Проблема с человеком, который понимает тебя без лишних слов, в том, что он понимает и то, что ты до конца не решаешься сказать… (Хе-хе.)
Подружки у меня есть, но они так быстро не бегают.
Впрочем, они вообще не бегают.
И у меня есть Оскар.
Он добрый и внимательный.
И много для меня значит.
Ясно…
Глава 59Мулат
– Ненавижу себя.
Так Капуцина начинает сеанс. Я почувствовал, что она злится, еще в холле, по тому, как она встала со стула и посмотрела на меня. Тихая ярость. Беспокойство, частое дыхание, суровый взгляд. И эта складка между бровями.
– Я ведь говорила вам об Оскаре, да?
– Говорили.
– Теперь Адриан думает, что мы вместе.
– Это не так?
– Так! Но не в том смысле, в каком он понял. А он ответил: «Ясно».
Она рассказывает, что он недавно приходил в гости, они вместе бегали по лесу. Как приятно не быть одной, как они вместе смеялись, с каким удовольствием она готовила для кого-то. С каким приятным волнением сушила волосы и красилась. Ей уже давно не хотелось нравиться! Об их восхитительном соучастии.
– И когда он невзначай спрашивает, есть ли у меня парень, я говорю ему про Оскара…
– Как вы думаете, почему?
– Я запаниковала?
– Вполне вероятно. Но по какой причине?
Она надолго задумывается.
Действительно пытается найти ответ.
Я не тороплю ее. Предлагаю выпить чаю, она соглашается.
Захожу на кухню. Дианы нет. Но остался легкий аромат ее духов. Я по-прежнему не могу им надышаться. Вспоминаю, как мы встретились в лицее и как нас обоих сразу охватило это чувство очевидности и соучастия. Наш страх перед столь сильными чувствами. Но мы правильно сделали, что отдались им. Нет, я люблю ее не так, как в первый день. Эта любовь постоянно меняется. Эрос, филия, агапэ – эти трое кружатся в танце вокруг нас, попеременно выходя на передний план.
Капуцина и Адриан сейчас находятся в самом начале этой мощной встречи. Наверняка они так же растеряны, как мы когда-то.
Я ставлю чай на журнальный столик между нами и молча сажусь.
– Раньше я была одна, и, наверное, мне страшно впустить в свою жизнь кого-то другого.
– Но вы еще не дошли до этой стадии. Почему вы заглядываете так далеко?
– Потому что, вступая в отношения, неизбежно думаешь о том, насколько человек подходит для совместной жизни.
– Вот как?
– К тому моменту, когда он пришел первый раз, мы едва обменялись парой сотен сообщений, но что-то буквально толкнуло меня в его объятия.
– Вы поддались?
– Да.
– Вам понравилось?
– Еще как. И ему тоже. Жена вам не говорила?
– Мы вас не обсуждаем.
– Он вспомнил о крушении. Это было очень сильно, и для него, и для меня, что он наконец смог освободиться.
– Так почему вы не позволяете себе думать об отношениях с ним? Пусть и непродолжительных?
– Чтобы не разочаровать его, если что.
– Если что?
– Если вдруг общение прекратится.
– А если оно продолжится? Может, превратится во что-то серьезное? Почему вы думаете, что оно может прекратиться?
– Потому что иногда все прекращается.
Она снова задумывается.
Мне нравится, когда пациенты погружаются в лабиринты своего внутреннего мира, пытаясь понять, где искать ответ. В сердце, разуме, внутри себя, в воспоминаниях, в прошлом. В этот момент внешний мир словно замирает, давая им время разобраться, ждет. Иногда это процесс довольно жесткий, но всегда трогательный.
– Я думаю, дело в моем дяде.
– В дяде?
– Он умный, заботливый, внимательный. Он хороший человек…
– Но?
– Адриан мулат. Почти черный.
– Вы боитесь, как дядя отреагирует?
– Да. Мы с ним хорошо ладим, если не брать в расчет эту тему. Впрочем, мы ее не касаемся. Каждый думает что хочет. Но если наши отношения с Адрианом станут серьезными, будет трудно скрывать, что я к нему чувствую.
– А что вы к нему чувствуете?
Она говорит, что ее постоянно тянет к нему, будто их кожа намагничена. Хочется прижаться к нему. Просто прижаться. С ним она чувствует себя спокойней, в его объятиях находит убежище. Она сильная и боевая в глазах других, с ним же ей хочется все отпустить и побыть слабой. Сбросить груз с плеч. Расслабиться. Забыть. Больше не стремиться все контролировать. Она несколько раз говорит об укрытии, защите, о странном вибрирующем ощущении. Необъяснимом.
– К тому же он очень красивый. Матовая кожа, голубые глаза, широкие плечи, даже шрамы красивы, потому что они рассказывают его историю. Широкая улыбка и то, как он смотрит на меня, когда мы смеемся. Мы много смеемся, доктор. У нас одинаковое чувство юмора. Не знаю, как объяснить. Мы заходимся от смеха с пол-оборота. Многие наши шутки никто бы и не понял. Мне смешно от его смеха. Мы сразу улавливаем, что другой имел в виду. Мне кажется, мы просто любим смеяться над миром, над другими – это наш способ как-то их переваривать. Лучше смеяться, чем плакать.
– Плакать от чего?
Она вдруг начинает злиться и высказывает все, что думает, о людях, которые вечно жалуются на свои смехотворные страдания, постоянно ноют и ворчат по любому поводу, не понимая главного. Тех, кто не пережил и сотой части реальной трагедии, но способен отравить существование и себе, и всем, кто попался под руку.
– Кого вы имеете в виду?
– Никого, всех. Людей вообще. Общество, стадо.
– Вас сближают с этим мужчиной пережитые трагедии?
– Не знаю. Наверное. Мы оба чуть не умерли.
– Вы чуть не умерли?
– В каком-то смысле да. После аварии мне хотелось умереть.
– У вас раньше бывали такие встречи?
– Никогда. Это странно и волнительно. Как будто это было предначертано, как будто мы снова нашли друг друга. Думаю, он чувствует то же самое. Он говорил, у него такое впечатление, что мы с ним одного племени. Знаете, я увлекалась эмбриологией, и мне кажется, мы приближаемся к тому, что чувствуют близнецы. Как будто мы произошли из одних и тех же клеток. Вы считаете, мы ошибаемся? Обманываем себя? Все мечтают встретить человека, похожего на себя, и нам это только кажется?
Капуцину одолевают сомнения и неуверенность. Что абсолютно нормально. Если ты не готов, это может пугать. Некоторые пациенты в подобной ситуации говорили, что их околдовали, приворожили. Кто-то разрывал отношения, боясь, что накроет с головой.
– Ситуация с дядей кажется вам неразрешимой?
– Я не хочу с ним ссориться.
– Он вас любит, вы сами говорили. Разве он не отнесется с уважением к вашему выбору? Кто под кого должен подстраиваться?
– Я уже достаточно подстраивалась под других.
– Так позвольте другим в чем-то подстроиться под вас…
«Я уже достаточно подстраивалась под других», – сказала как отрезала. Настроена решительно. Я за нее спокоен.
Она справится.
Затем она признала, что, возможно, к лучшему, что она не пошла в медицину, учитывая, как ее раздражают люди, которые жалуются. Десять лет назад у нее бы хватило терпения. Сейчас – нет. Она говорит, что хочет отгородиться ото всех, все изменить, начать с чистого листа. Я предлагаю не торопиться, взять паузу и разобраться, в каком направлении она хочет двигаться. Слушая ее, я понимаю, что в ней кипит та же злость, что в ее сестре, то же неприятие пресловутого стада, которое ничего не понимает в будущем и тащит все человечество в пропасть глупости, легкомыслия и саморазрушения. Но если сестра готова ринуться в бой, то у Капуцины уже нет сил сражаться, чтобы изменить мир. Она предпочитает держаться поодаль. Прижавшись к человеку, который даст ей ту нежность, которой она была лишена все эти годы.
И кто может ее упрекнуть?
Глава 60Когда речь о ней
Здравствуй, Адриан.
Прости, что так бестактно ответила про Оскара. Это было глупо. Наверное, я просто боюсь к тебе привязаться. Я пыталась отвлечься, а получилось, что обидела тебя. Оскар для меня важен, но это не мой парень.
Я хотела бы снова тебя увидеть.
Здравствуйте.
Мы знакомы?
Не смешно…
Капуцина, я тоже хотел бы тебя увидеть.
И набить рожу этому Оскару.
Он беззащитен, это будет недостойно.
Я тоже беззащитен, когда речь идет о тебе…
Глава 61Моя милая Мадлена
Взял с собой шерстяное одеяло, чтобы не отморозить зад. Никакая погода не заставит меня сидеть в четырех стенах. А так хоть какое-то развлечение. И покупателя не пропущу.
Сегодня холодно и ясно. Приятная декабрьская погодка. Снега все нет. В нашем детстве выпадал каждую зиму, и немало. Сейчас все не по-людски.
Моя скамейка на солнце. Дремлю, закутавшись в куртку и подперев подбородок тростью. Рукам тепло – одна из сиделок связала мне варежки. Поскольку я делаю, что моя левая нога захочет, как они говорят, им приходится крутиться, чтобы я не замерз. Я слышу, как к дому Мадлены подъехали две машины. Одна – риелтора, вторая маленькая. Надо же. Мэрия заломила за дом такую цену, что без денег не сунешься. А те, кто при деньгах, ездят на больших машинах. Вылезает девчушка. Из толстого пуховика торчат две спицы в огромных ботинках. Синяя шапка с каким-то красным пятном. Я нацепил на нос свои окуляры, но все равно далековато, чтобы разглядеть детали.
Вот они бродят по дому – точнее, по тому, что от него осталось. Парню все труднее закрывать входную дверь. Ее перекосило от холода.
Я не спускаю с них глаз, чтобы ничего не пропустить, хотя меня начинает пробирать дрожь. Жирка на мне осталось немного. Аппетит во время еды уже не приходит, так что и ем я меньше. Орут на меня, что я не доедаю, но что поделаешь, не лезет – значит не лезет.
Ну, риелтор уезжает.
А девчушка остается. Я вижу, как она обходит дом, меряет шагами участок, поднимается к лесу, пробирается вокруг заросшего пруда. Снимает что-то на телефон, раздвигает ветки, ходит туда-обратно, возвращается.