Потому что разговаривали по телефону.
Я посмотрела на часы. Было 4.34 утра. Натянула одеяло на голову, удерживая его ногами, и легла так, чтобы край телефона не врезался мне в щеку.
– А теперь что делаешь?
Я захихикала.
– Примерно то же, что и в тот момент, когда ты спрашивал в последний раз.
Голос на другом конце линии произнес:
– Не знаю, за эти пятнадцать минут ты могла начать разрабатывать план по высадке деревьев в городе.
– Верно. А ты что делаешь?
Из трубки послышался какой-то приглушенный звук.
– Я… перебрался на пол.
– Зачем?
– В кровати слишком жарко.
Я представила себе горячего Люку в кровати, и этого оказалось достаточно, чтобы захотелось тоже сбросить с себя одеяло.
– Мой отец иногда спит на полу, – сказала я.
– Почему-то меня это не удивляет.
Я улыбнулась.
– Это не всегда проявление эксцентричности. Он спал на полу в детстве и юности, как и многие корейцы. Но они делают это не потому, что не могут позволить себе кровать или типа того, – просто считают, что так удобней.
– Моя мама от этого обалдела бы. Она практикует штуку, которая называется заземление. Слышала о таком?
Я повернулась на спину.
– Хм, я знаю, что такое заземление в физике, но сомневаюсь, что твоя мама делает именно это.
– А что это означает в физике?
– Ну… способ снять избыточный заряд с одного объекта с помощью переноса электронов с него на другой, покрупнее… – На другом конце линии послышался храп. Люка, конечно, притворялся.
– Эй, приятель, ты там вздремнул, что ли?
Он сделал вид, будто проснулся.
– М-м, так что ты говорила?
– Неважно. Что означает заземление, по словам твоей мамы?
В трубке послышалось шарканье.
– Это удивительно. Тебе, наверное, покажется смешным… Короче, идея заключается в том, чтобы ходить босиком вне дома по несколько раз в день, чтобы прикасаться к земле босыми ногами. Считается, что это полезно.
– Что ж, объясни мне, в чем польза.
Он загоготал.
– Прямо чувствую, как ты там веселишься. В общем, главное то, что электрическая энергия растений уходит в землю, а оттуда – прямо в твой организм. – Он помолчал. – Поняла? То есть смысл в том, что положительная естественная энергия земли попадает к тебе.
Я старалась говорить спокойно, сдерживая улыбку.
– Ладно, и зачем это нужно?
– Ну, например, это улучшает циркуляцию крови, снимает усталость, помогает от расстройств сна, воспалений. И… хм, так можно вылечиться от диабета.
Я зажала ладонью рот и затряслась от смеха. Он, конечно, это почувствовал.
– Ты меня слышишь? Или уже строчишь об этом в медицинские журналы?
– Слышу. Да уж. Заземление. Каждый день узнаешь что-то новое.
– Ты, конечно, думаешь, что у моей мамы мозги совсем набекрень.
Хоть он и не мог меня видеть, я пожала плечами.
– Не знаю. Но послушать о ней интересно.
Из трубки донесся звук, подозрительно напоминающий зевок.
– Да, она интересная. Нам довелось много чего пережить. По сравнению с другими мамами она, конечно, может показаться ненормальной. Но мы всегда вдвоем против всего мира. – Он замолчал, а я в это время прислушивалась к его дыханию. – Хотя иногда кажется, что мы с ней на равных. Типа я забочусь о ней так же, как и она обо мне. Это ведь не значит, что она плохая, верно?
Я ответила тихо, хотя отец никак не мог меня сейчас слышать.
– Нет, я понимаю. Отец делает для меня все, что в его силах. Но приятно думать, что я тоже забочусь о нем.
– Так и есть. Ведь почти все твои дела так или иначе связаны с ним. – На этот раз Люка точно зевнул.
Я тоже зевнула и почувствовала, что глаза уже закрываются.
– Что ты имеешь в виду?
– Что слышала. Ты же следишь за ним, как за вертолетиком на радиоуправлении. Интересно, существуют такие дочки вертолетов?
Я едва понимала его и пробормотала:
– О чем ты говоришь, чудак? Кажется, мы… бредим.
– Ты – да, а я – нет. Я бодр, как… – он сладко зевнул, – как кофе.
– Бодр, как кофе?
– Да, ты все правильно поняла.
Я засмеялась, но вдруг услышала, как в коридоре открылась дверь, и замерла.
– Папа не спит. Кажется, надо прощаться.
– Не-е-ет! Притворись спящей.
Отец, тяжело ступая, подошел к моей двери и остановился. Быстрым движением я сунула телефон под подушку. Дверь открылась, и я тут же закрыла глаза. Яркий свет из коридора ударил в лицо, но я не шевелилась, пока не услышала, как дверь снова закрылась. Убедившись, что отец ушел к себе, вытащила из-под подушки телефон.
– Люка, – прошептала я.
Ответа не было.
– Люка!
Несколько секунд трубка молчала, а потом я услышала тихое ровное дыхание. Улыбнувшись, я прошептала:
– Сладких снов, – и уснула под дыхание Люки.
Я отступила назад и с восторгом оглядела работу Люки.
На следующий день, ближе к вечеру, мы вернулись к железнодорожным путям возле миссии. Удивительное дело: ночью спали всего пару часов и все же держались на ногах. Накануне Люка не успел закончить рисунок до того, как за мной приехал отец, поэтому сегодня я снова согласилась пойти с ним. Его «полотном» на этот раз стала стена сторожки, которую он уже давно облюбовал, подыскивая подходящие граффити. Сторожку скрывали от проходящих поездов заросли дубов и эвкалиптов. Другая ее сторона выходила на большое открытое поле, примыкающее к заповеднику.
Предвечернее солнце позолотило верхушки травы, резко похолодало, и в воздухе появился слабый запах металла.
Вчера, придя к этой стене, мы увидели настоящий шедевр. Как будто все художники округа Ориндж в свое время поработали над ней. Какие-то слова, крошечные животные, символы, многочисленные слои краски – все это теснилось на небольшом отрезке.
Поэтому, когда Люка нанес на стену еще один слой разбавителя краски, у меня чуть не случился сердечный приступ. Но я молча сидела и наблюдала за его работой. От разбавителя изображения на стене смазались и образовались подтеки.
Тогда Люка взял баллончик с черной краской и нанес на стену широкие черные полосы, оставив посередине круг с нечетко очерченными краями. Рядом с ним также оставались непокрытые краской области. Потом он нанес штрихи и точки золотого и серебряного цветов.
Когда рисунок был закончен, передо мной предстала вселенная. Я озвучила этот вариант, но он поправил меня:
– Туманность.
Я подняла бровь.
– Какая скрупулезная точность в формулировках.
– Кое в чем ты меня не переботанишь, ботан.
– В чем же?
– В том, что касается пространства.
– Типа… космического пространства?
– Да, в том, что находится за пределами этой крошечной, малозначительной планеты. Во всем этом, – он посмотрел на небо, и его лицо приняло отрешенный вид – такой же бывал у моего отца, когда он говорил о своем любимом корейском сериале.
– Космос – это…
– Границы живого?
Он посмотрел на меня с широкой улыбкой.
– Да. Живи долго и процветай[42].
– Ты когда-нибудь хотел стать космонавтом?
– Да, – без промедления ответил он.
Я вообразила маленького Люку, смотрящего в телескоп, и чуть не умерла от избытка чувств.
– Почему же ты отказался от этой мечты?
Он помялся немного, притянул меня к себе и обнял.
– Оказалось, что будущий космонавт должен успевать по математике. – Его руки прижимали меня к себе, а запах пьянил.
Вдруг я кое-что вспомнила.
– Погоди… когда нужно подавать заявление на твою стипендию? Я так понимаю, ты приложишь снимки этих граффити?
Он кивнул, не выпуская меня из объятий.
– Срок подачи заявления истек в ноябре, но я сумел приложить к своему некоторые фотографии, сделанные после разрыва с Эмили.
– Что это за стипендия? Похоже, от нее многое зависит.
Отпустив меня, Люка сделал шаг назад и пристально посмотрел на стену с изображенной на ней «туманностью».
– От нее действительно многое зависит. Это фактически крупнейшая стипендия в стране, предоставляемая студенту-художнику. Ее хватит на оплату половины времени обучения. Чтобы оплатить другую половину, придется брать ссуды.
У меня отвисла челюсть.
– Погоди, как это половину?
– Да, и только если буду хорошо учиться. Ее предоставляет какой-то невероятно богатый благотворитель инкогнито.
– Так много! – выдохнула я. – Бывают, конечно, большие стипендии и для студентов научных специальностей, но их, вероятно, предоставляют крупные фармацевтические компании и производители оружия.
Люка засмеялся.
– В искусстве, знаешь ли, тоже крутятся немалые деньги.
– Да уж… – Пока я вычисляла стоимость обучения в школе дизайна, Люка сделал снимок стены.
– С ума сойти: о результатах рассмотрения заявлений объявят в день открытия выставки. Космическое совпадение, верно? – спросил он, убирая телефон.
Я помогла собрать баллончики с краской.
– Это точно. Нервничаешь?
Он закинул рюкзак на спину и ухмыльнулся.
– А ты как думаешь?
Я думаю, как унять этот трепет внутри.
– Ты ее получишь, – твердо сказала я. – Можешь мне поверить.
Он потянулся к моей руке.
– Спасибо тебе за эту веру. А теперь давай прокатимся.
Мы сели на поезд до станции Сан-Диего (это несколько остановок к югу), чтобы успеть на проходящий там концерт. Во время отправления мне пришлось схватить Люку за рукав, чтобы устоять на ногах.
Он посмотрел на меня сверху вниз.
– Все нормально?
От такого проявления заботы щеки залил румянец. Пока мы шли по вагонам в поисках свободных мест, я держала его за руку. Наконец мы сели, и наступило молчание, которое ничуть не обременяло.
Мимо вагона проносились куртины высокой травы. Я спохватилась, что мы вот-вот будем проезжать одно замечательное место, и подтолкнула Люку локтем.
– Эй, Гари Граффити[43]