Она благодарит меня. Говорит, что без меня так быстро не разобралась бы и надолго застряла бы в мутной воде стоячего пруда. А терапия расчистила доступ к источнику, откуда наконец струится чистая, прозрачная вода, неся обновление и движение. Я замечаю, что склонность к поэзии – явно их семейная черта. Что ей, возможно, тоже стоило бы взяться за перо.
Заходит речь об Адриане. Капуцина улыбается. Я чувствую, что она хочет поделиться, но смущается. Пока я ищу слова, чтобы подбодрить ее, в глазах у нее мелькает что-то вроде «ну и черт с ним» и она начинает рассказывать.
– Он приехал ко мне на Новый год. Ночь была странная.
– Странная?
– Мы весь вечер обнимались, вместе плавали, целовались, смеялись, говорили о своих желаниях и планах. Даже прогулялись по снегу. Была полная луна, светло как днем. Просто восхитительно. А потом мы перешли красную черту, и все разладилось. Но это не было неприятно. У него никак не получалось, потом вроде да, потом опять нет. У меня тоже все было как-то сложно. В общем, не буду вдаваться в подробности. Мне немного неловко рассказывать вам о таких вещах, доктор.
– Это останется врачебной тайной и не выйдет за стены кабинета, а вас, кажется, тревожит эта странность. Давайте поговорим.
– Мне сложно сказать, чтó я чувствую. Все было как-то запутанно, но очень радостно. Не гладко – а я все равно чувствовала себя счастливой. В итоге мы отказались от этой затеи. Подумали, может, в следующий раз будет лучше, а теперь мы слишком много ели, пили и волновались.
– Первые разы редко проходят гладко. Может, он боялся сделать вам больно? Или поторопить вас?
– Он не сказал. Мы посмеялись над этой ситуацией. Много смеялись. Засыпая, прошептали друг другу на ухо, что в жизни есть проблемы и посерьезнее.
Капуцина рассказывает, что ей было дико страшно, когда он кричал во сне. Понадобилось много времени, чтобы его разбудить и успокоить. На крик пришла собака, скреблась в дверь и легла рядом с ним. У него сильно колотилось сердце, он прерывисто дышал. Она не знала, что делать, как ему помочь. Обняла покрепче, гладила лоб. И заснула первой. Он сказал ей утром, что заснул сразу после нее.
Она достает из большой сумки картонную папку и протягивает мне без объяснений. Я снимаю резинки и раскрываю ее. Капуцина нашла несколько рисунков, которые ее взволновали. Я просматриваю их один за другим. Аккуратные, точные, красочные. Везде пчелы. Когда я поднимаю голову, она улыбается.
– Что у вас вызывают эти рисунки?
– Ж-ж-ж, – улыбается она.
– А еще?
– Мне кажется, я нашла себя. Как будто я совсем себя не знала, а сейчас узнаю́. Жаль, что отца нет рядом, он мог бы мне объяснить, рассказать, направить. Но у меня нет выбора. Поэтому я цепляюсь за вещественные доказательства, чтобы побольше узнать о своем детстве. Согласитесь, это волнующая находка, учитывая, что сейчас я не вылезаю из книг по пчеловодству.
Она рассказывает о своих планах на заброшенный дом в уединенном месте. Сразу за домом начинается густой непроходимый лес, она могла бы поставить там ульи. Еловый мед, ее любимый. Темный и терпкий.
– И я вижу Адриана частью этой конструкции. Но что, если все это просто картонные декорации? Нужно все-таки хорошо знать друг друга, чтобы затеять такое предприятие. Возможно ли это всего через несколько месяцев?
– Вы говорили, что вам кажется, будто вы знаете друг друга целую вечность.
– Да, но что, если это иллюзия и я ошибаюсь? Что, если я нужна ему только из-за денег, как думает дядя?
– Он знал о вашем финансовом положении до того, как захотел снова с вами встретиться?
– Нет, вряд ли. Но, с другой стороны, он полицейский, у него наверняка есть доступ к такой информации.
– Думаете, он навел о вас справки и теперь пытается околпачить?
Посреди серьезного разговора Капуцина заулыбалась, опустив голову, потом тихонько прыснула, извинившись. Что-то от меня ускользает, я не понимаю, чем вызвана такая реакция. Может, это нервный смех, учитывая, что разговор затрагивает глубокие старые эмоции, тяжелые воспоминания, непереработанное горе. Бывает, что смеются на похоронах, от эмоционального переполнения. Я прошу ее объясниться.
– Да просто я не знаю, сколько лет – или столетий – назад мне последний раз встретилось слово «околпачить». На самом деле это не первое устаревшее слово, что я от вас услышала, но я как-то раньше не обращала внимания. Это совсем не вяжется с вашей внешностью. По тому, как вы одеваетесь, вам можно дать на двадцать лет меньше, а по тому, как говорите, – на двадцать лет больше.
– Не обращали внимания, а сегодня смеетесь надо мной. Из этого я могу заключить, что вам действительно лучше.
– Я не смеюсь.
– Немного все-таки смеетесь, – отвечаю я, улыбаясь. – А вы не можете пригласить его в ваш проект, не вовлекая ни финансово, ни административно? Чтобы защитить себя от возможных рисков?
– Могу.
– Это должно развеять ваши страхи. И дядины.
– Я ненавижу, когда меня обманывают.
– Вы говорили, что вы с Адрианом понимаете друг друга с полуслова. Что вы одинаково устроены. Что он точно знает, что вы чувствуете, и наоборот.
– Да.
– Значит, он тоже должен быть добрым и великодушным.
– Да.
– И ему тоже должно быть больно, когда его доверием злоупотребляют.
– Да. Он это говорил. Мы с ним в этом похожи.
– Тогда как он может подвергнуть вас чему-то, чего не выносит сам? Надо быть полным извращенцем. Он кажется вам извращенцем?
– Нет. Он сказал, что хотел бы найти какое-то место, где можно было бы принимать людей, которые оказались в трудной жизненной ситуации или которым просто нужна передышка. Выдохнуть, вновь обрести уверенность в себе. Среди прочего – с помощью зоотерапии. Адриан заметил, как его собака помогает людям расслабиться. Он мне рассказывал об избитых женщинах и инвалидах.
– И в вашем старом доме это было бы возможно?
Ей хочется строить вместе с ним, подпитываться его нежностью и отдавать свою взамен. Она уверена, что план, который начинает вырисовываться у нее в голове, – одна из самых прекрасных картинок, виденных ею за долгое время. Пчелы, мед, природа, лес, дом, в котором все нужно будет переделать под пристальным взором пожилого господина на скамейке, новая жизнь, которую предстоит придумать, с этим мужчиной и его собакой.
Глава 77Хитренькая!
Привет, Адриан.
Ты говорил, что живешь в служебной квартире.
А если ты уволишься, что будет с квартирой?
Привет, Капуцина.
Я должен буду ее отдать вместе с формой, что вполне логично.
Где ты будешь жить?
Как раз подыскиваю варианты.
Мой дом слишком велик для меня одной, ты сам говорил.
Думаю, в нем найдется для тебя местечко…
Это чудесно, но получится ли у нас жить вместе?
Я не уверена!
И потом, я не один. Еще есть Блум.
Вот именно.
Ты хочешь, чтобы я оставил тебе собаку, а сам подыскал себе квартиру?
О! Неплохая мысль!
Хитренькая!
Я подумаю.
Ты уже пыталась впарить мне огромную машину. Теперь вот еще и совместное проживание.
Ты уверена? А что, если я обычный нахлебник, мерзавец, который манипулирует тобой ради денег?
Это так?
Нет, конечно!
Ну, тогда все в порядке.
Подумай.
Я – за!
Глава 78Чертова жертвенность
Январь всегда пролетает с невероятной скоростью. Кончаются праздники, и хочется взять паузу, восстановиться после застолий и поздних пробуждений, но наступивший год никого не ждет, стремительно несется к февралю. Мне в кои-то веки удалось увильнуть от дежурства на Рождество и Новый год, так что я сказочно провел время с Капуциной. Уже середина января, и я снова иду к Диане. Мы не виделись четыре недели. Она выглядит отдохнувшей, не такая изможденная, как в декабре. Я решаюсь пожелать ей счастливого Нового года без приливов жара. Она смеется и сообщает, что с мучениями покончено – она начала принимать гормоны. И добавляет, выразительно подмигнув, что иногда нужно собраться с духом и лицом к лицу встретить свои страхи.
Намек понят!
– А вам чего пожелать?
– Пожалуй, оставлю свои пожелания при себе.
– Что это вы вдруг стали таким недотрогой?
– Это очень личное. Скажем так, сексуального плана.
– Разве секс – что-то более личное, чем самые сокровенные мысли, кошмары, страхи, о которых вы мне столько лет рассказываете?
Она права. Секс не интимнее, чем все остальное, он просто табуирован. Я рассказываю о неустойчивой эрекции и о своем стыде. Об ощущении, что я недостаточно мужественен. О страхе – что подумает Капуцина.
– Она смеялась над вами? Была разочарована? Что-то сказала?
– Нет, наоборот. У нее тоже все пошло не слишком гладко, если вы понимаете, о чем я.
– Это был ваш первый раз?
– Да.
– У вас обоих осталось плохое воспоминание?
– Да нет, наоборот. Мы посмеялись. С ней все просто. Ей как будто достаточно крепких объятий.
– А вам?
Я привязываюсь к Капуцине как к подруге, младшей сестре, части меня самого – и мне просто необходимо ее оберегать. Мысль, что кто-то может причинить ей боль, что она может страдать после всего пережитого, что я могу ее потерять, невыносима. Как бы мне хотелось набить морду этому Симоне, который на свободе, который убил ее родителей и ничем не поплатился.
– Так и не знаю, надо ли рассказать ей, что я раскопал. Сколько ни ломаю голову, у меня нет ответа.
– Спросите себя: что ей принесет это открытие?
– Правду.
– Вам трудно держать что-то от нее в секрете?
– Немного.
– Вы боитесь, что скрытность подорвет ваши отношения? Но скрытность присутствовала с того момента, как вы начали совать нос в это дело, и не помешала вашему расследованию.
– Это точно.
– Как она воспримет эту правду? Вы говорите, что очень хорошо друг друга понимаете. Поставьте себя на ее место.