пленные в страхе покинули лагерь.
Мы с Чабаном тоже решили не ночевать в лагере, опасаясь повторного ночного налёта авиации. Надвигались сумерки. Электричества не бело. Мы проползли через брешь в проволочном заграждении лагеря и пригибаясь, кинулись бежать из города вдоль насыпи по железнодорожным путям. Через два часа мы дошли до большого леса на склоне Рудных гор. Сильно устали и решили переночевать в лесу. Для постели наломали веток, сверху набросали сухих листьев и, прижавшись друг к другу, уснули. Рано утром проснулись и решили подобрать себе другое укромное место. Недалеко нашли сухой колодец, который был сооружён для кабельной линии связи. В нем было тепло и можно было сидеть на корточках. Днём через щель крышки колодца, мы наблюдали за бродившими в лесу жителями города, которые побросали свои дома и прятались в лесу, опасаясь очередной бомбёжки. К концу дня еда у нас кончилась, и мы решили к вечеру выйти из нашего убежища и вновь вернуться в лагерь.
После бомбёжки команды в лагере перемешались, утром никто на работу не пошёл. Вечерних проверок не стало. Занимался кто чем хотел. Я с Чабаном пошёл на товарную станцию искать в разбитых вагонах муку. Такой вагон нашли в тупике. Из него уже брали украдкой муку местные жители-чехи, а также военнопленные. Проходя по станции, мы видели, как из некоторых вагонов в порядке живой очереди гражданские вытаскивали ящики с консервами, печеньем, различными крупами. Конвоиры-немцы отгоняли толпу от разбитых вагонов, но делали это нехотя, медленно, скорее всего для видимости. Однако некоторые конвоиры открывали огонь по военнопленным, пытавшимся достать продукты из вагонов. В этот день за несколько картошин, взятых из вагона, был расстрелян наш лагерник-татарин.
Победный май
Прекрасный весенний месяц апрель растекался по земле волнами тёплого воздуха. Лопались почки на деревьях, пробивались ростки яркой весенней зелени. От Рудных лесистых гор со стороны Карловых Вар долетал тончайший аромат обновляющейся природы, а в нас стала бродить, как хмельная брага, неистребимая мечта о воле. Окончание войны ощущалось вместе с весной всё явственней, всё ощутимее. Чувствовалось приближение окончания войны…
На городском вокзале, куда мы теперь изредка попадали работать, наблюдали толпы народа: военных в серо-зелёных шинелях, беженцев из юго-восточных районов Германии. На их лицах было одно выражение – озабоченность. Военные группами располагались отдыхать прямо на полу перрона, так как скамеек на всех не хватало. Они дремали и неохотно об