– Почему же? – съязвила Сим Лиа и отвернулась. – Вы не позволили мне попрощаться с вашим братом, Водным Драконом, так дайте же Юнхо попрощаться с Со Минной!
– Где Минна? – холодно спросил Юнхо и отстранился от Ли Дуаль. – Я хочу ее видеть.
– Там, – с сочувствием произнесла та и, бросив злобный взгляд на Сим Лиа, махнула рукой, показывая направление. – Последняя комната.
Юнхо резко подвинул тетю в сторону и направился туда, куда она указала. В самом конце темного коридора виднелась тусклая полоска света: дверь была приоткрыта. Задержавшись перед ней, Юнхо нерешительно коснулся ручки и, заглянув в комнату, столкнулся взглядом с Джиён. Она утирала слезы бумажной салфеткой и всхлипывала.
В давящем полумраке бежевых стен, обитых деревянными балками, комната напоминала гробницу. Джиён сразу же откатила ширму, открыв вид на стоявшую в центре койку. Минна лежала под желтым светом бумажных фонариков, сложив бледные руки на груди. На ее лице не осталось ни капли румянца, но аппаратуру еще не отсоединили от розетки, будто надеялись на чудо.
Заметив стоявшего в дальнем углу Ан Виёна, Юнхо напрягся и недовольно спросил:
– Джиён, этот тот, о ком я думаю?
– Да, – кивнула Джиён и, подойдя к Ан Виёну, взяла его за руку. – Все в порядке, он не опасен. Благодаря его видению Дон Юль и другие булгэ выжили. Они не стали сражаться с мрачными жнецами и защищать коттедж господина Ли Кангиля. Часть из них вернулась из деревни Тихие Холмы целыми и невредимыми.
– Ясно… – выдохнул Юнхо и провел руками по волосам. Он окончательно запутался, не понимая, хочется ли ему поскорее уйти или остаться в доме до самых похорон. Но когда он приблизился к Минне и посмотрел ей в лицо, ответ пришел сам собой. Ему казалось, что она вот-вот откроет глаза и улыбнется, как всегда бывало после ее ночных кошмаров. Присев на корточки, Юнхо поцеловал Минну в лоб, и его губы задрожали. Он крепко сжал руку любимой и, почувствовав ее прохладную кожу, впал в оцепенение.
– Ты не умерла! Пожалуйста, вернись ко мне!
– Юнхо, – осторожно позвала Джиён, коснувшись его плеча, но он вдруг окинул ее безумным взглядом. – Пойми, это бесполезно!
– Нет, – возразил Юнхо, подавляя слезы, и повернулся к Ан Виёну. – Ты же можешь воскрешать! Сделай что-нибудь!
Ан Виён прислонился плечом к стене и, поправив джинсовый жилет, мотнул головой.
– Если бы я мог, то давно бы оживил ее, – нехотя ответил он. – Но уже поздно.
– Почему? – прикрикнул Юнхо, крепче сжав руку Минны. Скатившаяся по его щеке слеза разбилась о ее бледно-розовые губы.
– Ее душа не вернулась в тело, – пояснил Ан Виён, и в его ладони вспыхнуло фиолетовое пламя. – Это мой огонь. Я поместил его в сердце Со Минны. Он не позволит ее телу разлагаться, по крайней мере, до похорон… Ведь здесь нет морозильной камеры. Но это все, что было в моих силах. Я могу оживить лишь того, кто находится на грани жизни и смерти. В крайнем случае, в последнюю секунду. Но если человек мертв и я верну его в этот мир, он будет не таким, как прежде, и превратится в опасное существо. Вы же не хотите, чтобы Со Минна стала такой?
– Плевать! – проорал Юнхо, чувствуя, что теряет контроль над эмоциями, и, подняв тело Минны с койки, прижал его к груди. – Мне все равно, в каком виде она вернется!
– Пожалуйста, успокойся! – всхлипнула Джиён, прикрыв рот ладонью. – Мы все чувствуем себя разбитыми! Я напомню тебе, что Минна была моей лучшей подругой и все это происходит в моем доме!
– Я не отойду от нее, – сказал Юнхо, напряженно глядя в лицо Минны и все еще ожидая увидеть хоть какое-то движение. – Оставьте нас наедине…
– Хорошо. Если проголодаешься, выходи к нам на кухню, – жалостливо произнесла Джиён и, взяв за руку Ан Виёна, вывела его за собой.
Юнхо остался один в полупустой комнате и не мог поверить, что больше не услышит смех Минны. Для него время остановилось вместе с ее сердцем. Он сидел на койке, крепко обнимая ее тело, и не решался выпустить его. Больше их никто не беспокоил. С кухни доносилось монотонное бормотание Дон Юля, возгласы Ли Дуаль и позвякивание посуды. Но скоро и они стихли. Обстановка стала усыпляющей. Так продолжалось до рассвета, пока на запястье Юнхо не завибрировали часы – это был сигнал будильника. В пять утра, когда начинало просыпаться солнце, Юнхо обычно целовал Минну и покидал ее квартиру, чтобы закончить свои дела и вечером снова вернуться к ней. Он выходил из дома, оглядывался и смотрел в полукруглое окно ее комнаты. Но этот рассвет оказался последним для них обоих. Юнхо чувствовал себя разбитым, покинутым и преданным. Совет Небес лишь воспользовался случаем, подписав с ним договор, и Ван Хёль не уберег Минну от смерти.
Осторожно положив тело Минны на койку, Юнхо поцеловал ее в губы и почувствовал, как его грудь пронизывает холод. Достав из кармана плаща голубой колокольчик, он зажал его в руке Минны и быстрым шагом покинул комнату. Холл заполнял равномерный храп Дон Юля и других булгэ. Джиён и остальные, очевидно, спали на кухне. Не заглядывая туда, чтобы не возникло соблазна вернуться к Минне, Юнхо выбежал из дома.
Сад окутала розовая дымка, а сугробы за ночь выросли вдвое. Даже тропинку, ведущую к калитке, замело. Задыхаясь от гнева и боли, Юнхо упал на колени, схватился за голову и закричал с такой силой, что в соседских домах выбило стекла. Глядя на нежные оранжево-пурпурные облака, он громко сказал:
– Кем бы ты ни был, я знаю, что ты слышишь меня! Сделай что-нибудь! Верни Минну к жизни, подай мне знак! Если ты решил забрать Минну, забери и меня! Или я сам все решу!
В тот же миг в небе сверкнула яркая молния, и в лицо Юнхо брызнула мерзкая, перемешанная со снегом изморось. Закрыв глаза, он наконец позволил себе заплакать. Крупные хлопья снега таяли, стекая по его лицу вместе со слезами.
Неожиданно раздался крик сороки. Открыв глаза, Юнхо тотчас посмотрел вверх. Птица раскачивалась на корявой ветке дерева, а когда парень поднялся на ноги и подставил ей руку, прыгнула на нее.
– Ты пришла, чтобы сообщить мне что-то важное? – спросил Юнхо, заглядывая в круглые черные глаза птицы. – Или просто хочешь разделить мою грусть?
Сорока сидела неподвижно, вцепившись когтями в ткань его рукава. Посадив ее на плечо, Юнхо щелкнул пальцами и переместил их обоих на гору Пукхансан. Поднявшись по крутому заснеженному склону, он подошел к ступеням храма и дотянулся рукой до одной из деревянных дощечек, подвешенных под самой крышей. Ему повезло, и в нее была вложена пустая бумажка. Рано утром еще никто не приходил, чтобы оставить на ней свое послание умершим родственникам. Юнхо развернул бумажку и минуту сосредоточенно смотрел на нее. Сорока с любопытством наблюдала за ним. Скоро на бумажке зажглась голубая искра и вывела надпись: «Как ты и хотела, они останутся вместе навеки и превратятся в ничто: твое имя и мое сердце».
– Я надеюсь, что Минна получит ее, – сказал Юнхо, положив бумажку обратно в дощечку. – Если подумать, когда-то она приходила сюда каждый день, чтобы оставить послание для меня. Но на этот раз мы действительно будем вместе. Совет Небес не получит то, чего хотел. Я пойду в Небесный суд и заставлю их убить меня…
Юнхо развернулся и побежал вниз по холму с такой скоростью, что сороке пришлось взлететь и уцепиться лапками за его воротник. Даже девочка-мокквисин[89], беззаботно болтавшая ногами на ветке сосны, не успела поприветствовать их и возмущенно встряхнула косичками.
Минуя толстые сосны, пушистые кустарники и древние валуны, Юнхо пытался усмирить свой гнев. В нем кипела ненависть, и он хотел сбросить эти оковы, отомстив Небесам за Минну. Достигнув подножия холма, он переместил себя на Самил-даэро, семнадцать, чтобы попрощаться с Чо Мингли, но, обнаружив в музыкальном магазинчике разгром, замер в удивлении.
Не найдя чансына в кладовке, Юнхо вышел на улицу. Обугленные деревянные столбы, прежде охранявшие вход, не зарычали на него. Их головы полностью сгорели. Растерявшись, Юнхо понадеялся, что с Чо Мингли все в порядке, и, собрав волю в кулак, переместился к коттеджу Ли Кангиля. Он очутился посреди увядшего сада, где под толстым слоем снега не было видно ни кустарников, ни любимых лилий Хёна. Сорока вспорхнула с его плеча и села на ветку декоративной сосны.
Открыв дверь коттеджа ключом, Юнхо сразу понял, что защитный барьер снят, и поднялся в свою комнату. Но когда он достал с полки зачарованный хэгым своего отца, увидел, что струны инструмента перерезаны. Взбесившись, Юнхо швырнул хэгым на кровать и стал перебирать в уме всех, кто мог бы так неразумно поступить. Вряд ли это были дядя Кангиль или тетя Дуаль. Внезапно вспомнив про маленького пушистого ёндона, случайно принесенного из типографии, Юнхо хлопнул ладонью по лбу, ведь он сам оставил это существо в доме. Ёндоны были теми еще вредителями и терпеть не могли посторонние звуки. Предположив, что ёндон, снуя по комнате, испугался хэгыма и перегрыз струны, Юнхо поспешил спуститься вниз. Он выбежал в сад и огляделся в поисках сороки, но птица сама спрыгнула с ветки на его плечо. Парень сделал глубокий вдох, снова щелкнул пальцами и в следующий миг уже стоял у высоких деревянных дверей Небесного суда.
– Доброго вечера и полной луны, господин Ли, – басом поприветствовала его золотая ручка в виде головы дракона. – На этом заседании вы не нужны, но я не вправе вам препятствовать, поэтому проходите!
Тяжелые двери со скрипом отворились, и Юнхо уверенно прошагал внутрь мимо ничего не подозревающей охраны, одетой в черные ханбоки. Двое громил по привычке схватились за ножны и посмотрели ему вслед. Дождавшись, когда захлопнутся двери, Юнхо стремительно направился вдоль широкого красного коридора и, глядя на светлую арку вдалеке, что было мочи закричал:
– Ван Хёль!
Позади Юнхо рушились статуи и сверкали молнии, выбивая двери и витражи. Сорока парила над его головой, криком оповещая о его появлении. Как только Юнхо вломился в зал Небесного суда, ряды стульев перевернуло сильным порывом ветра, а упавшие с них квисины ошарашенно сбились в кучку. Вещавший с трибуны судья не удержал белый парик, и тот со свистом улетел в окно. Дядя Кангиль едва удержал толстенную папку и сердито стукнул ей по столу. В середине зала, рядом со связанным золотой цепью Ан Минджуном, невозмутимо стоял Ван Хёль. Убрав руки за спину, он безмолвно отдал приказ схватить нарушителя тишины, и его подчиненные накинули на Юнхо свои золотые цепи.