Может, это мужчина из четвертой палаты, у которого резко упало давление? Или женщина из седьмой с температурой? Или мужчина, обратившийся в отделение неотложной помощи по поводу непродолжительной рвоты и болей в животе? Я училась, блуждая по коридорам, и постепенно у меня начал вырабатываться инстинкт, шестое чувство, которое подсказывало, кого из пациентов осмотреть первым. Временами я ошибалась, но чем чаще оказывалась права, тем сильнее росла во мне уверенность.
Ординатор на связь не выходил. Изредка я мельком видела его, пробегая мимо отделения неотложной помощи, однако наши пути не пересекались. Вскоре я усвоила, что существуют два типа ординаторов: одни чуть ли не каждый час вызывают по пейджеру, чтобы узнать, чем именно ты занимаешься, а другие предпочитают ходить по коридорам в одиночку.
Ночь продолжалась, и оставаться на ногах было уже не так просто. Первые несколько часов мне помогал адреналин, но из-за тревожного, прерывистого сна предыдущей ночью к трем часам утра меня начало подкашивать. Только торговый автомат меня и спасал. Питательные шоколадные батончики и кофе в бумажных стаканчиках. Чипсы и маленькие баночки со сливочным сыром. Даже в те короткие моменты, когда мне не нужно было ничего делать, я продолжала ходить по коридорам, чтобы не уснуть, и в отчаянии выскочила за двери отделения неотложной помощи в надежде взбодриться прохладным ночным воздухом. У нас не было ординаторских, никаких кроватей для дежурящих ночью врачей, и по всей больнице, на диванах в приемных и в кабинетах на полу валялись тела спящих врачей, пытавшихся вздремнуть хотя бы двадцать минут, прижав к лицу свои пейджеры. Я не осмелилась последовать их примеру. Что если не проснусь? Что если просплю до самого утра и меня найдет уборщик растянувшейся на ковре? Что если кто-то умрет?
Ночь шла своим чередом. Я переставляла канюли в палатах с приглушенным светом. Назначала снотворные таблетки, осматривала пациентов, брала кровь на анализ для утренних бригад. Я назначала ЭКГ и ставила катетеры. Относила посевы в отделение патологии.
Где-то в этих коридорах, где-то между полуночью и шестью утра я начала ощущать себя полезной. Словно обрела какую-то цель. Впервые мне показалось, что все мое обучение обернулось чем-то толковым, и я почувствовала себя врачом.
В какой-то момент во время ночной смены один день сменяется другим. Это происходит словно в одно мгновение. Появляются первые тележки с бельем. В каком-нибудь коридоре мельком замечаешь уборщика. На подходах к столовой появляется запах еды, слышно, как начинают разносить завтрак. Впрочем, источником усиливающейся активности становятся не только люди: в воздухе как будто что-то меняется, словно само здание приходит в движение, просыпаясь перед началом нового дня. Когда секундная стрелка огромных часов в отделении неотложной помощи совершает свое очередное движение, наступает мимолетный момент забвения – бесцветного небытия, – и утро словно принимает бразды правления.
Я пережила свою первую ночную смену.
Мое второе ночное дежурство прошло так же гладко. Поступила пара новых пациентов, в палатах было несколько человек в плохом состоянии, которые нуждались в дополнительном контроле, однако в остальном я так и продолжала ставить канюли и брать кровь на анализ, назначать обезболивающее и снотворное.
Я случайно наткнулась на своего ординатора в коридоре, ведущем в отделение педиатрии.
– Все в порядке? – спросил он.
– Все в порядке, – ответила я.
Больше в ту ночь мы с ним не разговаривали.
К третьей ночи мне удалось практически полностью отделаться от своих переживаний. Я припарковала машину и уверенной походкой направилась ко входу в больницу. Я улыбалась, чувствовала себя непринужденно. Чуть ли не предвкушала начало дежурства.
Я и подумать не могла, что мне предстоит самая ужасная ночь за всю мою жизнь.
13Самый тяжелый час
Я видела, как консультанты третируют младших врачей. Видела, как их запугивают и достают, унижают во время обхода перед пациентами и медсестрами, намеренно выставляя глупцами. Одни консультанты делятся только добротой и поддержкой, а другие словно из кожи вон лезут, чтобы превратить жизнь своих подчиненных в кошмар. Медсестры-студентки в палатах находятся под большей защитой, и у них много коллег, с которыми можно поговорить. Младшие врачи же зачастую сами по себе. Мы стараемся взять их под свое крыло, однако не все в наших силах. Я часто вспоминаю о тех молодых врачах, с которыми мне приходилось сталкиваться – хороших ребятах, – и надеюсь, что на нынешнем месте их ценят. Каждому человеку необходимо чувствовать, что его ценят.
Это ночное дежурство началось в точности как и все остальные.
Пересменка в небольшой комнатке с пластмассовым скелетом. Все тот же врач с уставшим взглядом. Клэр, ирландская медсестра. Обмен пейджерами и передача заданий. Мой ординатор никогда не приходил на пересменку, но всегда был рядом, если понадобится. Он перемещался по больнице, разбираясь с экстренными ситуациями и принимая сложные решения, в то время как на мне были все рядовые и повседневные задачи.
Мне передали лишь несколько заданий, причем все несрочные, так что я присела на пару минут, чтобы изучить список пациентов в поисках тех, кого стоит проведать – людей, которых я проверяла прошлой ночью, и теперь хотела удостовериться, все ли с ними в порядке. Мужчину с непокорной высокой температурой из хирургии. Женщину на втором этаже с инфекцией мочевых путей, с которой все никак не удавалось справиться. Умирающую женщину в отдельной комнате во второй общей палате, которой удалось продержаться еще один день и остаться в списке. Я положила листок в карман и приступила к делу.
Еще не было и двух ночи. Все складывалось хорошо. Я только что в третий раз переставила канюлю пациенту, который словно специально выдергивал ее, сводя на нет все мои блистательные старания, стоило мне повернуться спиной, и собиралась сбегать к торговому автомату, как вдруг сработал пейджер.
Меня вызывали из неотложной помощи. Скорее всего, поступил новый пациент, либо кому-то нужно было выписать лекарства, так что я остановилась у телефона в коридоре, чтобы перезвонить. Это был мой ординатор. Впервые за три ночи он со мной связался.
– Не могла бы ты подойти в неотложку? – попросил он.
Я не представляла, что ему было нужно. Некоторым ординаторам нравилось, чтобы интерны заполняли под их диктовку медкарты либо выписывали пациенту все его лекарства, однако этот врач, судя по всему, был совершенно не против делать все сам. Я подумала, что случилось что-то экстренное. Возможно, что-то важное, и понадобилась моя помощь. Я ускорила шаг, ожидая увидеть за двойными дверьми что-то по-настоящему серьезное. Там не было ничего. В отделении царили тишина и спокойствие. Пара работников подготавливала тележку, а Клэр подыскивала кровать для нового пациента. Она повернулась и улыбнулась мне.
– Все нормально? – спросила она.
– Да, – ответила я. – Все нормально.
Я огляделась по сторонам и увидела своего ординатора, сидящего за столом. Он облокотился на стул, подперев сзади руками голову. Показал мне на соседний стул, и я села.
– Все в порядке? – спросил он.
– Все хорошо.
– В палатах порядок?
– В палатах все в норме, – сказала я и нахмурилась.
– Я лечу в Амстердам, – сообщил он.
Я нахмурилась сильнее. Он вызывал меня в отделение неотложной помощи, чтобы рассказать о планах на выходные?
– Хорошо, – медленно сказала я. – Это здорово, когда собираешься?
Он наклонился вперед и улыбнулся.
– Сейчас, – ответил он.
Я ждала, что он закончит свою шутку. Но он ничего не добавил.
– Что значит сейчас? – недоуменно спросила я.
Он сунул что-то мне в руки, и я взяла не глядя.
– Это значит, что я сейчас ухожу, – сказал он. – Ты за главного.
От ужаса у меня ко рту подступила желчь.
– Но ты не можешь просто уйти, – сказала я. – Я не могу остаться здесь одна!
Он встал.
– Ты справишься.
– Но до конца смены еще шесть часов!
– Если я сейчас не уйду, то опоздаю на самолет.
Он начал собираться.
– Ты не можешь просто взять и уйти! – сказала я снова, срываясь на крик.
Клэр, слышавшая весь наш разговор, тоже принялась кричать ему вслед. Он отмахнулся от нас, даже не оборачиваясь, словно Лайза Минелли в «Кабаре».
И ушел.
Я опустила глаза, чтобы посмотреть, что он мне отдал.
Это был пейджер. Его пейджер. Тот самый, на который я должна была звонить в случае проблем, если не в состоянии справиться сама. В случае если мне понадобится помощь. Пейджер, на который звонили все в больнице, если нужна была срочная операция.
Я держала его в своих руках.
Теперь он принадлежал мне.
Я была врачом всего десять дней.
Три минуты спустя скорая привезла пациента. Сирены, стук дверей. Мой ординатор, должно быть, проехал как раз мимо них, выезжая с больничной парковки.
Пациентом оказался юноша с острой болью в животе и рвотой. У него была задержка в развитии, давние проблемы с сердцем, а также ряд других сопутствующих заболеваний, и, словно этого мало, чтобы усложнить ему, а заодно и нам жизнь, у него стояла постоянная трахеостома. Он испытывал сильнейшую боль. От испуга метался в каталке, пинаясь и размахивая руками каждый раз, когда к нему кто-то приближался.
Откуда-то из толпы собравшихся людей послышался крик консультанта неотложной помощи:
– Кто здесь из хирургии?
Я ощутила тяжесть пейджера в своем кармане, сделала глубокий вдох и сглотнула.
– Я из хирургии.
Из угла комнаты реанимации я наблюдала, как персонал неотложной помощи стабилизирует пациента. Они отслеживали его сердцебиение и дыхание, дали обезболивающее, и им удалось успокоить его, чтобы осмотреть и взять кровь на анализ. Я восхищалась их навыками и квалификацией, их добротой и пониманием, а еще испытывала огромное чувство вины и злости из-за того, что этот паренек не получил врача хирургии, который ему предназначался. Ему ничего не угрожало, и он находился под присмотром, однако заслуживал кого-то получше, чем я. В тот момент мне казалось, что все пациенты в больнице заслуживают кого-то получше, чем я.