敏于事而慎于言(кит). [Mǐn yú shì ér shèn yú yán] — Быстр (эффективен) в делах, но осторожен в речах.
Глава 24
Первая реакция — сардонический смех. И полуоборот к черному «пятну» камеры в верхнем углу класса, под белым потолком. Может, кого-то и напрягает постоянное нахождение под объективом механического «глаза». Хотя малыши, скорее всего, и не догадываются о назначении прибора. Висит себе и висит какая-то штуковина. Мне же после месяцев на съемочной площадке соседство камер привычно. И даже добавляет спокойствия.
Однажды именно камера помогла выяснить немаловажную деталь. Теперь, похоже, снова…
Смех мой резко оборвался. Устройство не «красноглазило». В данной модели есть маленькая лампочка. Она горит красным, когда прибор включен.
Камера не вела запись. Совпадение? Умысел? Но чего ради? Солнышки «обнулили», процесс перевода из группы в группу на этой неделе завершен. Или нет?
— Кто тебя толкнул? — задает наводящий вопрос «следователь» Дун.
Клубничка вроде как мнется. Ее розовейшество уже подняли с пола, отряхнули, осмотрели на наличие повреждений. Их не обнаруживается, даже пятен на «шкурке» не добавилось. Полы в садике держат в чистоте.
— Учитель Дун, а что с видеокамерой? — спрашиваю.
Не думаю, что у кого-то тут возникнут вопросы, откуда я такие слова знаю. А «видеокамера» и впрямь словечко заковыристое. Там целый комплект иероглифов, вместе образующих примерно такое значение: образ (изображение) снимать (впитывать) машина (прибор).
— Неполадки, — поджимает губы бородавочник.
— И давно? — добавляю во взгляд и голос немного от давящего присутствия иномирного существа.
Киры Вороновой, в смысле.
Грымза Дун предпочитает сделать вид, что не расслышала. Настаивать можно, но нежелательно. Допрос учителя учеником — верх неуважения. Учитель же спешно отводит взгляд. И переключает общее внимание.
— Маленький леопард, — иногда эти странные взрослые на полном серьезе обращаются к нам по зверским прозвищам. — Кто тебя толкнул?
Я же обвожу взглядом детей. На лицах непонимание и удивление. Где больше, где меньше. Новенькая девочка, представившаяся куницей (одна из подпевал Вэйлань), становится за спину мальчика-шкафчика. Он же — слон. Парень выбрал животное идеально, я считаю.
— Она! — решается на обвинение Сюй Вэйлань. — Ворона. Злая!
Ложное, без всяких сомнений. Осталась сущая ерунда: доказать клевету с учетом нефурычащего видеонаблюдения.
— Чушь, — с царственным (надеюсь) видом ответила я.
И снова осмотрела «зрительский зал». Клубничка уставилась на грымзу Дун, уперла руки в боки. Куница за надежным заслоном. Лицо у (за)слона, что тот кирпич. Нечитаемое. Подсказок и свидетелей по делу не обнаруживается…
Тут я почти случайно цепляюсь взглядом за нянечек. Они обе как раз вернулись в класс, а перед этим ходили уносить подносы. В момент происшествия их не было, с нами оставалась только грымза Дун. Которая успешно прошляпила момент падения клубничного недоразумения.
В классе два входа: один для детей, другой для учителей. Так принято. Поэтому няни переминаются с ноги на ногу в стороне от деток. И одна (которая Шань) в изумлении хватает воздух ртом, вторая же (Лань) стоит с задранным носом. Почти как клубничина. С видом победителя.
Это прям интересно! И совершенно непонятно.
— Мэйли никого не толкала, — по-взрослому серьезным тоном заявляет Гао Юн.
— Зачем это ей? — шагает вперед вдумчивый Чжан Джиан.
— Врешь! — вносит свою лепту еще один мой защитник, Бо Ченчен.
Сяо Шуфэн ничего не говорит. Она выставляет перед собой распрямленную ладонь и ударяет ей воздух. Наверное, в моменте у меня так обостряются все чувства (и воображение тоже), что я тут же мысленно черчу линию от ребра ладони Шуфэн к шее клубничного леопарда.
Вчера у нас был урок естествознания. Для него оборудован отдельный класс, в нем много всего. Например, прозрачная перегородка с нарисованными схемами расположения внутренних органов человека (причем маленького человечка, с нас примерно ростом) и упрощенной схемой нервов и сосудов.
Акуле очень понравились и урок, и кабинет. От схем ее с трудом (и угрозами штрафных санкций) оттащили нянечки.
Так вот: удар акуленка, не будь между нею и Вэйлань расстояния, пришелся бы по сонной артерии.
— Затем, что злая! — продолжает стоять на своем сторона обвинения. — Больно…
Трет локоток и строит жалобную рожицу.
— Аптечку, — распоряжается бородавочник, утешает «жертву». — Сейчас помажем локоть, и всё пройдет.
Дано: заведомо ложное обвинение, попустительство (а то и соучастие, не сама же камера выключилась) взрослых, неработающее видеонаблюдение. Задача: доказать, что ворона — не верблюд.
— Театр зря не выбрала, — обратилась я к жертве. — Актриса ты та еще.
К слову, когда я объявила о своем выборе музыки в качестве дополнительных занятий, учитель Дун нахмурилась и заиграла бровями. Дважды переспросила, уверена ли я. Ей вроде как от госпожи директора дали понять, что подопечная ворона должна выбрать театр. И принята эта птица в их солнечные выси как раз-таки за способности в данной области.
Каждое полугодие садик устраивает отчетный концерт. Детки выступают, родители умиляются. Спектакль — часть обязательной программы. За исполнение главной роли в нем полагается поощрение.
«Неужели тебе не интересно?» — спросила тогда грымза, дождалась решительного отказа. — «Госпожа директор будет разочарована».
Тогда я скромно умолчала о том, где, в каком виде и с какой скоростью верчу на мамином «даданси[1]» (кухонный венчик) разочарование госпожи директора.
— Как я тебя толкнула? — спрашиваю у хнычущего леопарда. — Если мы даже не стояли рядом?
Бегемот вдруг расширяет, а затем закрывает глаза.
— Но я шла… — мямлит и смотрит в пол Вэйлань. — Поздороваться с Джианом.
— Мэй тебя не толкала, — сокращает мое имя так, как я только своим разрешаю, юный Юн. — Кто ты, чтобы тебя толкать?
А этот парень умеет задавать вопросы! Даже я бы лучше не спросила.
— Я Сюй Вэйлань! — вспыхивает клубничка розовыми щечками. — Я дочь семьи Сюй!
А еще ты та, кому с младенчества полоскали этими «постулатами» мозги.
— И что? — набычился Юн. — А я — сын семьи Гао. И я спрашиваю: зачем Мэй тебя толкать?
Тут тоже знакомые интонации проскакивают. Он как повторяет за кем-то взрослым, надменным и… тоже быковатым. За отцом? Может, он и есть мальчик с особым талантом: родиться в правильной семье?
А я вообще-то парой дней ранее упала Юну на голову. Сверзилась с лазалки в комнате для игр. Прямиком на наследника заводов, газет, пароходов… Вроде газет в списке нет, но сталелитейные и судостроительные производства точно значились.
Пока я вспоминаю тот забавный случай (Юн тогда еще пискнул, как испуганный кролик), Бо Ченчен выходит вперед и… Ложится на пол.
— Что ты делаешь, мальчик? — вскрикивает грымза Дун.
Эх, уже неделя прошла, а эти бездари не могут имена всех подопечных запомнить. Печаль.
— Так лежала, — утвердительно сообщает бегемот прежде, чем медленно встать. — Да.
Он сжимает кулаки, при этом выставляет оба указательных пальца. И проделывает несколько движений, будто что-то наматывает. А потом — в другую сторону — отматывает.
Да он же реконструирует сцену падения не слишком грациозного леопарда! Как в задачке с магнитными дощечками на доске, где ему надо было восстановить в памяти положение каждой деревяшки, чтобы их сосчитать. Чен перематывает время — буквально — вспять! — в своей голове. В своей, без сомнений, гениальной головушке.
Зачем нам видеорегистратор, если есть особенный мальчик? Впрочем, доказательства из разума Ченчена будет сложнее предъявить в суде, чем пленку. Но мы так далеко заходить не планируем. Вроде бы.
Вот Бо Ченчен качает головой, водит туда-сюда глазами.
— Тебя толкнула она, — заявляет бегемот.
И направляет указующий перст на… слона.
— Э? — удивленно тычет себя в грудь крупняш. — Не-не-не я.
Как говорили в моем прошлом мире: у бегемота плохое зрение, но при его весе — это уже не его проблемы.
— Она, — повторяет с настойчивостью истинного бегемота дружище Чен.
За спиною слона начинают реветь в голосину. Куница, которая пряталась за широкой спиной.
Рев срабатывает, как доказательство вины для взрослых. На голословных заявлениях ребенка дело бы не повернулось. Даже если он гений, ему все еще два года. Плач куницы же действует, как сигнальная сирена.
Дальше начинается какой-то цирк со зверятами. Няня Лань вытаскивает (не удивлюсь, если на руке ребенка останутся синяки от хватки) плачущую малышку. Ее засыпают вопросами с разных сторон. «Это правда? Зачем? Ты нарочно это сделала?»
Та ревет пуще прежнего. Так, что аж зубы сводит слушать этот вой.
А еще под шумок сваливает из этого цирка няня Шань. Чтобы вскоре вернуться. Не одной: с директором Лин Цинцин.
— Почему нарушен распорядок дня? — с порога гневно вопрошает госпожа директор. — Что у вас здесь за бардак?
Визит начальства, похоже, накрепко связан тут с втаптыванием подчиненных в грязь. Ну или в вымытый пол.
— За мной! — командует Лин Цинцин. — Шань, останьтесь с детьми. Верните детей к распорядку.
Дун и Лань остается только гнуть шеи в частых кивках, больше похожих на поклоны. Идут за директрисой, как привязанные. И куницу выводят.
Итого: ворона — не верблюд, это доказано. Куний хвост пострадает за дело. И это не моя проблема, я вижу эту девочку вблизи во второй раз в жизни (издалека на зарядке не считается). Но, нюхом чую, на эту малявку всё и свалят.
— Довольна? — спрашиваю у клубнички.
— О чем ты? — уходит в несознанку Сюй Вэйлань.
— Учитель Шань, спасибо вам, — переключаюсь на няню-фанатку.
Добрые дела и искреннюю веру надо поощрять.
Вера в меня… очень необычно звучит. А еще пафосно и с оттенком религиозности. С другой стороны, взять конфуцианство. Это — не религия. Учитель Кун не был ни богом, ни пророком. Он был мыслитель, философ и, я бы добавила, моралист. Его не обожествляют, но изречения и учение о нравственности помнят по сей день.