Всем сестрам по серьгам, ага.
— Нам нужно снять еще один постер с Мэйли, — заявляет режиссер Ян.
— Мне не вполне понятно… — набирает полные щеки воздуха и спеси продюсер Пэй.
— Это личная просьба господина Лянь, — не дает закончить фразу щегол. — Он полагает, что взаимодействие его персонажа с дочерью следует подчеркнуть. Господин Лянь Дэшэн обещал дать интервью в рамках рекламной кампании.
— Он же не дает интервью, — втянул щеканы жаб. — Вот уже лет десять. С того случая, когда его высказывание перефразировали.
— Верно. И его поклонники поддерживают выбор кумира, так сильно обидели в тот раз господина Дэшэна журналисты. — кивает Ян Хоу. — Он считает папарацци — щенками паршивыми. Возможно, он единственный человек в индустрии, который может себе позволить подобное открытое отношение. Так велика его слава и заслуги перед отечественным кинематографом. Как думаете, первое интервью господина Лянь за десять лет повлияет на выпуск сериала?
— Это точно? — гримасничает Пэй. — Если да, я использую это при переговорах с представителем канала.
Ян Хоу вместо ответа показывает на меня глазами.
— Почему эту девочку еще не гримируют? — встряхивает лапками жабенций. — Живее, живее, за что вам вообще платят⁈
Так Ли Мэйли получает еще один красивый постер. В красочном традиционном наряде. И с кисточкой. Занятное противопоставление: куклу (которая больше демон, чем человек) фотографировали на светлом фоне, а милую и светлую девочку — на черном. Ян Хоу любит контрасты.
Так уже второе доброе дело для меня творит артист, чье имя означает «честная победа добра».
Что там за история была с моим киношным папкой, Мэйхуа не знает. Извиняется, что в тот период была занята только учебой, и мало чем интересовалась. Зато в ее силах закрыть для меня пробел с непонятностями в словах режиссера. Я там (в моменте) в щенках запуталась, только после объяснений мамочки разобралась.
И открылась мне великая (без приукрашивания) китайская мудрость. В ней, да простят меня все журналисты мира (я-прошлая однажды чуть не стала одной из них, но осознала ошибку и выбрала другую специализацию), заключена сущность низкой прослойки выпускников журфаков и прочих папарацци. Тех, кто делает желтые газетенки, клепает грязные статьи и извращает факты в угоду кого-то там (кого угодно). Такие люди бросают тень на всех журналистов.
Так вот, о мудрости. Журналист (папарацци) на китайском звучит, как «гоузайдэй[1]». Щенок («сын собаки»), произносится, как «гоузайзы[2]». И оба содержат иероглиф 狗 — собака. На самом деле, в быстрой речи оба термина очень похоже звучат. Так, что это вполне можно считать игрой слов.
Мудро? Как по мне, очень даже да.
На переговоры с представителем канала меня, разумеется, не взяли. Мы с Чу ждали в гостиничном фойе. Вообще, по намекам я поняла, что обычно подобные переговоры предполагают совместное распитие чего-то с градусами. И я не про теплую водичку с ее температурой около шестидесяти градусов Цельсия.
Но тут как-то все решили обсудить вопросы днем. Всего лишь за обедом. Ян Хоу остановил съемки на два часа, типа долгий обед объявил актерам и стаффу ради такого дела.
Когда всё закончилось, у «наших» (мамы и режиссера) лица были задумчивые. Пэй вроде как остался с гостем, но это не точно.
— Как прошло? — хлопаю ресничками. — Мам, всё хорошо?
— Разберемся, — отвечает за маму Ян Хоу. — То, что он привез, но не предложил контракт, даже хорошо.
Щегол обращается к мамочке, но я жадно впитываю каждое словечко. Мне ж надо разбираться, как тут внутренняя «кухня» киношников и телевизионщиков устроена? Это был риторический вопрос, если что.
— Разве? — неуверенно спрашивает Мэйхуа. — То, что он говорил про участие малолетних актеров, как об элементе нестабильности…
— Попытка сбить цену, — шевельнул пальцами в воздухе Ян. — Центральное телевидение в очередной раз что-то внутри организации меняет. Все боятся за свои места. И опасаются делать резкие шаги. Третий канал, искусство и развлечения, это тоже затрагивает. Так или иначе, много за право первого показа они не дадут.
— Это же плохо? — явно сбита с толку мамочка. — Вы сказали, интервью господина Лянь много значит.
— На гонорары их цена не влияет, — пожимает плечами Ян Хоу. — Тут вопрос выручки студии. А студия, если рейтинги будут хорошие, отыграется на продаже повторного показа. Не переживайте, госпожа младший сценарист. Трансляция состоится. «Дело о фарфоровой кукле» выйдет в эфир.
И, как покажет время, режиссер Ян прав.
Премьера состоится 3 июля 2000 года. Вечером, в прайм-тайм. Это — первый короткий съемочный день со дня переговоров с представителем канала. Ян Хоу закручивает гайки, гоняет всех безбожно. Съемочный день в шестнадцать часов? Нормально. Назавтра будет всего четырнадцать, ведь постпродакшн сам себя не сделает.
Ближе к июлю младшие сотрудники втихаря зовут главным демоном дорамы не меня уже, а щегла нашего голосистого. Голос и нрав режиссер Ян демонстрировать не стесняется. Пашут на износ — все. Уже нет радости (стало обыденностью) при очередном заказе кейтеринга молодой госпожой Лин.
Нет времени и сил для интриг. Сложно интриговать, когда все вопросы по сценарию (изменениям в нем) проходят через нас с мамой. И мы с ней правим, разгребаем авгиевы конюшни, оставленные сценаристом Ма. У лошади со здоровьем реально всё плохо, и говорить что-то грубое в его адрес в текущих обстоятельствах нехорошо… Но как же хочется! И на родном, сугубо нецензурном.
К июлю мы все (если снять грим) становимся похожи на баклажаны, по которым ударили морозы. А тут еще и мое тело добавило проблем.
— Малышка Ли! — костюмерша заламывает руки. — Почему ты начала так быстро расти⁈ Я расставлю швы, но это последний раз. Потом придется шить новый костюм. Кукла должна выглядеть идеально!
Остается только вздыхать. Я ж не нарочно… Дети растут. Никто не мог предугадать, что скачок роста придется на период съемок. Херня случается.
Я даже рада, что узнала почти весь сюжет нашей истории. Потому что мне, как и всем, этим жарким летом особо не до погружения в красивое и интересное. Выжить бы при столь бешеных нагрузках.
Где-то там нас рекламируют. Заезжали представители прессы и в Хэндянь (в отель, сюда их не пустили бы). Брали интервью у Жуя, Чжу и актера, исполняющего роль канцлера Се (Чжан его фамилия, как у жирафика). «Щеночкам» пришлось ждать до глубокой ночи, чтобы поговорить с актерами.
Малышки прессу не интересовали, что даже хорошо. Потому что конкретно эта малышка была слишком занята. Из полусырого куска… сценария я лепила (мамиными руками) отнюдь не котлету. Шедевр. Ма, если выкарабкается, да глянет на результат моих переделок, рискует не узнать свой труд. И да, без Мэйхуа с ее образованием и знанием китайского — фиг бы что у меня получилось. Так что имя Бай Я на этом проекте — наше общее.
Себе я, к слову, только один эпизод и добавила. Там куклу возвращали в резиденцию Се-гуна. Без ящика, слишком спешили: возле очередного места убийства уже звучали голоса дознавателей. Вносили через задние ворота. Не через передние же темные делишки обделывать. И на пути столкнулись с управляющим, который снова приставал к служаночке. Та держала в руках ведро с горячей водой, а этот придирался, что недостаточно горяча водица.
Кукла ручкою махнула, и управляющий в то ведро головой и нырнул. Дергался: горячая все же вода. Но так и не вытащил голову. Служаночка закатила глаза и упала в обморок.
Я запросила премию для Чу за такую реалистичную игру. Сразу после нашатыря.
Было сложно, но мы держались.
А потом наступил июль.
Июль 2000 г, Хэндянь, провинция Чжэцзян
В день премьеры на съемки отвели всего полдня. Дальше Ян всех отпустил. Выход первой серии — такое не каждый день происходит. И даже на еще одну «вечеринку от молодой госпожи Лин» закрыл глаза. Только знать меру потребовал, да чтобы назавтра могли работать.
Я должна была волноваться. Не находить себе места, и чтобы бабочки в животе успешно заменяли пузырьки шампанского, которое мне по возрасту не положено. Но никакого смятения чувств не случилось. Мы с мамулей сели переписывать диалог злодея (это который главный в обществе убийц) с раскрытым подчиненным.
Это — внезапно — слуга бесполезного принца. Именно с его попустительства все покушения на хозяина какие-то несерьезные выходили. «Изи», как сказали бы геймеры. Всю многослойную интригу я уж не стану пересказывать. Но мы приводим сцену к: «Не может предать тот, кто не служит тебе». И дальше бой с главгадом. Слуга проигрывает, получает серьезную рану. Главгад его не добивает только потому, что в тайное убежище врываются дознаватели.
И все (речь о зрителях) воспринимают сцену в том ключе, что под маской главгада, собственно, бесполезный принц. До следующего эпизода, где принц-поэт будет выхаживать своего слугу. Лично. В борделе (ну а где еще⁈), даже не подпуская розу жемчужную к телу своего раненого помощника.
И там же откроется, что раненый боец — почти что фэнтезийный Штирлиц, только разрез глаз другой, да эпоха не та. В тайное общество заслал этого парня сам «бесполезный» принц. А подставился тот, когда начал вызнавать про «главгада». Там уже не остается интриги, под маской рассекает Се-гун. Это не мы, это Ма его туда назначил. У всех свои ролевые игры, канцлеру вот такие в радость.
Герой (который раненый) не только раскрыл личность канцлера, но и добыл доказательства, что тот стоит за целым рядом убийств. Включая гибель семьи «жемчужной розы». Маску второго помощника главгада таскал личный слуга канцлера, и через него передавалось большинство приказов.
Слуга очнется, скажет про дату, когда канцлер надумал устроить вооруженный переворот. Порох должен проехать в глиняных кувшинах, якобы с вином, через южные ворота города, в большом купеческом караване.
— А-Ли, — мама смотрит на часы. — Включим телевизор? Уже почти время…