– Что?! Так ведь это же случайно!
– Коне-е-ечно. – Послышался шелест, как будто он перекладывал бумаги. Только бы не нашел альбом с засушенными листьями, а то шуткам не будет конца.
– Если листаешь альбом, пожалуйста, осторожней, чтобы засушенные листья не выпали. – Я ожидала остроумного ответа, но его не последовало. – Люка! – Снова послышалось шуршание бумаги.
– Что такое К-сериалы?
Что? Я вся похолодела: каждый волосок, каждый орган, каждый дюйм кожи. И снова схватилась за ручку двери.
– Люка, впусти меня!
– Погоди, это не те ли мыльные оперы, которые вы с отцом все смотрите? Ты их тоже изучаешь? Дез, твое занудство не знает границ.
Нет, нет, НЕТ! Я продолжала дергать за ручку, как будто таким способом можно было открыть дверь.
– Серьезно, Люка, пожалуйста, впусти меня. Перестань читать, это очень личное!
Он не ответил. Проходила секунда за секундой, и я чувствовала, что умираю. Вдруг дверь распахнулась, и я, споткнувшись, полетела вперед.
Когда я подняла глаза, Люка держал в руках мой план и смотрел с таким выражением лица, что у меня перехватило дыхание.
Я хотела выхватить у него тетрадь, но он отдернул ее и начал читать:
– Взять Уэса на вечеринку к Гвен Паркер и заставить Вон-Бина ревновать… – Он читал мои заметки, относившиеся к шагу 8. – Окажись участницей явно «кривобокого» любовного треугольника. – Голос Люки начал дрожать. – «Попроси Вон-Бина отвезти домой, устрой небольшую автомобильную аварию».
– Люка…
Он стоял, молча глядя на мои заметки. Казалось, это продолжалось целую вечность.
– Дай-ка угадаю: Вон-Бин – это я.
Я сглотнула.
– Нет! То есть да, но…
Он стал ходить по комнате, продолжая читать. Каждое его слово было как кинжал, вонзенный мне в сердце.
– Докажи, что ты не такая, как все остальные женщины на земле. Замечание на полях: «Ты единственная можешь доказать, что его представления о любви неверны, что ты, чистая сердцем и душой, исключение из правил, а остальные девушки – отвратительные существа, недостойные доверия». – Он саркастически хмыкнул, но не перестал читать. Закончив, снова посмотрел на меня.
– Кто ты такая?
– Люка, пожалуйста, перестань читать. Это глупо и не имеет теперь ни малейшего значения.
Он остановился и яростно потряс тетрадкой.
– О нет, имеет, и очень большое. Ты все это запланировала, – голос у него снова задрожал. Он понурился, от обычной самонадеянности не осталось и следа. Меня захлестнуло чувство вины.
Я покачала головой.
– Нет, подожди. Ты не понимаешь. Это потому, что ты мне нравился…
Вдруг он изменился в лице и замер на месте.
– Так ты следовала этим шагам, чтобы подцепить себе парня?
Я отрицательно покачала головой. Только на это движение я и была способна: тело не слушалось.
– Нет, нет. Не какого-нибудь парня, а тебя, Люка.
В его глазах читалась насмешка. Он издал резкий звук, который стал для меня как пощечина. Это был не обычный гогот, в котором участвовало все его тело и который появлялся, когда я делала замечание по поводу меню в местном суши-баре или просила переставить машину на стоянке, потому что она была в дюйме от красной ограничительной линии. Нет, это был совсем другой смех.
– Так это все ради меня? До чего знакомо!
Эмили. О господи, он сравнивал меня с Эмили.
– Нет, нет! Послушай, пожалуйста. Понимаю, это кажется безумием…
Он указал на меня пальцем.
– Кажется? Это и есть безумие, Дези. Более того. Я знал, что ты на многое способна, но мне казалось, твои стремления безобидны, а поступки даже придают тебе какое-то обаяние и не имеют ничего общего с манипулированием, продумыванием стратегии… в отличие от того, что делала Эмили. – Его вдруг осенило. – Но ты такая же, как она. – Люка выпрямился. Видя его спокойствие, я запаниковала сильнее, чем если бы он кричал. – Впрочем, ты не такая же, – спокойно продолжил он. – Ты хуже.
Мои глаза наполнились слезами, я с трудом сдерживалась, чтобы не зарыдать.
Люка смотрел на мои слезы со знакомым безразличием, какое было на его лице во время разговора с отцом. Он медленно повернулся к полке.
– И знаешь, почему? Потому что для тебя я стал еще одним трофеем на этой полке, очередным достижением, напротив которого ты можешь поставить галочку. Все у нас было ненастоящее.
Я возразила, всхлипывая:
– Нет, Люка. То, что я чувствовала к тебе, что до сих пор чувствую, – настоящее. Пожалуйста, поверь!
– Лжешь. Вокруг меня одни лжецы. Мой отец – обманщик. Моя бывшая подружка – манипулятор. И ты… не лучше. – Он уронил тетрадь на пол.
Вот тут-то мне и нужно было все объяснить.
Только я не могла. Меня парализовал этот кошмар наяву. Все – Люка, Стэнфорд – таяло прямо на глазах.
Я подошла к нему и вцепилась в рукав.
– Люка, пожалуйста…
Он оттолкнул меня.
– Нет.
Потом развернулся, пошел к двери, спустился по лестнице и вышел из дома.
А я осталась стоять. Куски расколотого надвое сердца лежали у моих ног.
Глава 22ШагКогда ты будешь особенно несчастлива, твоя жизнь будет состоять только из приятных воспоминаний о нем
Следующий месяц в «Истории Дези Ли» отмечен пустыми страницами. Только, к сожалению, в отличие от Беллы Свон[57], я не могла просто месяцами сидеть в кресле, глядя в окно. Мне по-прежнему приходилось ходить в школу и на тренировки. Для отца я носила маску Нормальной Дези, но сразу сбрасывала ее, как только выходила из дома.
Тянулись последние дни февраля. Иногда я плакала, порой лелеяла надежду, что Люка простит меня. Затем март понемногу уступил место апрелю, и моя печаль сменилась ненавистью. Я ненавидела всех, отказывалась смотреть корейские сериалы, и радость от приближения конца учебного года просто отскакивала от моего энергетического поля, полного темной энергии. В этот период жизни Уэс называл меня Дез Вейдер[58].
Потом ненависть постепенно сменилась апатией и наплевательским отношением к будущему. Теперь тусоваться со мной было одно удовольствие.
И вот в апреле, будучи как раз в таком настроении, во время большой перемены я вышла на школьный двор. Солнце светило ярко, но было очень холодно. Я надела солнцезащитные очки и накинула на голову капюшон толстовки.
Увидев за нашим столом Уэса и Фиону, я направилась в другую сторону от них, к киоску, где продавали пиццу. Они это заметили, и от выражения озабоченности на их лицах захотелось плакать. Первые две недели друзья уверяли, что все это пройдет и Люка простит меня. А если не простит, добавила Фиона, она с радостью его кастрирует. Но теперь даже они понимали, что наш разрыв – надолго, если не навсегда.
Избегать встреч с Люкой не составляло никакого труда. Мы вообще друг друга не видели. После того как я перестала ходить в художественную студию (первый раз в жизни что-то бросила), мне просто негде было с ним столкнуться. И, насколько я знала, он умер. Шутка (но ощущение было именно такое). На моей тарелке стопкой лежали три огромных жирных куска пиццы. Сверху я положила печенье на арахисовом масле. Знаете, бывает, что люди теряют аппетит после разрыва с любимыми. Так вот, это не про меня. Мне позарез нужны были калории, и чем вреднее пища, тем лучше. Побольше жира и сливочного масла, пожалуйста. И добавьте сахара.
Когда наконец я подошла к нашему столу, к моим друзьям успели присоединиться Вайолет и Лесли. Уэс и Вайолет уже открыто встречались – это я сумела заметить, даже несмотря на то что жила в своем замкнутом мирке, напоминавшем Les Misérables[59] в собственной интерпретации. Неудивительно, что Лесли и Фиона снова сошлись. Вокруг одни счастливые пары. Ура. Ребята поздоровались, но я почувствовала витавшую над столом озабоченность, которой уже была сыта по горло. Я буркнула приветствие и поставила на стол свой ланч – верный путь к инфаркту. Уэс нарушил неловкое молчание.
– Так стоит ли нам хорошо закончить учебный год и взять напрокат лимузин «хаммер» для выпускного бала?
– Ты это серьезно? – спросила Фиона, скривив губу. – Да я лучше член съем. Вайолет засмеялась, подавилась и закашлялась.
Выпускной бал. Хм. Поглощенная собственным несчастьем, я совсем о нем забыла. Раньше мы строили планы пойти туда все вместе, разумеется, с Люкой. Сейчас мысль о бале показалась тошнотворной.
– М-м, да, но я пас, – пробормотала я и откусила пиццу.
– Брось, Дез, тебе надо пойти! – завел свою шарманку Уэс, а Вайолет украдкой посмотрела в мою тарелку. Вероятно, пицца и печенье содержали столько же калорий, сколько она потребляла за месяц.
Фиона подтянула к груди коленку и уперлась в нее подбородком.
– При обычных обстоятельствах я бы поддержала бунтарку Дези, но будет странно не увидеть тебя на балу, Дез. Ты – лицо выпускного класса. Это было бы неправильно.
Я не ответила, просто смотрела себе в тарелку. Уэс взял футбольный мяч, подбросил его и поймал. Потом снова подбросил и снова поймал. У меня стало подергиваться веко.
– Нет, вы, ребята, идите без меня, повеселитесь, – сказала я, пытаясь улыбнуться.
– Зря ты это, – ответил Уэс и снова подкинул мяч. Но поймал неудачно, так что тот попал в мою тарелку, печенья посыпались со стола, а кусок пиццы упал на траву. Все замолчали. Уэс полез все это собирать.
– Извини, Дез, – пробормотал он, неловко положив кусок пиццы с прилипшими травинками обратно на тарелку.
Я не хотела показывать свою досаду и вспомнила героинь корейских сериалов, живших после разрыва с любимыми под дождевыми облаками страдания. Особенно в «Четырех временах года», где девушка к тому же умирала.
Я вежливо улыбнулась Уэсу.
– Да ладно, брось.
Все переглянулись. Я сняла темные очки и посмотрела по сторонам.