[41] я и яйца выеденного не дам за то, чем люди занимаются в свободное время.
— Иногда я и сама прогуливаюсь в темноте, — рассказывала мисс Танти. — Пусть даже некоторые говорят, что ночной воздух вреден для голоса. Надо просто идти, закрыв рот и спокойно дыша через нос.
Я содрогнулась при одной мысли о том, как мисс Танти плывет по деревне во мраке, закрыв рот и спокойно дыша через нос.
Неудивительно, что люди говорят, будто видели привидение!
Эти таинственные огни людей из противовоздушной обороны и пожарных, плававшие на церковном кладбище во время войны, вероятно, просто отблески луны в гигантских линзах мисс Танти.
Или это что-то более зловещее?
— Мне пора идти, — сказала я. — Не надо меня провожать. Рада видеть, что вы в порядке, мисс Танти.
Этот бесстыжий подхалимаж напоминал игру на сцене после того, как места в шатре опустели. Но мое кажущееся великодушие оставит лазейку для дальнейших расспросов, если они понадобятся.
— Подумай о том, что я сказала! — крикнула мне вслед мисс Танти, когда я была уже в дверях. — Если мы трое соединим наши умы, то можем стать силой, с которой будут считаться.
Я уклончиво улыбнулась в ответ и двинулась вниз по лестнице мимо музыкальной портретной галереи. На секунду притормозила, чтобы еще раз взглянуть на кислого, как уксус, джентльмена, вручающего мисс Танти музыкальный приз. Где-то я уже видела это лицо, но ни за какие коврижки не могла припомнить, где именно.
Исключительно ради удовольствия я перепрыгнула последние три ступеньки и с грохотом приземлилась в прихожей.
— Джеронимо! — завопила я. Это боевой клич, прославленный американскими парашютными войсками, во всяком случае, так мне сказал Карл Пендрака.
Справа от меня в гостиной человек, стоявший у стола мисс Танти, выпрямился от неожиданности и резко обернулся. Он копался в ее бумагах.
Это был Адам Сауэрби.
Он рассматривал меня лишь долю секунды до того, как по его лицу начала расползаться широкая усмешка.
— Клянусь Иовом! — сказал он. — Застигнут в процессе. Ты меня изрядно напугала.
— Вы частный детектив, — заявила я.
— Что ж, — ответил он, — должен признаться, что некоторые аспекты моей деятельности касаются не только левкоев.
— Вы частный детектив, — повторила я, не собираясь говорить околичностями, или как бишь там это называется. Надо спросить Даффи.
— Да. Раз уж ты так говоришь, то да.
— Я думала об этом. Это напечатано на вашей визитке: исследования.
— Очень проницательно с твоей стороны.
— Пожалуйста, не нужно снисходительности, мистер Сауэрби. Я не ребенок. Ну, на самом деле, строго говоря и в глазах закона, предполагаю, я ребенок, но тем не менее ненавижу, когда со мной так обращаются.
— Я брошусь ниц перед тобой и буду проливать горячие слезы на ковер, — с ухмылкой сказал он, размахивая руками, как сумасшедший.
Я промаршировала к выходу.
— Флавия, погоди.
Я остановилась.
— Извини. Трудно перестать валять дурака за одну минуту. Это все равно как съехать на мотоцикле с дороги в поле: нужно несколько ярдов, чтобы остановиться.
— Может быть, нам лучше выйти наружу, — сказала я, — пока мисс Танти не спустилась и не обнаружила, как вы копаетесь в ее вещах?
— Боже мой! — воскликнул он. — Ты хочешь сказать, она дома?
— Наверху, — ответила я, указав подбородком.
— Тогда exeunt omnes,[42] — прошептал он, прижимая длинный палец к губам, и зашагал к дверям, преувеличенно высоко поднимая ноги, словно замаскированный взломщик в пантомиме.
— Вы и правда глупы, — сказала ему я. — Лучше бы вам прекратить это дело.
16
Мы стояли на берегу реки в конце Кейтер-стрит, подальше от ушей мисс Танти. Дошли туда мы в полном молчании.
Теперь единственными звуками были шум текущей реки и приглушенное кряканье парочки уток, плавающих кругами по течению.
— Извини, — повторил он. — От старых привычек не так легко отделаться.
— Это часть вашего прикрытия? — спросила я. — Валять дурака?
Я слышала, как термин «прикрытие» использовался в детективных передачах Филипа Оделла на «Би-би-си». В «Деле любопытной королевы», если я правильно припоминаю. Это означает притворяться кем-то другим. Кем-то, кем ты не являешься.
Крайне редко мне подворачивалась возможность использовать этот прием самой, поскольку почти все в Бишоп-Лейси прекрасно знали Флавию де Люс. Только когда я оказывалась на безопасном расстоянии от дома, я могла надеть маску другого человека.
— Пожалуй, да, — сказал Адам, покрутив себя за нос. — Вот. Я это выключил. Теперь я снова я.
Его ухмылка исчезла, и я ему поверила.
— Мисс Танти считает, что мы должны объединить усилия, — сказала я. — Сформировать что-то вроде детективного клуба.
— Делиться информацией? — уточнил Адам.
— Да, полагаю, она хочет именно этого.
— Я не был в курсе ее расследовательских устремлений, — сказал он. — Хотя, вероятно, следовало бы. И это значит, конечно, что ее вчерашнее отвратительное представление в церкви было чистой воды притворством. Равно и как широко разрекламированный нервный срыв сегодня утром. Ты очень ловко разгадала ее маневр, молодец.
— Я тут ни при чем. Она сама созналась.
— Но почему? Это же бессмысленно. Зачем предпринимать столько усилий, чтобы потом проболтаться, причем по собственной инициативе?
Сейчас он разговаривал со мной, как со взрослой, и надо сказать, мне это пришлось по вкусу.
— Может быть только одна причина, — сказала я, делая ему ответную любезность. — Она хочет сделать меня своим союзником.
Адам на миг прикрыл глаза и затем произнес:
— Думаю, скорее всего, ты права. Готова вступить в игру?
До этого момента мое согласие обычно подтверждалось кивком, но не в этот раз.
— Да, — сказала я.
— Хорошо, — ответил он. — Я тоже.
Он протянул руку, и я просто пожала ее, чтобы не говорил лишних слов.
— Теперь, когда мы партнеры, так сказать, есть кое-что, что тебе следует узнать. Но сначала ты должна торжественно пообещать мне, что не скажешь никому ни слова.
— Торжественно клянусь, — ответила я. Где-то я уже слышала это выражение, и мне показалось, что оно прекрасно подходит для этой ситуации.
— Еще я хочу, чтобы ты пообещала, что не станешь рыскать по церкви, по крайней мере в одиночестве. Если тебе покажется, что тебе зачем-то туда надо, дай мне знать, и я пойду с тобой.
— Но почему?
Не имею ни малейшего желания позволить верховодить мной человеку, годящемуся мне в отцы.
— Ты когда-нибудь слышала о «Сердце Люцифера»?
— Разумеется, слышала, — ответила я. — Нам рассказывали в воскресной школе. Это легенда.
— Что ты помнишь?
— Говорится, что после распятия Господа нашего, — начала я, повторяя почти слово в слово рассказ мисс Лавинии Паддок, проливавшийся в наши детские уши, — Иосиф Аримафейский доставил в Британию Святой Грааль — сосуд, содержавший кровь Христа. Когда Иосиф сложил свой посох в аббатстве Гластонбери, тот пустил корни, и вырос куст, подобный которому никогда прежде не видели. Это был знаменитый терновый куст Гластонбери, и из его ветки для нашего дорогого святого Танкреда вырезали епископский посох, или посох пастыря, куда вделали драгоценный камень под названием «Сердце Люцифера», который, как утверждали, упал с неба, и некоторые считали, что это и есть Грааль. — И я добавила: — Звучит запутанно.
— Отлично, — сказал Адам. — Ты можешь видеть верхушку его посоха, высеченную рядом с его лицом.
— Которое кровоточит, — с энтузиазмом добавила я.
— Ты подтвердила это в лаборатории? — поинтересовался Адам.
— Я собиралась, но мне помешали. Я видела, вы пробовали это вещество в церкви. Что вы думаете?
— Я подожду твоего химического анализа. А потом мы посмотрим, совпадут ли результаты в твоих мензурках с моими вкусовыми рецепторами.
— Что вы хотели мне сказать? — спросила я. — О чем я должна знать?
Лицо Адама стало неожиданно серьезным.
— В последние дни войны человек по имени Джереми Поул, с которым я был знаком в университете, проводил исследования в Национальном архиве и совершил поразительное открытие. Изучая кипы довольно скучных хартий, он наткнулся на маленькую книжечку, которая когда-то хранилась в библиотеке или скрипториуме аббатства Гластонбери, разграбленного — нет другого слова, чтобы описать произошедшее, — Генрихом Восьмым в тысяча пятьсот тридцать девятом году, несмотря на то, что бенедиктинские монахи, как говорили, были в хороших отношениях с королевской семьей. Полагаю, это доказывает тот факт, что королевская семья не была в хороших отношениях с бенедиктинцами. Вестминстерское аббатство, как ты помнишь, началось как монастырь бенедиктинцев.
Их библиотеки славились редкими и уникальными документами; а в Гластонбери хранилось большое количество свидетельств о ранней истории Англии.
На самом деле я ничего не помнила. Эту часть истории я никогда не знала, но мне понравилось, как Адам делает вид, что я в курсе. Он явно прогрессирует с каждой минутой.
— В открытии Поула была некая странность; хотя старинная переплетенная в кожу книжица была засунута среди множества заплесневелых судебных свитков из сыромятной кожи, ни над ней, ни под ней не было никаких указателей или отметок.
— Ее поставили туда недавно, — сказала я.
— Отлично. К такому выводу пришел и Поул.
— Кто-то ее там спрятал.
— Пять баллов, Флавия, — сказал Адам. — Отличная работа.
Я с трудом сдержалась, чтобы не отмахнуться.
— Пролистав ее, он пришел к выводу, что это хозяйственная книга, написанная по-латыни, и что ее вел келарь аббатства Гластонбери, некий Ральф: расходы и прочее, и тому подобное. Ничего особенно любопытного. Несколько заметок там и сям о происходящих в аббатстве событиях: ужасных бурях, смертях и засухах. Не хроника как таковая, а скорее дневник занятого человека, в первую очередь обеспокоенного кладовой, пчелами и состоянием огорода с травами, и именно поэтому Поул обратил на него мое внимание.