– Ничего не понимаю. Похоже, вам придется объяснить подробнее.
Она встает, на несколько секунд открывает окно и просит меня продолжать.
– Когда произошла авария, Альбер Петершмитт еще не спал. Он читал, сидя в кресле в гостиной, окно которой выходит на улицу. Удар был такой силы, что он подпрыгнул и выронил книгу. Естественно, насторожился. С трудом встал, опираясь на трость. Больное колено причиняло ему сильные страдания. Перед тем как приоткрыть штору, он выключил свет, чтобы лучше разглядеть, что происходит снаружи. Разбитый автомобиль превратился в груду покореженного железа. Машина, которая в него врезалась, была мощнее и выдержала удар. Капот был смят, но салон практически не пострадал. С водительской стороны вышел мужчина, потом вышел пассажир, он явно был в шоке. Держался за дверцу, чтобы не упасть. Водитель пошел осмотреть разбитую машину. Альбер подумал, что он хочет узнать, сколько там пострадавших, и вызвать скорую. Водитель подумал, направился к пассажиру, который держался за живот, и за шиворот поволок его на водительское место. Альбер слышал растерянный вопль: «Что ты делаешь?!» и рявканье: «Закрой рот!» Водитель сел на место пассажира и стал ждать. И все. Альбер не знал, вызвал ли тот скорую помощь из машины, поэтому сам с трудом добрался до телефона на кухне и набрал номер экстренной службы. Он хотел спуститься, но нога болела слишком сильно. В гостиной он снова выглянул в окно и вдали, на дороге, которая спускалась с холма, увидел синие огоньки скорой, она ехала из ближайшей деревни.
Диана с грохотом захлопывает окно. Садится в кресло и смотрит на меня, потрясенная услышанным.
– Они даже не пытались спасти тех, кто находился в другой машине?
– Очевидно, нет.
– А те были еще живы?
– В протоколе написано, что мать скончалась на месте, отец – сразу после приезда скорой, третья пострадавшая получила очень серьезные травмы. Мне не удалось ее найти. Знаю только, что после аварии она перестала значиться в реестре медицинских работников. Ее жизнь тоже пошла под откос, я не интересовался подробностями. Альбер слышал через открытое окно, как врач скорой помощи говорил жандармам, что мужчину, вероятно, можно было спасти, подоспей они на пару минут раньше.
– Но зачем они поменялись?
– Кевин сказал, что брат напился, выкурил несколько косяков и проехал на знак «Стоп» на полной скорости. Что он хотел работать в правоохранительных органах, а с судимостью нельзя. Поэтому он подставил брата, принес в жертву.
– Кевин сам принес себя в жертву, разве нет? Он же мог отказаться.
– Он был в семье паршивой овцой, плохо учился, замкнутый, слабый. А Ивон всегда громко выступал, всеми манипулировал, включая родителей, чтобы добиться своего, а младшего брата смешивал с грязью, и тот его боялся. Все произошло очень быстро, от потрясения у Кевина кружилась голова. Он едва стоял на ногах и не мог сопротивляться. Когда приехали жандармы, было слишком поздно. Они увидели его за рулем с пристегнутым ремнем безопасности – брат поставил жирный крест на его будущем. И поскольку Кевин тоже пил, курил травку да еще был молодым водителем, то получил по полной. Когда мать навещала его в изоляторе, он пытался рассказать ей, что произошло. Но она не поверила и укоряла его, что он пытается переложить вину на старшего брата. Ивон, естественно, уже изложил ей официальную версию событий. И Кевин понял, что ничего не докажет.
Диана молчит. Она переваривает услышанное, как и я в свое время. Я рассказываю ей о переписке Кевина со стариком. Тот так и не признался, что все знал, он просто хотел поддержать парня в годы несправедливого заключения, помочь ему сохранить связь с миром через эту болтовню обо всем и ни о чем. Он единственный, кроме Ивона Симоне, знал, что Кевин сидит ни за что.
– Переписка – это, конечно, трогательно, но, если бы он заговорил, парень не провел бы столько времени за решеткой.
– Никто не задавал ему вопросов. Никто не опрашивает свидетелей, когда факты кажутся очевидными и есть признание обвиняемого. Прибыв на место, полицейские увидели Кевина за рулем, пристегнутого. Кто бы поверил Петершмитту, даже если бы он вышел и начал утверждать обратное? Все решили бы, что старик выжил из ума.
– Ну и история! Капуцина в курсе?
– Нет. Не знаю, стоит ли ей говорить.
– Что ж, оставляю вас поразмыслить над этим. Нам пора завершать сеанс. Лично я бы ничего ей не говорила.
Глава 66Безобидный скелет
В приемной появилась небольшая елочка – традиционный подарок хозяйки в середине декабря. Жене нравится ее наряжать. В этом году она украшена красными шарами и большими белыми перьями. Нежно мигает изящная гирлянда. Наверное, нарядила елку вчера вечером, пока я был на бадминтоне.
Перекликаясь с темой елочных украшений этого года, Капуцина легка и воздушна. Словно порхая, она проходит в кабинет, жмет мою руку, садится в кресло напротив. Я замечаю, что пациенты физически распрямляются, по мере того как отпускают то, что их тяготит.
– Я познакомила его с Оскаром.
– Они поладили?
– Он нашел его очень милым. И главное, безобидным.
Мы смеемся.
Она рассказывает о том, что почувствовала, когда Адриан ее поцеловал. О его таких желанных губах, о запахе, которым не могла насытиться, сладостном, как первый вдох. О совершенно новом для нее внутреннем трепете, от которого она почувствовала себя живой. О постоянной потребности прижаться к нему, большей, чем просто влечение.
– Вы будете смеяться…
– Конечно, нет. Говорите как есть.
– Когда он меня обнимает, мне кажется, что я в гнездышке.
– Значит, вы что-то такое вынашиваете – точнее, высиживаете.
– Вы все-таки издеваетесь!
Она снова смеется.
– Вы ему сказали?
– Да. Он ответил, что все дело в его глаголе жизни. Они определили его с вашей женой.
– Ей нравится находить глаголы людей. Вы знаете свой?
– Нет. Я думала, «лечить», но все больше в этом сомневаюсь.
Капуцина изменилась. Как будто присутствие этого мужчины помогло ей наконец перевернуть печальную страницу. В нем она нашла защиту, которую потеряла со смертью отца. Моя задача – показать ей, что она может не зависеть от Адриана, построить с ним здоровые отношения.
– Откуда эта потребность в защите?
– Наверное, в детстве мне не хватало защищенности. Моя мать была не создана для воспитания детей, какая уж там защита… Когда Адриан рассказывает мне о своей матери, я понимаю, сколько я недополучила.
– Вы думаете о ней?
– Часто. Думаю, что с ней стало, вспоминает ли она обо мне, раскаивается ли, есть ли у нее другие дети. Как бы я отреагировала, если бы она появилась.
– У вас есть ответ?
– Нет.
– Вам хотелось бы этого?
– Не знаю. Мне трудно не злиться на нее. Трудно понять, почему она меня бросила. Отец умер, с этим ничего не поделать. Он любил меня, и это навсегда останется со мной. Но моя настоящая мать жива, и ее нет рядом. Это еще хуже. Пока она жива – я брошена ею. Наверное, я просто хочу перевернуть эту страницу, эти страницы, всю эту книгу и написать новую. Сохранить главных героев и изменить сюжет.
– А кто главные герои?
– Сестра, дядя, Адриан, несколько друзей. Может, это и есть ключ к освобождению. Придумать новый рассказ, действие которого начнется прямо сейчас. Перестать быть девочкой, которую бросила мать и у которой умер отец, оставив ее с младшей сестрой на руках. Я не хочу больше определять себя так.
– А как бы вы себя определили?
– Как свободную старшую сестру, как женщину, которой хочется, чтобы ее любили. Я хочу сама решать, добиваться, а не проживать то, что мне предназначено судьбой.
Как же я рад видеть ее такой решительной, готовой броситься в бой. Жаждущей обновления.
– Я ездила смотреть один старый дом, в абсолютной глуши, по другую сторону Вогезов – природа и простота. Я больше не чувствую себя дома в этой громадной роскошной вилле с бассейном, но без души. Души отца там точно нет. Еще я почитала о пчелах и пчеловодстве, нашла курсы и записалась. В мае начинаю.
Я заканчиваю сеанс, взяв на вооружение для других пациентов идею о том, что можно написать книгу заново.
Глава 67Когда все выстраивается
Вот уже несколько недель улицы гудят, магазины мигают праздничными огнями, а на площади перед мэрией открываются ярмарочные киоски. Рождественский рынок в Оберне пользуется популярностью: сюда приезжают издалека, чтобы побродить, выпить глинтвейна, купить конфет, домашние паштеты, деревянные, глиняные, матерчатые украшения и сантоны – фигурки святых для вертепа. Колокольня подсвечена разноцветными прожекторами, из громкоговорителей звучит музыка. Рождество в Эльзасе – целое искусство.
Адели рада вновь ощутить эту атмосферу волшебства. Она приехала накануне вечером. Самюэль отправился к родителям. Семейная передышка в их ежедневной борьбе за планету.
Когда Капуцина проснулась, сестра еще спала. Старшая всегда вставала рано, как будто спать по утрам – это пустая трата времени. Она была счастлива и тронута, что младшая приехала провести с ней Рождество.
Накануне на вокзале Капуцина встретила цветущую радостную девушку с гордо поднятой головой. Преобразившуюся, счастливую от того, что она делает. Целый вечер они говорили о климате, местной солидарной экономике, прямых поставках, преступных транснациональных корпорациях, об уже принятых и предстоящих мерах. «Знаешь, Кап, атмосфера там одновременно серьезная и праздничная. Мы верим в это. Мы боремся. И есть результаты».
Капуцина наконец смогла рассказать сестре, как волновалась за нее все эти годы. Какой шок она испытала, когда Адели бросила то, от чего ей самой когда-то пришлось отказаться. О своем ощущении, что все впустую.
Капуцина больше не осуждает младшую сестру – восхищается ею. Адели сумела решительно сделать выбор, а сама она с трудом строит планы. Хотя что-то начинает вырисовываться.