В первые дни мне было трудно ходить. Никак не мог привыкнуть к костылям. Еле-еле доходил до санчасти и столовой. Сильно уставал. Очень любил после столовой заходить в красный уголок читать газеты. Помню, с каким интересом мы читали газету «Правда» с описанием парада Победы на Красной площади в Москве, состоявшемся 24 июня 1945 года. Наверное, все военнопленные, которые читали статью о параде, завидовали тем, кто в нем участвовал. Они остро переживали за то, что вернулись домой не в качестве победителей, а репатриированными.
Сразу же по прибытию в лагерь началась спецпроверка. К следователям вызывали каждый день десятки пленных, только из одного нашего барака – 2–3 человека. Суровый порядок проверки распространялся на всех, кто волей или неволей побывал в фашистском плену. Проверить надо было очень тщательно каждого, будь он полковником или простым лейтенантом.
Рядом с нашим бараком находилась брезентовая палатка, в которой жили одни полковники. Среди них был один, на кителе которого теснилось множество наград, начиная от орденов Кутузова II степени, Александра Невского, Отечественной войны I степени и кончая орденами Красного Знамени, Красной Звезды, медалями. Он даже не был в Германии в лагере военнопленных, его бригада действовала под Дрезденом. В марте 1945 года напоролась на сильную танковую группировку противника, в спешном порядке вынуждена была отойти. Командир бригады в кителе с орденами был вынужден вместе с адъютантом спрятаться у одной немки. Лишь через две недели наши войска отбили у немцев населённый пункт, где находился полковник. Порядок был такой: был в окружении – изволь пройти спецпроверку. Вот он и попал вместе с нами в Опухлики. Острые на язык пленные сочинили поговорку: «В Опухликах мы припухли».
При мне в лагере было два случая самоубийства. Один бывший военнопленный не перенёс нескольких допросов следователя и повесился в тёмном коридоре барака. Другой, находясь в бане, перерезал себе вены на руках и скончался от потери крови. Говорили, что у него дома остались дети мал мала меньше. Наверное, самоубийцы были замешаны в каких-то серьёзных делах, раз так легко расстались с жизнью. Чувствовали за собой вину, а может быть и предательство. Один Бог знает причину их самоубийств.
Все бы было терпимо, если бы нас не досаждало многочисленное количество клопов в бараках. Столько клопов я в жизни никогда не видел. Только ляжешь, как чувствуешь, как они лазят по всему телу и до боли сосут кровь. Проснёшься и видишь, как они падают сверху с досок потолка. Когда зажжёшь спичку, клопы тучами разбегаются в разные стороны. Поэтому ночами мы не спали, а только мучились. Высыпались днём, выйдя во двор и расстелив шинель на солнышке.
Дерзкий побег из немецкого плена
Я познакомился с соседом по нарам. Он назвался младшим лейтенантом Иваном Кривоноговым из Горького. Лёжа вечерами на нарах, Иван постепенно, частями поведал мне о своей жизни в плену. Рассказал о том, как попал, как вёл себя, как готовился к неоднократным побегам и, наконец, как удалось ему и его товарищам убежать из плена на немецком самолёте «Хейнкель-111». Его рассказ о необычном побеге из плена запомнился мне на всю жизнь.
Война застала Ивана Кривоногова в небольшом Доте на реке Сан, по которой проходила государственная граница между СССР и оккупированной немцами Польшей. Ровно в 3 часа 45 минут 22 июня 1941 года гарнизон Дота был поднят по тревоге. Весь личный состав в количестве 15 человек во главе с младшим лейтенантом Иваном Кривоноговым встретил немецко-фашистских захватчиков оружейным и пулемётным огнём.
В течение нескольких дней защитники сдерживали врагов огнём своего Дота. В конце сражения немцы захватили в плен обожжённого Ивана и ещё двух раненых бойцов, оставшихся в живых после боев.
В плену Иван Кривоногов вёл себя мужественно, как настоящий патриот своей Родины. Он пережил ужасы плена в нескольких лагерях, концлагерях и тюрьмах Германии. Дважды совершал побеги, которые кончались неудачей. Лишь попав в филиал концлагеря Заксенхаузен вблизи города Свинемюнде, находящегося на острове Узедом в Балтийской море, ему удалось связаться с одним пленным, который назвался Михаилом Девятаевым. Он оказался лётчиком-истребителем. Вдвоём они и разработали дерзкий план побега из плена на самолёте противника.
Концлагерь находился недалеко от немецкого аэродрома Пенемюнде. Иван с Михаилом работали в одной команде, состоящей из десяти человек. Они часто обслуживали аэродром: расчищали от снега взлётную полосу, засыпали на аэродроме воронки после бомбёжки его авиацией союзников, занимались ремонтом капониров – специальных сооружений для укрытия самолётов, раскапывали и удаляли неразорвавшиеся бомбы и т. п.
Михаил с Иваном твёрдо решили бежать только на самолёте. К плану побега они привлекли ещё трёх человек из команды. Остальные не были посвящены из соображений строжайшей конспирации. Начальником команды был преданный, отзывчивый товарищ Владимир Соколов. Он очень хорошо знал немецкий, всегда мог договориться о чём-нибудь с мастером или конвоиром.
Шёл к концу 1944 год. Началась усиленная подготовка к побегу. План сводился к тому, чтобы во время перерыва на аэродроме, когда мастер уйдёт на обед и многие лётчики и охранники покинут аэродром, убить конвоира-эсэсовца, захватить заранее выбранный самолёт и на нём улететь на Родину.
Ивану Кривоногову было поручено убить стальной палкой конвоира. Чтобы не было заметно его появление в команде с увесистой палкой, ещё задолго до побега, он стал ходить на работу, обмотав ногу тряпками, сильно прихрамывая и опираясь на эту палку.
Михаил Девятаев во время уборки разбитых самолётов тщательно изучал таблицы и надписи на приборах. В переводе надписей ему очень помогал Володя Соколов. На аэродроме базировались бомбардировщики, а Михаил был истребителем, поэтому ему в спешном порядке необходимо было изучать управление машиной. С этой задачей талантливый лётчик блестяще справился.
Готовились к побегу месяца два. Как будто всё учли. Теперь необходимо было дождаться удобного момента, а главное – солнечной погоды, ибо, не имея ни карты, ни радиопривода, трудно проложить самолёту курс на Родину.
Решили лететь 1 февраля 1945 года, но неожиданно пошёл густой снег, который не прекращался несколько дней.
Лишь 8 февраля небо прояснилось, снег прекратился, появилось солнце. Стоял лёгкий морозец. Команду Соколова в сопровождении мастера-немца и охранника направили из лагеря с заданием расчистить от снега взлётную полосу на аэродроме.
Десять пленных по глубокому снегу медленно побрели из лагеря. Михаил подошёл к шагающему с палкой Ивану и шепнул: «Сегодня или никогда!»
Пришли на аэродром и принялись быстро убирать снег со взлётки – к обеденному перерыву она должна быть чистой. Старались вовсю: знали, что взлётную полосу расчищают для себя.
Вот и время обеда. Мастер ушёл в столовую. С аэродрома в столовую ушли и остальные работающие немцы. Лишь немец-охранник остался с пленными. Соколов обратился к нему по-немецки: «Мастер приказал после расчистки взлётной полосы произвести уборку капонира!» – и показал на бункер, возле которого стоял бомбардировщик «Хейнкель-111».
Немец-конвоир повёл команду к указанному капониру. Подошли, присели перекурить. Присел и немец. Михаил незаметно подал сигнал Ивану Кривоногову, тот понимающе кивнул, подошёл к эсэсовцу сзади и ударил его со всего размаха железной палкой по голове. Эсэсовец упал на землю, даже не вскрикнув. Пятеро пленных, не посвящённых в план побега, побледнели, ведь за убитого немца всех расстреляют!
– Не дрейфь, ребята! Мишка – лётчик! – успокоили пленных.
– Вот на этом самолёте мы полетим на Родину, – и Иван Кривоногов указал на стоящий рядом «Хейнкель-111».
Михаил Девятаев и Володя Соколов побежали к самолёту. Кривоногов взял винтовку убитого конвоира и встал у входа в капонир, который находился неподалёку от самолёта. Договорились, что как только машина будет готова к полёту, Михаил подаст знак и все остальные подбегут к самолёту.
Михаил отчего-то долго возился в кабине. Минуты казались вечностью. Наконец Девятаев подал знак. Пленные бросились к машине. Но тут зз кабины выпрыгивает Девятаев и беззвучно шепчет: «На самолёте нет аккумулятора».
Кривоногов и Соколов побежали к капониру, где стояла вспомогательная аккумуляторная машинка для запуска моторов. Остальные пленные влезли в самолёт.
Быстро подключены провода к бортовой сети.
– Есть искра! – радостно сообщает Девятаев. Володя Соколов и Иван Кривоногов расчехляют моторы и снимают зажимные струбцины с элеронов.
Наконец, к великой радости пленных, заработал левый мотор, затем правый. Последним, покидая трижды проклятую фашистскую землю, залезает в самолёт Иван Кривоногов с винтовкой.
Михаил дал газ и вырулил на взлётку. Ничего не подозревавший немец-стартер выстрелил из ракетницы, разрешая взлёт. Бомбардировщик «Хейнкель-111» дрогнул и, с каждой секундой ускоряя бег, помчался по взлётной полосе.
Девятаев изо всех сил давит на штурвал, но все тщетно – хвост самолёта не поднимается. На аэродроме поднялась тревога. Навстречу бегут эсэсовцы. Михаил прибавляет газ и самолёт прорывается сквозь ряды эсэсовцев. Михаил Девятаев и подошедшие к нему на помощь Иван Кривоногов и Володя Соколов с трудом отжимают штурвал: хвост медленно поднимается. Вот уже кончается взлётная дорожка, за которой начинается песчаная отмель, а дальше – море. Ещё секунда и «Хейнкель-111» тяжело отрывается от земли. Дружное «Ура!» разносится по самолёту, все бросаются обнимать друг друга. В воздухе встретился немецкий истребитель. Он обстрелял самолёт беглецов. Маневрируя, «Хейнкель-111» с беглецами уходит в облака и спасается от преследования.
Михаил набрал высоту и сквозь «окна» в облаках, наблюдая за землёй, повёл машину на восток. Вот и линия фронта. Движутся колонны войск, видны артиллерийские разрывы, вдоль фронта стелется дым. И тут по самолёту открыли огонь советские зенитчики. Откуда было им знать, что на фашистском «Хейнкеле-111» летят советские люди?