Я работал на участке вместе с чехом-подростком 14 лет, из местного технического училища. Его звали Янеком. Парень мне нравился. Он со мной работал на равных, всегда стремился помочь в чём-либо. Иногда приносил мне бутерброды и сигареты из дому.
Буксы вешали на ось колёс вдвоём: сперва на один конец оси, потом переходили на другой. Буксы нам привозили автокарами в количестве дневной нормы. Надев их, отгоняли колёса в сторону, где их подхватывали другие пленные и перегоняли в другой цех. На смену подгоняли новую пару колёс, мы вновь надевали на них буксы и т. д.
Что такое букса? Это металлическая коробка, внутри которой помещён подшипник, передающий нагрузку от кузова вагона на ось колёсной пары. Также в ней размещалось устройство для подачи смазки. Кто часто ездил по железной дороге или был более внимателен, тот обращал внимание, как обходчик, проходя вдоль состава, молоточком с длинной ручкой постукивает по буксе колеса, определяя по звуку, целая она или нет.
Работа была тяжёлая. Приходилось надевать на колёса много букс. Да и малярия стала мучать меня почти ежедневно, а лекарств, даже хины, в лазарете не было. Я чувствовал, что с каждым днём все больше и больше худею. Все время хотелось есть. За 4 месяца плена похудел с 75 до 45 кг. Силы покидали меня. Попросился в наряд на кухню. Думал, что там удастся что-нибудь поесть. Работали на кухне всю ночь, чистили картошку и брюкву. Поесть не удалось, котлы были пустые. Единственное, что удалось, так это украсть одну небольшую брюкву. Принёс в барак и спрятал под подушку в надежде, что вечером её съем. Но днём лагерные полицаи устроили обыск в бараке, нашли у некоторых пленных ворованные продукты, в том числе и изъяли у меня брюкву. Провинившихся согнали вместе, и полицаи их сильно избили. До сих пор ощущаю удары палкой по голове и ненавистного полицая Диктова.
Интернационал
Барачная действительность производила тяжёлое впечатление. В помещении ощущался запах плесени, какой-то кислятины, смешанной с отвратительными испарениями пота и мочи. Измученные работой, пленные беспокойно ворочались на скрипучих, дощатых нарах. Во сне стонали, вздыхали, разговаривали. Кто-то неистово храпел.
Как-то в середине мая в цехе «RW», где я работал, ко мне подошёл молодой итальянец. Назвал себя Горацио и на немецком языке незаметно от конвоира шепнул мне, что будет ставить для меня в укромном месте котелок с едой. Подробности велел узнать у цивильной русской девушки по имени Мария, у которой будет на руке повязка с надписью «Ostarbeit» – «Рабочая с Востока».
На «RW» наряду с немцами, чехами, работали представители десятков национальностей, угнанных на работу в Германию, так называемых цивильных, т. е. гражданских: французов, хорватов, югославов, итальянцев, бельгийцев, поляков, белорусов, русских, украинцев и т. д. Они чем могли, помогали советским военнопленным, так как видели, что мы жили в плену значительно хуже, чем они.
Через день-два ко мне подошла симпатичная девушка, назвавшая себя Марией. Мы с нею познакомились и разговорились. Она сказала, что во время обеденного перерыва разносит обед в столовой для цивильных – первое и второе блюда. Сообщила, что договорилась с Горацио, и он на свой стол, за которым обедает, будет ежедневно ставить пустой котелок. Мария будет ему приносить две порции обеда. Одну порцию Горацио будет сливать в котелок, а вторую съедать сам. Многие цивильные сливали обеды в свои котелки, чтобы поесть потом, в удобное для себя время. Поэтому Горацио, вынося котелок с обедом из столовой, не вызывал подозрений.
В цеху, где мы работали, Горацио подошёл ко мне и указал глазами место под одним станком, где стоял наполненный едой котелок. Незаметно от конвоира я подлез под станок со своей ложкой и быстро всё съел. Потом подал знак Горацио, что, мол, всё в порядке. Через несколько минут итальянец забрал котелок из-под стола и пошёл его вымыть. Конвоир не обратил на него никакого внимания. Придя на своё рабочее место, Горацио положил чистый котелок в свою тумбочку. Такая цепочка передачи мне обеда, придуманная Марией, работала долго, вплоть до моего изгнания из «RW». После съеденного обеда я всегда благодарил Горацио кивком головы и жестом руки со стиснутым кулаком, изображая приветствие по-испански: «Но пасаран!»
Как я, так и он, всегда остерегались, чтобы мой конвоир не заметил нашу связь. В противном случае ни мне, ни ему было бы несдобровать. За связь с русским военнопленным виновных отправляли в карцер и даже в концлагеря.
Мария днём работала в цеху уборщицей. Ходила с метёлкой и подметала мусор, а иногда тряпкой вытирала пыль со стаканов. Во время работы подходила сзади ко мне, и я, не оборачиваясь, разговаривал с нею, с оглядкой на охранника, чтобы тот не заметил, что мы беседуем. В одной из бесед она рассказала, что была угнана из города Пинска в Белоруссии. Призналась, что комсомолка. Расспрашивала много о моей жизни. Иной раз мне казалось, что она работает по заданию подпольного комитета иностранных рабочих. О его существовании на «RW» я уже слышал от наших военнопленных. По заданию комитета среди советских пленных велась работа по организации вооружённого восстания в лагерях города при подходе войск союзников к Аусигу. Кроме того, члены комитета учили пленных тому, как вести саботаж и устраивать мелкие диверсии. Даже нам с Янеком кто-то подсказал, как незаметно по горсти песка или мусора подкладывать в буксы. При быстрой езде от большого трения буксы нередко самовозгорались.
Члены комитета знали, что среди русских военнопленных в то время активную пропаганду вели власовцев, агитировали их вступать пленных в Русскую освободительную армию. Члены комитета вели активную контрпропаганду, чтобы пленные не предавали свою Родину, рассказывали, что Победа не за горами, распространяли среди пленных свежие известия о поражении фашистских войск на фронтах в России, о битве союзников в Италии и другие антинацистские сообщения.
То, что власовцы стали проводить активную работу среди пленных, было заметно и по нашему лагерю. Сюда ежедневно наведывался власовский поручик. Он был строен и подтянут, светловолос. Офицерский китель без морщинки облегал его крепкую грудь, на брюках отутюжена безупречная складка. Ботинки на толстых подошвах были начищены до блеска. На левом рукаве пестрела нашивка: на бело-красно-синем поле три жёлтые буквы «РОА». Звали его Сашей.
Мы к нему относились, как к душевнобольному, не понимающему смысла в жизни. Слишком дурашливыми, бестолковыми и нарочито путаными были его объяснения «нового порядка», который обещали фашисты и власовцы русскому народу после победы над большевиками. Власовец приходил в лагерь в любое время суток и держал себя с пленными по-свойски, панибратски, угощал сигаретами, рассказывал свежие немецкие новости и обязательно похабные анекдоты. Единственное, чем он нас привлекал, так это тем, что приносил с собой свежие газеты на русском языке: читая их, мы между строк выуживали правдивые новости.
Незаметно от охраны мне ежедневно удавалось разговаривать с Марией. Видно было, что и ей приятно со мной встречаться. Я узнал, что она перед войной окончила восемь классов, была всего на два года младше меня. Долгое время скрывалась от мобилизации и насильственного угона на работу в Германию. Осенью 1943 года на рынке в Пинске попала в облаву, была схвачена и отправлена на работу в Германию.
Мария была истинной патриоткой Родины. Мы вспоминали школьную пионерскую, затем комсомольскую жизнь. Мария осуждала некоторых своих землячек, которые вели себя недостойно на различных увеселительных мероприятиях в городе Аусиге, организованных немцами для иностранных цивильных рабочих. В течение всего моего кратковременного пребывания в «RW», вплоть до июля 1944 года, Мария через итальянца Горацио подкармливала меня. Постепенно я стал поправляться, набирать вес, физически окреп. С наступлением тёплых дней малярия меня покинула.
«Куда же смотрит немецкий народ?..»
Не знаю, почему, но запомнился поразивший меня один случай в «RW». Однажды наш военнопленный-токарь, работавший на Родине одновременно на нескольких станках, поспорил с молодым немецким рабочим, хорошим токарем, кто больше выточит деталей за час.
Наблюдать за их соревнованием собралось много рабочих всех национальностей. Даже наш конвоир заинтересовался и не обратил внимание на то, что мы бросили работу и стали тоже наблюдать.
Станки спорщиков стояли рядом. Одновременно они были запущены в работу. Немец и русский вытачивали одну и ту же деталь по размерам и с одинаковыми требованиями к ней.
За час немецкий токарь выточил 30 деталей, а русский – 40, да и по качеству обошёл немца.
Наблюдавшие за соревнованием немцы были очень удивлены достижением русского токаря. Ведь они были заранее уверены, что русский Иван работать не умеет, что он ленив и глуп. И невдомёк им было, что русские специально саботируют любую работу в плену и притворяются неумехами.
Однажды за небрежную работу по сборке буксов немецкий мастер снял меня с этой работы, взял меня за рукав и подвёл к полке, на которой в каждой ячейке были разложены болты, гайки, шайбы, шурупы строго по своим номерам и размерам. Приказал, чтобы я ходил по цеху, собирал эти детали, разбросанные на полу, а потом раскладывал в нужной последовательности в необходимую ячейку. Я собрал в течение дня на полу много болтиков, гаек, шайбочек, шпилек и т. д., но преднамеренно разложил их вразброд, не в нужные ячейки. Мастер меня очень ругал за мою бестолковость. В конце концов я добился, что он поручил мне выполнять самую лёгкую работу – ходить по цеху и подметать пол вокруг токарных станков от мусора и металлической стружки. Поглядев на мою работу, он сказал: «Вот эта работа по твоему уму!» Я же подумал, что она соответствовала моей кормёжке.
Теперь я приходил на работу и с охотой подметал в цеху пол. Если никто не смотрел в мою сторону, стоял с метёлкой на одном месте и смотрел по сторонам. Как только видел, что на меня смотрит конвоир или мастер, усиленно размахивал метёлкой по полу, показывая свою старательность и усердие. Даже на такой работе «тянул время». Часто бегал в курилку, либо часами отсиживался в туалете, либо бродил по цехам просто так, ради любопытства.