Думаю, Есенин убьет и за меньшее. Например, за то, что я достиг высшего ранга. Да, я случайно ляпнул об этом факте. Та жилка на его виске появилась как раз после моей фразы «…друзья, теперь я Маг высших сил».
Вместо этого я улыбнулся. Самой невинной улыбкой из всех возможных.
— Остынь. Ведь не будешь же ты дуться вечно.
Но Антон решил поспорить и свалил от меня куда подальше — а именно в подвал, откуда как раз поднимались Федоро с Толстым. В бороде последнего была паутина.
— Нет, Федя. Этим закруткам уже лет триста, не меньше! Эй, ты куда⁈
Антон, не ответив, скрылся внизу. Хлопнула дверь. Вот и поговорили.
Махнув рукой на этого нетакусю, я обратился к Дункан:
— Оно у тебя?
Она удивилась, но переспрашивать не стала. Понятно, о чем я.
— Миша, этот документ особой важности, — сказала она. — Я обещала передать его Романову лично.
— И ты думаешь, Романов будет скрывать его от меня? От того, кто спас его от смерти?
— И того, кто в итоге и убьет Петра Первого? — улыбнулась Лора.
Вздохнув, Дункан отложила метлу и сунулась в сумку. Скоро на столе лежала ничем не примечательная папка. Девушка же снова взялась за метлу.
И вот все побросали свои дела и сошлись вокруг кружком.
— Интересно! — и рядом появилась Лора. — Открывай!
Я и открыл. Минуту мы молча вглядывались в строчки. Которых не было. Ни на одной странице не было ни пятнышка.
— Так, Ася… — и мы повернулись к Дункан.
Пожав плечами, она ответила:
— Я тоже удивилась. Но Романов меня предупредил: читать его бесполезно, ибо увидеть текст могут только несколько людей во всей стране. Он зачарован, как ты мог понять.
— И что это за люди? — спросил я. — Постой, дай догадаюсь! Это члены рода Романовых, да?
Ася кивнула.
Что ж, ознакомление с тайнами Петра Первого и всей Российской Империи придется отложить по крайней мере до того момента, пока мы не доберемся до Сахалина. Все с разочарованным вздохом вернулись к своим делам.
А тут и в кастрюльке начало закипать.
— Почти готово, — кивнув Толстой, облизав ложку. — Вы такого рагу никогда не пробовали, дети! Зовите всех!
С улицы пришел раскрасневшийся Данила.
— Спрятал тачки? — спросил я. Тот кивнул:
— Самому бы еще поутру найти…
— Ты это… не перестарайся.
Все начали рассаживаться за столом. Котелок был большой, и рагу должно было хватить на всех.
— Так, кого не хватает? — оглядел всех Толстой. — Никого не обделим?
Я тоже осмотрелся. Не хватало кое-кого одного.
— Антона… — вздохнул я. Кажется, он так и не вышел из подвала. — Я схожу за ним.
На пороге я задумался.
— Страшно? — и рядом появилась улыбающаяся Лора в костюме призрака. Вернее, в простыне на голое тело. В ней, естественно, было полно дырок.
Я кивнул.
— Конечно. В подвале сидит мой лучший друг, который ненавидит меня за то, что я лучше его. Кто бы не испугался…
Но пришлось все же спуститься. К тому же со мной и Федор намылился.
— Да говорю же! — бушевал Толстой. — Закрутки еще при первом правлении Петра Первого приказали долго жить!
Тот лишь махнул рукой. Мы спустились вниз.
Закруток тут действительно оказалось навалено до потолка. Все зеленые и покрытые толстым слоем паутины. Облизываясь, Федор направился к ним.
Я же проводил этого смельчака взглядом и направился искать нетакусю.
А подвальчик оказался куда вместительней, чем казалось. Стенки уходили далеко за пределы избы.
— Да что у этих Кузнецовых за страсть к катакомбам⁈ — зарычал я, продираясь через паутину. — Антон, твою мать⁈
— ЧЕГО⁈ — разнесся сквозь тьму обиженный голос нетакуси. — Кузнецов, ты и мертвого достанешь!
— Пошли есть! Там уже рагу сты…
Грохот заставил меня подпрыгнуть. Я оглянулся, готовый драться.
По полу в окружении осколков растекалась какая-то жижа, отдаленно напоминающая помидоры с огурцами — ими она, наверное, и была, но лет триста назад. Рядом с баночкой в руках стоял Федор. И глупо улыбался.
— Идиот… — вздохнула Лора.
Тут из тьмы показался Антон. Из-за слоя паутины он напоминал призрака.
— Это что? — и проигнорировав меня, он пошел прямо по жиже. — Дверь⁈
А за полкой с закрутками действительно была толстенная металлическая дверь.
Где-то на дороге.
Унылый зимний пейзаж угнетал Гоголя. Как ни крути, но он всегда любил летнюю пору — где-нибудь на хуторах, где ночь тиха, а если что-то и слышно, то казачья песнь.
— Эх, мамо… — пустил он скупую мужскую слезу. Маменьку свою он любил, интересно как она там?
От приятных мыслей о своей родине его отвлек чих.
— Апчхи!
Прижав платок к своему длинному носу, Гоголь от души высморкался. Еще и простуду не хватало подхватить!
Автомобиль уже час несся то по одной дороге, то по другой. Гоголь постоянно проверял телефон, но тот молчал. Агенты прошаривали каждый камень в радиусе двухсот километров, но никаких ни Толстого, ни его сообщников никто не мог обнаружить.
Они как в воду канули!
— Терпение, — твердил себе Гоголь. — Как говорила маменька: терпи, казак, атаманом будешь… А если не будешь, то все равно терпи. Рано или поздно, его труп проплывет мимо…
Вот Гоголь и терпел. Рано или поздно их обнаружат. И тогда…
— Апчхи!
Вдруг телефон ожил — звонила разведка. Он тут же взял трубку.
— Слушаю… Нашли⁈ — и он улыбнулся. — Как далеко? В самом деле?.. А что там? Ага… Двигайтесь к точке и окружайте их. Берите всех. Я сказал ВСЕХ!
Рагу получилось на славу.
— Красота! — и Федор потянулся к котелку, за что тут же получил по лбу половником. — За что⁈
Толстой погрозил ему кулаком.
— За дело! Получишь последним, раз уж ты, Федя, помешал мне убить Петра Первого!
— Но я же… Да, понял я, понял, полож уже этот чертов половник!
Все уже расселись за столом — подальше от Федора с его последней «выжившей» закруткой. Выглядела она так, будто в ней находились чьи-то давно протухшие мозги.
Дверь в подвале оказалась заперта, а открывать ее прямо сейчас я особо и не рвался, если честно. Мало ли мне что ли незакрытых гештальтов? А тут еще одна загадка!
— И не говори. Старых целый список, — сказала Лора, показал мне целый список из пары сотен позиций. — И это только свежие.
Дункан присела за стол последней.
— Доча, руки мыла?
— Да, папа, мыла! — прошипела она. — И убери эту банку подальше, пожалуйста!
Мне положили первому. И не успел я взять ложку, как раздался голос Лоры:
— Миша, Булат вошел в наше воздушное пространство. Будет через пять…
Я закатил глаза. Ну самое время!
— Четыре…
Толстой же наполнял наши тарелки, приговаривая:
— Держи тарелку, Данила, крепче! А ты не тянись, индюк, — это он Федору, — все равно получишь свое последним!
— Три…
— А ты чего глаза опустил, Есенин? Стыдно? — бухтел Толстой как бабка. — Давай сюда свою тарелку! Ты-то руки мыл?
— Два…
— Ох, плохое время он выбрал, чтобы приземлиться, — сказал я, с тоской поглядывая на котелок в руках Толстого.
— Миша, ты чего нос повесил? Думаешь, я тебе бурду какую-то предлагаю? — покачал головой Лев Николаевич, наложив мне еще немного. Снаружи же еле-еле слышался вой «пикирующего» чудо-коня. — Ха, не знаешь ты Толстого! Пальчики оближешь, когда… Так, это что за звук⁈
Вдруг снаружи раздался грохот, да такой сильный, что дом буквально подскочил. Со стола все рухнуло на пол, вместе с самим столом, который перевернулся. Вся наша уборка пошла псу под хвост. Как и рагу, в общем-то. Свои порции удержал Толстой, и, как ни странно, Данила. Закрутка Федора, естественно, тоже не пострадала.
— Это что за?.. — и глаза Толстого вспыхнули как электросварка.
Все тут же бросились к оружию, а я поднял руки.
— Спокойно! Свои!
И в подтверждение этого открыл окно — в дом тут же залезла огромная лошадиная голова. Заняла она почти всю комнату.
— Сниф-сниф… Чем это у вас тут так вкусно пахнет? — спросил Булат, раздувая ноздри. Ответил ему грохот — охреневший Данила таки упустил свою тарелку.
— Рагу… — простонал он. И тут же получил подзатыльник от Толстого.
— Говорил же, крепче держи!
Мы вышли наружу, и Толстой, покачав головой, похлопал Булата по холке.
— Тебе, друг, не помешает колокольчик на шее. Или умение плавно снижаться.
Конь фыркнул.
А вот Дункан с Антоном смотрели на него во все глаза. Пришлось их наскоро познакомить, а то, глядишь, подумают, что умерли под метеоритом, а этот гигантский конь это какой-то демон из иного мира.
— Значит так, — сказал я, осмотрев всю компанию. — Раз Булат тут, он сможет перекинуть кого-нибудь на Сахалин. С документами. Но только одного.
Все переглянулись.
— Я пас, — сказал Антон, с замиранием сердца поглядев на коня, а затем и на звездное небо. — В самолетах меня всегда укачивает.
— Я тоже, — сказал Федор. — Никогда не умел ездить верхом.
Онегин покачал головой и скромно отошел в сторону. Толстой же посмотрел на Булата, а тот почему-то попятился.
— Нет, — сказал конь. — И не спрашивайте, почему.
Лев Николаевич фыркнул, но раскрывать «секреты прошлого» не стал.
Дункан с Данилой тоже отказались, а я не мог лететь, потому что иначе остальные не смогут выбраться из Империи. Что ж, пришлось бросать жребий. Я вытянул кулак с зажатыми спичками.
— Тянем! — и сунул его Дункан.
Оно и вытянула короткую спичку.
— Серьезно⁈
Я кивнул. Конечно, о том, что короткими были все спички, пришлось скромно умолчать.
— Видимо, тебе придется стать героем, — и я хлопнул ее по плечу. — К тому же ты говорила, что документ очень важен и ты должна передать его Романову лично в руки? Все же ее слышали?
Остальные закивали.
— Вот и лезь с ним на спину коню. Он доставит тебя на Сахалин за пару прыжков.