Первым видением стал прохладный ноябрьский день, когда Ун Шин возвращался с войны и вел свое войско через сожженные деревни. Внезапно он услышал доносившийся из хижины детский плач и решил заглянуть в нее. На полу среди убитых людей лежала молодая женщина, родившая близнецов – мальчика и девочку. Она умирала от оспы и умоляла избавить ее от мук. Ун Шин выполнил ее просьбу. Вонзив меч в сердце женщины, он забрал младенцев и увез их в другую деревню. Они остановились в доме его дяди, генерала Кана. Ун Шин часто проводил время в его саду.
У генерала была дочь по имени Сольджу, но он всегда хотел сына и очень обрадовался появлению в доме Виёна. Каждый день он наблюдал с веранды, как Ун Шин обучает Виёна боевым искусствам, как поправляет положение его меча. Глядя на брата, Янми завидовала такому вниманию со стороны генерала, но ее не допускали к тренировкам и заставляли вышивать бабочек на шелке. Чтобы Янми перестала злиться и рвать цветы в саду, Ун Шин вырезал для нее куклу из дерева. Но Янми осталась недовольна таким подарком и сломала его, сказав Ун Шину, что для Сольджу он сделал куклу гораздо красивее.
Так пролетали дни, месяцы и годы. Осень сменяла лето, а потом снова наступала зима. Пока Виён тренировался с мечом среди облаков розовых слив, Янми ходила хвостиком за Ун Шином, задавая ему много глупых вопросов. Иногда он раздражался, иногда отвечал шуткой. Но при дочери генерала Кана ему приходилось вести себя сдержанно, чтобы никак не повлиять на ее благородное воспитание. Сама же Сольджу побаивалась Ун Шина, пугаясь шрамов на его лице, и пряталась от него за деревьями. Если он приходил в дом к генералу Кану, она подслушивала их разговоры, сидя за ширмой. Ун Шина это очень забавляло, и прятки в саду вскоре стали их традицией.
Когда Сольджу исполнилось пятнадцать лет, она вдруг поняла, что влюбилась в Ун Шина. Даже его шрамы казались ей красивыми. Она начала писать ему стихи, и поначалу он находил их везде: в обуви, шлеме, ножнах и даже на своей кровати. Иногда в сливовый сад прилетала сорока, и Сольджу привязывала к ее лапке записку. Однако девочка была еще мала для романтических отношений, и Ун Шин упорно игнорировал ее знаки внимания.
С наступлением совершеннолетия Сольджу расцвела, словно прекрасный цветок гибискуса, и мужчины стали свататься к ней. Но она всех отвергала. А однажды, узнав, что Ун Шин отправляется на войну, ей хватило смелости, чтобы положить в его сумку письмо. В нем она призналась ему в любви, подписалась своим именем и потребовала ответа. Прочитав это письмо, Ун Шин растерялся, но на следующий день нашел Сольджу в саду и смущенно ответил ей взаимностью. Они оба знали, что отец Сольджу мечтал о более родовитом и богатом зяте, нежели простой генерал, и договорились бежать, когда закончится война.
С тех пор не прошло ни дня, чтобы Ун Шин не думал о Сольджу, но по возвращении воин обнаружил только пылающий дом генерала Кана, тлеющий сад и умирающую Янми. Выслушав ее и побежав к озеру, он встретил на мосту Сольджу. Увидев Ун Шина, она бросилась в его объятия и пожаловалась, что Виён оставил ее одну, а сам куда-то запропастился. Сольджу все говорила и говорила о своей любви к Ун Шину. И он готов был поцеловать ее, но в этот злосчастный миг их обоих пронзил меч советника.
Сияющий счастьем взгляд Сольджу стал стеклянным, а из ее приоткрытого рта побежала струйка крови. Ун Шин согнулся от резкой боли и попытался удержать Сольджу за край ее одеяния. Но в его крепко сжатом кулаке остался лишь серебристый шелковый лоскут. Сольджу, подталкиваемая ветром и суетливыми снежинками, улыбнулась любимому и упала в реку. Последнее, что они оба видели перед смертью, – торжествующая улыбка советника.
Но для Ун Шина та ноябрьская ночь еще не закончилась. Открыв глаза, он обнаружил себя на том же мосту и почувствовал холод в груди, будто проглотил ледышку и она застряла по пути в желудок. Его конечности онемели, а сердце больше не билось. Он погиб, и полная луна забрала все его плохие и хорошие воспоминания. В какой-то момент Ун Шин увидел Виёна, державшего руку над его раной. Из-под ладони парня сочился яркий сиреневый свет. Не в силах что-либо произнести, воин смутно помнил, как с поверхности озера вспорхнули белые мотыльки и как Ван Хёль с Дон Юлем спорили, кто из них заберет его душу. Он снова потерял сознание, а когда очнулся, Ан Виён уже исчез. Дон Юль подал ему руку, помог встать и рассказал о природе темных квисинов. Все трое еще долго стояли на мосту, наблюдая за тем, как огненные мухи озаряют клубы дыма и поднимаются в ночное небо.
– Сольджу, – прошептал Ун Шин, когда его видения начали блекнуть. – Виён превратил воспоминания о ней в мотыльков. Так вот почему они всюду следуют за мной. Со Минна была права. Чувства не умирают…
Ун Шин приподнялся, опираясь на правую руку, и коснулся раны – на том месте, где прошла пуля, не осталось и следа. Метнув взгляд на берег озера, токкэби обнаружил, что мужчины в масках черепах никуда не ушли. Они важно сплели руки на груди и ждали, пока он очнется.
– Что это было? – спросил Ун Шин. – Я видел свое прошлое.
Громила неторопливо подошел к нему и снял свою маску.
– Эти пули создал господин Шивон, глава Братства тысячи слез. Они заставляют вспомнить самые болезненные моменты.
– Ты? – воскликнул Ун Шин, узнав советника, и почувствовал, как внутри него закипает ненависть. – Убийца…
– Не больше, чем ты, – сдержанно ответил советник и подал ему руку. – Скольких людей ты убил на поле боя, защищая наше государство? Ты верил, что чья-то смерть пойдет кому-то во благо. Не потому ли ты стал темным квисином?
– Замолчи! – Ун Шин сплюнул и, схватив его за руку, оттолкнул подальше от себя. – То, что ты хотел сотворить с моей Сольджу, и то, что ты сотворил с Янми, омерзительно. Ты не достоин даже того, чтобы называться животным.
– Послушай, – остудил его пыл советник и, вернув маску на лицо, указал на своих подчиненных. – После того как все мы получили черные конверты, мрачные жнецы должны были забрать наши души, но Янми опередила их, предложив нам работать на Шивона. И если мы выполним ряд ее условий, то переродимся невинными и счастливыми. Нам не придется отбывать наказание в Чистилище у десяти правителей Сиван. Забудь прошлые обиды и присоединяйся к нам, генерал Ун Шин.
– Ни за что! – покачал головой токкэби. Схватив советника за шею, он повалил его на спину и стал душить. Но тот лишь рассмеялся, потому что знал: так просто его не убить. Советник подал своим людям знак, чтобы они не стреляли и не вмешивались. Это еще больше разозлило Ун Шина. Но, нанося удар за ударом по его лицу, токкэби ощущал, как злость покидает его, потому что теряет смысл. Резко отпустив ворот костюма, Ун Шин посмотрел в глаза советника и сдавленным голосом сказал: – Можешь расстрелять меня заново. По крайней мере, я увижу лицо Сольджу. Да как эта дрянь посмела вселиться в тело моей…
– Никки, – подсказал советник и, снова протянув Ун Шину руку, прошептал ему на ухо: – В новой жизни люди называют ее Никки. Позволь мне искупить свою вину перед вами обоими. Янми заняла ее тело, но душа Никки, то есть Сольджу, еще жива. Ты можешь спасти ее. Для этого тебе нужно пойти с нами.
Ун Шин посмотрел на ладонь советника, потом на плавающее в озере тело молодого булгэ, поднял взгляд в небо, на полную луну и валящий хлопьями снег, и снял фуражку.
Глава 62
В просторном холле гостиницы «Лунный приют» было тихо, мрачно и пахло сыростью. Раскачивающиеся под потолком бумажные люстры давали слабое, желтоватое освещение. Кое-где сохранилась ажурная лепнина, затянутая паутиной. С обеих сторон круглый холл огибали широкие лестницы, ведущие на второй этаж, огражденный белыми перилами. На бирюзовых, местами потертых и облупившихся стенах сохранились старые росписи. В основном это были изображения оленей, тигров, сосен и гор. Проведя пальцем по напольным часам с золотым маятником, Минна заметила скрытое под слоем пыли название фирмы. Из этого она сделала вывод, что дом когда-то принадлежал богатому человеку и с тех пор не подвергался ремонту.
Справа от входа за длинным деревянным столом, обитым зеленой тканью, скучала пожилая женщина в красном платье с рукавами-фонариками. Увидев посетителей, она поправила пышную седую шевелюру и протерла круглые очки, а когда Хён подошел к ее столу, скрипучим голосом спросила:
– Надолго?
– На пару дней, – приветливо улыбнувшись, ответил Хён и огляделся. – Вы хозяйка этой гостиницы или…
– Да, – обрубила женщина, положив на стол связку ключей. – Оплату беру наличными. Можете расплатиться, когда будете выезжать. Занимайте любую комнату. Любую, кроме четвертой. В нее нельзя заходить.
– Я вас понял, – кивнул Хён и, забрав ключи от номеров, протянул их Минне: – Выбирай, какой тебе нравится больше.
Минна нерешительно сняла со связки третий ключ. Хозяйка сощурила глаза, с подозрением поглядывая то на нее, то на Хёна, то на парней-трейни, корячащихся с телефонами вокруг чучела павлина. Минне такая обстановка показалась тревожной и напряженной. Ей будто сделали огромное одолжение, пустив переночевать за деньги. Когда они с Хёном отошли подальше от стола, Минна шепотом поинтересовалась:
– Хён, эта женщина тоже квисин?
– Ага, – шепнул Хён и на секунду оглянулся. – С ней лучше не спорить, если не хочешь увидеть настоящий облик ёндона, а он, поверь мне, совсем не привлекательный. Хранители домов не рады гостям. Это первый на моей памяти случай, когда ёндон держит гостиницу.
– О чем вы там шепчетесь? – на весь холл закричала Эмми, поднимаясь по лестнице. – Хён, какой номер ты выбрал? Я заселюсь в соседний.
– Пятый, – обреченно ответил Хён и, подходя к перилам, за капюшон оттащил рыжего Ёнхи от чучела павлина. – Идем уже!
– Как ты думаешь, что находится в четвертом номере? – спросил светловолосый Тэо, запрыгнув на спину Кегвану. – Труп?
– Слезь, мне тяжело! – пожаловался Кегван. – Я буду возить на спине только свою будущую девушку!