ыдох. Меня уже готовы списать. Другого шанса у меня не будет. Как и более уместного (для меня, любимой) момента для воспроизведения:
— To be, or not to be, that is the question [1]…
Я читаю этой удивленной — с чего бы вдруг? — китаянке солилоквий (проще — монолог) Гамлета. Сколько раз эти фразы отлетали от моих зубов? Наша «любимая» Наталья Сергеевна была уверена, что только погружение в оригинальное произведение со всеми его языковыми особенностями может чему-то научить ее «мучеников».
Быть или не быть, вот в чем вопрос… Злободневненько.
Ни разу мою декламацию не слушали так внимательно. Клянусь, эта воспитательница — мой лучший слушатель. И зритель, я же жесты с мимикой по привычке подключила.
— Девочка, — учитель, похоже, так увлеклась, что забыла мое имя. — Ты учила английский язык?
— Нет, — трясу хвостиками. — Слышала, как актер репетировал.
Чистая правда: слышала, и не раз. Нас всех гоняли по Уильяму, земля ему пухом, Шекспиру.
— О. Как так получилось?
— Я снимаюсь в дораме, — и снова ножкой по паркету — шарк.
Сидя это не так здорово выглядит, но мне звук нравится.
И это правда. Я всамделишно играю роль в сериале. Это легко проверить. Придраться не к чему, как ни старайся.
— Очень интересно, — вновь появляется блеск в глазах сей классной дамы. — А ты можешь что-то… изобразить? Или нужна репетиция?
— У меня небольшая роль, — я — сама скромность, ведь мама говорила мне, что скромность украшает девушку. — Всего одна реплика. Я могу попробовать, если вы не против…
«Чтобы потом ко мне претензий не было», — хлопаю ресничками.
Она делает приглашающий жест.
Я дарю ей вариацию демонического взора. С таким я «душила» служанку из поместья. И жест сведенных рук повторяю, надо же показать себя. Примерно то же делаю, что была бы не прочь воплотить, если меня прокатят с местом в группе для одаренных детей.
Можно вывезти девочку со съемок дорамы о демонах, но нельзя вывести демона из девочки.
Учитель явно поустойчивее будет, чем та женщина из массовки. Нервы, что стальные канаты. Оно и понятно — с мелкими демонятами… детками работать каждый день. На протяжении скольки там лет? Лет десять минимум, а то и все двадцать.
Так-то я от кого-то слышала, что в Саншайн молодой коллектив педагогов. И вообще в детские сады берут учителей помоложе. Вроде как «старшая сестра» будет вызывать в малышах больше доверия и симпатии.
Китаянка всего лишь отшатывается и отводит взгляд.
— Х-хорошо, — легкая хрипотца для меня почти что как аплодисменты.
— Я закончил.
Бо Ченчен, по-моему, пропустил мимо ушей всего Шекспира в моем исполнении. Актерство мое тоже где-то мимо него просвистело. Гений, что с него взять.
Пирамида на столе блестит, почти как хрустальная.
— Бо Ченчен, — сообщает воспитательница торжественным голосом. — Ли Мэйли. Можете поздравить друг друга. Вы приняты в детский сад Саншайн. В группу для одаренных детей. Своим мамам можете сказать, что личное собеседование вам проходить не обязательно. Считайте, что вы его уже прошли.
— Спасибо, учитель! — на два голоса благодарим мы.
«А полномочия для такого решения у вас есть?» — подмывает спросить, но это слишком невежливо. Ставить под сомнение слова старшего, да еще и учителя, тут совсем не принято.
— Спасибо вы должны сказать вашим мамам, — качает головой китаянка. — За то, что смогли воспитать таких удивительных детей.
— Спасибо, учитель! — повторяем почти ритуальное, затем переглядываемся. — А мы можем остаться?
— М? — удивляется моему вопросу женщина. — Для чего?
— Нам обещали обед, — улыбаюсь. — А-Чен любит поесть.
А еще мы ни за что не пропустим результаты нашего друга, Джиана.
— О, конечно же, — отвечает улыбкой на улыбку воспитательница, ласково глядит на сразившего ее преподавательское сердце бегемотика. — Оставайтесь. Если спросят, скажите, Лин Цинцин дала добро.
Вот, хоть узнали, кто нас пытал… в смысле, тестировал.
Нас выпроваживают. Сама учитель остается в классе, так и любуясь прозрачной пирамидкой.
Мы же мчим к мамулям, те заждались. Я отчитываюсь — за двоих, потому как бегемот просто жмется к маминому боку и на все вопросы загадочно улыбается. Затем мы узнаем, что Чжан Джиан прошел в третий тур. Как и Сюй Вэйлань, но в той никто не сомневался. Не с мамой в попечительском совете прогореть на фигурках, числах, стишках и рисуночках.
— Госпожа директор просила передать, — к нашей шумной и радостной группе из двух мам и их детенышей подходит молоденькая сотрудница. — Что вам следует предоставить до сентября результаты медицинского осмотра и карту прививок. Пропуска для детей будут готовы уже через неделю.
— Спасибо, мы примем к сведению, — откликается Лин Мэйхуа. — А госпожа директор — это, случайно, не…
— Госпожа Лин Цинцин лично проводила тесты и собеседование для ваших детей, — кланяется девушка. — Поздравляю, госпожа Ли, госпожа Бо.
Да, у этой есть полномочия. Осталось дождаться результатов жирафика, и на отдых. Мамуля вон, как моль уже бледная. Столько не спать, это ж здорового лба свалит, не то, что хрупкую женщину.
И мы узнаем: Чжан Джиан принят в Саншайн, но в обычную группу. Что тоже весьма неплохой результат, я считаю. А ягодина-гадина закатилась в группу одаренных… Иначе и быть не могло.
В общем, едем мы домой, вымотанные морально и физически, но довольные. С порога уже тру глазки — умственное напряжение как обычно, норовит вырубить. Мы дома, так что можно махнуть рукой на то, что день. И завалиться в кроватку.
— Мам, идем спать? — зову и свою распрекрасную. — Устали.
— Иди, мое сокровище, — отвечает она. — Я быстро замариную куриные лапки, и тоже приду.
Киваю. Любят они эти лапки, да и повод есть — встреча после разлуки. И дочь — всем дочам дочь. Это блюдо несложное, но в маринад лапы надо заранее поставить.
Возвращаюсь я через несколько минут. Горло першит. Или продуло, или после чтения: «Быть или не быть», — саднит от натуги. Теплой водички выпить иду, чтобы уснуть легче было.
Останавливаюсь в шаге от полуоткрытой двери. Потому что слышу голос матери.
— Цзинь, выясни это для меня, — говорит она.
Очевидно, по телефону. Не с тараканом же она разговаривает? Кстати, тут, у нас, я их не видела. Пока что. А на юге — встречались. Те еще монстры, крупные, наглые, противные.
— Это не должно быть трудно. Да, фамилия Лин. Ты не ослышался. Я должна знать.
«Что за чертовщина тут происходит⁈» — замираю с раскрытым ртом. — «Фамилия Лин — у мамы, у нашей новой знакомой, госпожи директора, а еще у звездочки. Или есть еще кто-то, о ком я не знаю?»
— Мне нельзя показывать…
Дзинь! Звонок от входной двери звучит, как гром среди ясного неба. Делай ноги, Мэйли! Мама резко прощается с неким «Цзинем», чье имя рифмуется со звуком дверного звонка. И ей не следует знать, что я подслушивала разговор. Просто — не надо.
Но что за Лин, о котором (которой?) спрашивала мама? Что нужно выяснить?
Что ты хочешь узнать, скромная и воспитанная китаянка, втайне ото всех?
Что ты скрываешь, мать моя женщина?
[1] Уильям Шекспир, «Гамлет».
Глава 17
Смотаться я успеваю. Как и вернуться, чтобы все же сделать то, за чем шла. Водички попить. И с удивлением обнаружить, что принесло к нам маму Ченчена. Что странно, мы ведь с полчаса назад распрощались. Или чуть больше? Не суть. Только недавно виделись.
Сон мой сладкий явно откладывается до лучших времен. Ходить в гости вот так, без приглашения, без предварительного согласования и без особо близких отношений не очень-то принято. Значит, бегемотья… бегемотова… мать-бегемотиха (комплекция не дотягивает, но напор у нее ого-го!) пришла с чем-то важным.
А еще госпожа Бо заметно нервничает. Мама усадила гостью за стол, сама отошла, чтобы чайник разогреть. Родительница моего приятеля отстукивает пятками быстрый неровный ритм, пальцы барабанят по столу. Раскраснелась.
Недавно она цвела и пахла. Радость била через край. Такая разительная перемена за столь краткий срок… Я должна вызнать, что произошло. Тру глазки, ухожу «спать». Вот только «забываю» закрыть дверь. И подкрадываюсь поближе. Эта дама громогласная, ее я услышу через всю квартиру, а вот моя китаяночка потише будет.
— Мама Мэйли, не знаю, как вас благодарить, — частит со словами мать бегемота. — Мой мальчик! Он же раньше совсем другим был. Как уставится в одну точку, так и смотрит, смотрит, смотрит. Уж год был, а он не говорил. Не плакал даже. Папа А-Чена адвокат, так он каждый день сына ругал, что тот глупый. И меня, что воспитывать не умею. А как с вашей девочкой поиграл, в тот же день заговорил! «Ты», — говорит. — «Плохой!» — это он за отцом, тот как не называл его… Ай-ё, я же никому про это не говорила никогда. Свекру, свекрови, своей семье — всегда отвечала, что хорошо у нас всё. Хорошо. А что муж орет: «Садишь дыни — получаешь дыни, садишь бобы — получаешь бобы, а этот бестолковый не в меня уродился», — разве скажешь кому?
Ничего себе заявочки от папаши! Это он моего главного строителя в «теплой» семейной обстановке чуть ли не гнобил, так получается? За то, что сын недостаточно хорош? Ой, ё…
Перед глазами вспыхнул эпизод в песочнице, когда два мелких вредителя, они же будущие замкостроители, «наползли» на изображение китайской стены на песке. Это где я брякнула: «Чеши», — а госпожа Бо услышала (в самом деле очень близко звучит) ругательство «чи ши». И вызверилась на меня. Попыталась.
Мать моя тогда все четко и дипломатично разрулила. Я же лицо от брызг слюны отерла и посчитала эту круглолицую — истеричкой. А там все куда как сложнее… Разве может не болеть материнское сердце, когда ее малыша родной отец воспринимает… как негодный боб, или вовсе сорняк. Начнешь тут срываться за любую агрессию в адрес сына.
М-да, вдвойне неловко получилось.
— Уверена, ваш муж изменит свое отношение, — голос Мэйхуа вкрадчив, как ручеек на равнине. — Как только узнает о поступлении сына в группу для одаренных. Он поймет и признает свою ошибку.