— Схватывает всё на лету. Она же дочка вождя!
— Ты только не спеши, Сандро!
— Розита, милая! — Я опешил. — Мы знакомы всего сутки.
— Иногда этого достаточно. — Розита вздохнула. — Иногда…
И отключилась.
Воспользовавшись минутным передыхом, я выдавил в себя полтюбика витаминной пасты и выглянул из палатки. Селение выглядело таким же оживлённым, как вчера утром. Разгорались три костра. Оглушительно кричали птицы. К запаху дыма примешивался резкий запах поджаренной рыбы. Бегали от костра к костру и от хижины к хижине голые ребятишки и полуголые женщины. Старухи, сидя на корточках или на камнях, колдовали у огня. Седой старик с жидкой бородёнкой, сидя на земле возле большого валуна, отбивал наконечник — то ли для копья, то ли для стрелы. Бил на камне камнем по камню…
Белые купола парашютов стояли чуть-чуть выше остального селения. То, что надо! Достаточно вынести экран ко входу в палатку, и она сама станет прекрасным фоном, отрежет экран от леса.
Дело было двухминутное. Вынести экран, подключить видеозапись — чтоб осталась и у меня копия концерта. Они ведь наверняка запросят когда-нибудь повтор… Да ещё подыскать удобное местечко на свободном валуне…
Только дети и успели заметить мою суету и столпились вокруг, выставив вперёд животики. Остальные купы оглянуться не успели.
Я нажал кнопку на груди и сообщил Розите:
— Всё готово. Давай!
И позволил себе лишь половину полной громкости.
На экране быстро пробежали цветные полосы настройки, мелькнуло почему-то английское «Еnd» — «конец», и застыла обычная наша местная заставка — панорама Города-кольца с параболическими антеннами спутниковой связи и вертолётами на просторной крыше.
А затем ожили динамики, и задушевный баритон Омара Кемаля произнёс:
— Ухр купум! Ухр Тор! Ухр Сар! Ухр Кыр!
И певучий контральто Розиты нежно добавил:
— Ухр Лу-у!
И все люди племени купов вначале застыли, а затем повернули головы к непонятному светящемуся экрану и незаметным динамикам по его бокам. Именно оттуда шли знакомые, понятные и необычно громкие слова.
Нежное адажио из «Лебединого озера» тихо поплыло над стоянкой дикого племени. В немом изумлении, ничего не понимая, но и не в силах шелохнуться, слушали небесную музыку полуголые люди в шкурах и видели на экране светлые небоскрёбы Нью-Йорка и древние храмы Греции, подсвеченную Эйфелеву башню в ночном Париже и утреннюю панораму Кремля, киевскую Софию и храм Христа Спасителя, мосты и каналы Венеции и Петербурга, морские набережные Дубровника и Неаполя.
И под эту же музыку проплыла по сцене Большого театра молодая Майя Плисецкая, плавно взмахивая своими удивительными руками «без костей».
А потом запела Розита — давнюю нашу, вечную нашу песню, с которой улетали мы от родной Земли, с которой прилетели сюда: «Я вернусь через тысячу лет… Так хоть в чём-то оставь мне свой след!..»
Промелькнул по экрану самый модный на Земле нашей юности пианист Ричардс со своим знаменитым «Марсианским прибоем». И голос Розиты пообещал:
— Мы к нему ещё вернёмся, Сандро…
Словно знала она то, чего ну никак не могла знать!.. Задолго до «Малахита», влюблёнными школьниками, в наш с Таней Праздник Первого снегопада, шли мы по родному уральскому городу и наблюдали над концертным залом бешеную пляску цветомузыки «Марсианского прибоя». В тот вечер играл в нашем городе заезжий Ричардс…
В какой жизни это было?
В каком краю Галактики?
А на экране Омар Кемаль уже тешил мою славянскую душу «Очами чёрными, очами страстными, очами пылкими и прекрасными». Две трети романса, правда, шли на турецком языке, но купы этого не заметили.
Затем вологодская девчонка Аня Бахрам, жена моего друга Али, вышла с бессмертной зыкинской «Издалека долго течёт река Волга…» На Рыбинском море, близ Волги, Анюта родилась, про Волгу пела… И сама Волга легко несла на экране медлительные теплоходы и стремительные «Метеоры».
Рядом со мною тихо присел на землю Тор. Возле него тут же остановился, прислонившись спиной к дереву, Сар. Уже не раз наблюдал я, как спокойно и достойно следует он за вождём. Будто охраняет от всяких неожиданностей. На шее Тора и Сара уже не было «зубастых» боевых украшений, а мирно болтались вчерашние красные ленточки…
В селении поопадали языки костров. Никто не подкидывал в них сучья, не бил камнем по камню старик с редкой бородёнкой. Глаза его не отрывались от экрана. Судя по запаху, где-то сгорела рыба…
Веером прошлась Розита по лучшим певцам трёх веков — с тех пор, как только появилось на свете звуковое кино, — от Энрико Карузо и Фёдора Шаляпина до кумира нашей юности Евгении Недро. А потом решила показать ещё и массовость искусства у «сынов неба» — итальянский женский хор, весь в белом, с «Аве, Мария!» и пёстрый русский милицейский — с волшебной «Калинкой». Всегда почему-то мерещилось мне в этой песне некое волшебство…
Завершил эту часть концерта редкий исторический кадр: военный оркестр уходил после парада с Красной площади под «Прощание славянки». И невольно вспомнилось тут наше, чисто уральское:
…И марш «Прощание славянки»
Оркестр проносит духовой.
А на платформах танки, танки —
Частица почты полевой…
Когда прощаются славянки,
Идут славяне в смертный бой!
Мой город! Его история, его судьба, его древний поэт Лев Сорокин…
Но нет их в этом концерте. Не уральцы составляли…
Мудрый Тор повернулся ко мне и спросил:
— Так живут сыны неба?
Всё понял! Не зря он тут вождь!
— Так, — ответил я.
— Купы хотели бы стать их друзьями.
— Сыны неба скрепляют дружбу кровью, — сообщил я.
— Для этого крови не жалко, — ответил Тор. — Сколько надо её пролить?
— Одну каплю.
— Так мало?
— Для дружбы — достаточно.
— Я готов.
— Сегодня мы это сделаем, — пообещал я.
Тор сжал моё плечо и повернулся к экрану. А там прекрасное лицо Розиты уже глядело нам глаза в глаза, самым крупным планом, и необычно тихое, приглушённое её контральто предупреждало:
— Сейчас прямой эфир, Сандро! Слышишь? Прямой эфир!
И она запела свою песню — ту, которую впервые услышали мы с Бирутой в тёмном биолёте, мчащемся сквозь безлунную здешнюю ночь от Города к нашему межзвёздному кораблю на космодроме:
На планету,
Где нет зимы,
Где весной
Не журчат ручьи,
Где леса и луга —
Ничьи,
Навсегда прилетели мы.
Здесь не знали,
Не ждали нас,
Жизнь текла
В первобытной мгле, —
Как когда-то и на Земле,
Где я родилась.
Почему-то захотелось в эту минуту разыскать глазами Лу-у. Я повертел головой и обнаружил её сидящей на земле возле хижины и неотрывно, напряжённо глядящей на экран.
Над селением плыл голос Розиты:
Мы развеем ту мглу
Навсегда!
Мы зажжём над планетой
Свет!
Там, где нынче и зверя нет —
Вознесём города!
Будет радовать
Море огня.
Будет ждать племена
Уют…
Если прежде меня
Убьют,
Ты в туземке ищи
Меня…
Так вот почему предупредила она о прямом эфире! Вместо «племена» она пела раньше «дикарей», вместо «туземки» — «дикарку»… Отредактировала! На ходу! Вдруг что-то поймут?
Мыслеприёмники на них… Не обидеть бы!
Будет ласковым
Море огня,
Будет греть племена
Уют…
Ну, а если меня
Убьют,
Ты в туземке найди
Меня!
Удивительно! Биотоки от телевизора не идут. Мыслеприёмник не должен работать. И всё-таки что-то Лу-у поняла. Две слезинки поползли по её смуглым щекам. Знала бы сейчас Розита, как плачет дикарка от её песни!
А Розита уже «сменила пластинку»! Уже понеслась из динамиков лихая мелодия кубинской «байли». Уже выпрыгнул в поле зрения телекамеры, весь в чёрном, тоненький изящный геолог Эрнесто Нуньес. Уже зашевелила Розита перед отъехавшим телеобъективом своими бесчисленными, как показалось, блестящими юбками…
Когда плясали мы с нею давнюю «байлю» в космосе, — не юбки были на Розите, а зелёные форменные брюки. С юбками-то, оказывается, куда эффектней!
И вдруг поднялась со своего места Лу-у, развела в стороны руки, и схватились за её кисти две другие женщины, и за их разведённые руки ещё кто-то схватился… За минуту образовался перед телевизором женский круг, и пошёл колесом с криком «Ухр! Ухр! Ухр купум!»
Под руками женщин проскользнули голенькие ребятишки и образовали внутри круга своё крикливое «колесо». А затем неторопливо, будто неохотно, поднялись мужчины и окружили женское «колесо» своим, мужским, двигающимся в противоположном направлении.
«Байля» на экране была недолгой. Её сменили пейзажи Земли, а звучал теперь «Марсианский прибой» Ричардса — то плавный, то бешеный.
Но на полянке перед телевизором никто уже, кажется, кроме меня, не смотрел на экран. Племя увлечённо плясало под «Марсианский прибой», исполненный столетие назад на далёкой планете в окрестностях другого солнца.
10. «Куда пролить кровь?»
Договор о дружбе заключили мы с Тором быстро.
— Чего купы хотят от сынов неба? — спросил я.
— Защиты, — ответил Тор. — От хуров.
— Я слышал, есть поблизости племена ту-цу и айкупов. От них тоже надо защищать?
Тор рассмеялся.
— Айкупы — это наше племя, — объяснил он. — Мы были раньше одним племенем. Их много. Мы не воюем с ними. Мы дети лесов. Айкупы — дети тёплых лесов. Они живут за нашей рекой.
— А ту-цу?
— Это «пещерные крысы». Они пришли с заката и живут в крутых обрывах. Вверх по нашей реке. Ни на кого не нападают. Всех боятся. У нас хорошие соседи.
— Хуры тоже здесь жили?
— Не здесь, — возразил Тор. — Дальше к закату. Нур-Нур прогнал их в холод. От них никогда не было покоя. Ни раньше, ни теперь.