Я с интересом наблюдал немцев, следил за их поведением, взаимоотношениям друг с другом. Анализировал их действия и сравнивал с нашими армейскими порядками.
Через пять километров увидел, как группа пленных, человек двадцать, по колено в грязи, вытаскивают из лужи застрявшую машину «Опель». Вокруг неё бегал немецкий офицер, подавал команды и сильно ругался. При помощи верёвок пленные вытащили «Опель» из лужи и поволокли её за собой по раскисшей дороге. Глядя, как уставшие пленные тащат машину, обмотав себя верёвкой, падая и вновь поднимаясь из грязи, я вспомнил картину из школьного учебника, на которой бурлаки с трудом тянули на лямках вдоль берега реки груженную баржу. Подумал: «Вот тебе наглядный пример использования пленных в качестве рабов».
К этой группе пленных мои конвоиры присоединили и меня. Весь день мы тянули машину по грязи. Ноги передвигали с трудом. Мокрыми и грязными вошли в какой-то хутор, перед этим отправив машину своим ходом. Нас отвели ночевать в амбар, где насыпью хранилось зерно. Устроили свои постели прямо в сыпучих кучах зерна.
Я стал засыпать, когда ко мне подошли два моих конвоира и повели на допрос. Допрашивали два молодых офицера с эсэсовскими погонами. По характеру вопросов определил, что они из особого отдела дивизии, аналогичного нашему «Смершу». Один немец задавал вопросы, другой записывал ответы. Вопросы были почти такие же, как в штабе батальона.
Когда я назвал количество орудий в нашем артполку, один из немцев переспросил: «Почему так много?» Я ответил, что недавно мы находились на доукомплектовании, и полк получил пополнение – технику и людей. В действительности это была неправда. После доукомплектования мы были обеспечены необходимым только на пятьдесят-шестьдесят процентов.
В связи с начавшимся контрнаступлением немецко-фашистских войск на Киев в ноябре 1943 года нашу дивизию в спешном порядке перебросили из-под Конотопа на правый берег реки Тетерев под город Радомышль. С момента нашего наступления с 24 декабря 1943 года наш полк потерял много убитыми и ранеными, особенно в последних боях под Карвиновкой, Высокой Печью, Дрыгловом. Почти в каждой батарее было уничтожено по орудию прямым попаданием из немецких танков. Много орудий были технически неисправны. Конечно, о потерях я немцам ничего не сказал.
Допрос продолжался в обычном русле.
Узнав, что я родился в Харькове, немцы на несколько минут отвлеклись от допроса и, причмокивая языком, выражая на лице восторг, стали вспоминать, с какие красивыми женщинами они знакомились, когда дивизия находилась в этом городе. Затем стали спрашивать, в каком военном училище я учился, когда его окончил, где воевал, имею ли награды, состою ли в компартии и т. д.
Я отвечал, где правдой, где неправдой. В конце немец, который записывал мои ответы, вышел из комнаты и через некоторое время принёс большой портрет Сталина в военной форме, развернул его перед моим лицом. Другой немец подошёл к портрету и плюнул прямо на изображение маршала, внимательно наблюдая за мной. Плевок медленно сполз с портрета. Я никак не реагировал: понял, что меня провоцировали. Поразился такому дешёвому трюку: неужели они думали, что я фанатик и брошусь на них, оскорблённый за плевок в нашего вождя? Я изображал равнодушие и ни один мускул не дрогнул на моем лице. Подумал, мол, какие же немцы все-таки наивные и глупые…
Переговорив о чем-то между собой, они вскоре вызвали караульного солдата, который отвёл меня в амбар. Переспал в куче пшеницы, так как ночью ударил мороз. Утром нашу группу пленных накормили борщом, дали по куску хлеба и погнали пешком по просёлочным дорогам.
Днём началась оттепель. Опять мы месили дорожную грязь. Проходя через села, наша колонна пополнялась молодёжью, жителями из близлежащих сел. Немцы их насильно угоняли в Германию для использования в качестве рабочей силы на заводах или на полях крупных землевладельцев.
Куда нас гнали под усиленной охраной, никто не знал. Днём шли, вечером нас загоняли ночевать в помещения для скота, где и кормили один раз в сутки. Шли по Винницкой области, где-то перешли по мосту через реку Южный Буг. Местное население украдкой нас подкармливало. Наконец, через несколько дней изнурительного пути мы подошли к окраине города Проскурова.
Лагерь в Проскурове
О приграничных городах Проскурове и Шепетовке я знал раньше из книги Николая Островского «Как закалялась сталь». В этих местах герой книги Павка Корчагин сражался в Гражданскую войну с белополяками…
Вскоре пригнали нас к Проскуровскому лагерю для военнопленных. Он состоял из нескольких кирпичных и деревянных бараков, огороженных колючей проволокой. По ограждению лагеря через каждые сто метров были установлены деревянные вышки, на которых находились охранники с пулемётами. Ночью проволочное ограждение освещалось прожекторами, установленными на вышках. Нашу колонну разделили на две части. Военнопленных загнали в одни бараки, а гражданских – в другие.
В бараках пленные отдыхали на дощатых деревянных нарах. На них не было никаких матрацев и подушек. Вновь прибывшие, сняв обувь, положив её под головы вместо подушек и укрывшись шинелями, легли на голые нары отдохнуть. Однако несколько человек, в том числе и я, отправились по длинному бараку в надежде отыскать в нем своих земляков. Идя и оглядываясь по сторонам, мы выкрикивали: «Кто из Челябинска?», «Кто из Казани?», «Кто из Краснодара?», «Кто из Москвы?» и т. д.
Вскоре и я нашёл земляка из Георгиевска. Завязалось знакомство. Он пригласил ещё одного земляка – из Пятигорска. Меня, попавшего в плен совсем недавно, окружило ещё несколько человек. Пленные с интересом расспрашивали меня и с большим вниманием слушали мой рассказ о жизни в освобождённых районах Украины, о введении погонов в Красной армии, о положении на фронтах, о жизни в тылу.
Я разговорился с одним из старожилов лагеря, парикмахером из Краснодара. Его немцы не отправляли в Германию. Он стриг и брил вновь прибывших и готовил их к дальнейшей отправке вглубь Германии. Он рассказал, что лагерь был создан немцами в первые дни войны. Заняв Проскуров, немцы в пригороде города – Ракове нашли несколько домов барачного типа, огородили вокруг них территорию колючей изгородью, и лагерь был готов. В первые годы войны там царили голод, болезни, разнузданный произвол. После раздачи пищи на дворе нередко оставались десятки трупов. Голодные пленные за черпак супа давили друг друга в очереди. Одежда на пленных шевелилась от паразитов. В первую зиму в лагере разразилась эпидемия сыпного тифа, в окнах бараков не было стёкол, печи не топили. Ежедневно из бараков выбрасывали сотни погибших – их просто выталкивали через окна во двор, на грязный снег, густо покрытый человеческими нечистотами.
К августу 1943 года через лагерь прошло около 60 тыс. пленных, из них около 45 тыс. погибли в нем от голода и болезней. Парикмахер сказал, что эту цифру недавно установил и назвал подпольный лагерный комитет военнопленных. Мне с трудом верилось в то, что пришлось пережить в Проскуровском лагере пленным в течение 1941, 1942 и 1943 годов.
За беседой незаметно подошло время раздачи лагерной баланды – варева из свекольной ботвы и немытой гнилой картошки. Литр баланды был съеден за какие-то секунды. Вечером на голодный желудок было трудно уснуть. Снилась еда. Утром дали литр кипятка, слегка окрашенного какой-то травой, несколько граммов сахарина и 200 граммов гречишного хлеба, замешанного на прелой ржаной муке. Все это, включая баланду, входило в лагерный суточный рацион. На четверых пленных выдавалась буханочка хлеба величиной с два кулака.
Никогда не забуду картину дележа хлеба. Один из сгруппировавшихся в четвёрку пленных, взялся разделить хлеб ровно на четыре пайки. Бережно разрезав буханочку на четыре части на тряпке, постланной прямо на пол, делящий не раз, прицеливался и уравнивал пайки. Потом вытащил из бокового кармана самодельные весы, представляющие собой короткую прямую палочку, по краям которой были привязаны острые колышки. Он воткнул по колышку в каждую из двух паек и поднял весы на уровень своих глаз, чтобы всем было видно, что пайки находятся в горизонтальном положении, и ни одна пайка не перетягивает другую, следовательно, они равны по весу. Такую процедуру он проделал и с другими двумя пайками. Убедившись, что пайки равны по весу, делящий положил их в ряд и указательным пальцем показал на вторую пайку, спрашивая одного из четвёрки, который предварительно отвернулся:
– Кому?
– Тебе, – ответил тот.
Далее, опять вопрос.
– Кому?
– Олегу!
И так далее, пока не названы были все, кому предназначались пайки.
За месяц в плену я научился ценить крошки хлеба. С каждым днём худел все больше и больше. Все время чувствовал голод. Ненасытный аппетит – постоянное состояние голодного человека – стал преследовать меня повсюду во время плена. Даже после окончания войны, когда прибыл после плена домой, и пищи стало вдоволь, я ловил себя на том, что о чем бы ни думал, мысли постоянно возвращались к еде.
Находясь несколько дней в лагере, я сразу понял, что он функционирует как накопительный. В нем ежедневно организовывалась отправка пленных на запад, в лагеря, находящиеся в Польше и Германии. Меня это радовало. Уж больно не хотелось оставаться в этом страшном месте.
Под стук колёс
Дней через пять из нашего и рядом стоявших бараков стали выгонять пленных, строить их в колонны. Вскоре наша колонна численностью около шестисот человек под охраной конвоиров с овчарками подошла к товарной станции Проскурова. Увидели, что на путях стоит товарный эшелон с открытыми дверьми в вагонах. Из колонны стали отсчитывать по двенадцать пятёрок и отводить пленных на погрузку, сохраняя интервалы между группами. Каждую группу загоняли в «телятники». Казалось невероятным, что в маленькие двухосные вагоны немцы собираются втиснуть шестьдесят человек. Но благодаря ударам прикладами по спинам пленных, им удавалось сделать это. Втиснув пленных в каждый вагон, они их наглухо закрыли, связав засовы дверей толстой стальной проволокой. Через каждые три вагона цеплялся вагон с тормозной площадкой, на которой в будке находилось по два конвоира.