Анализ рукописей Некрасовой позволяет по-новому взглянуть на ее поэтическое наследие. Бережное отношение к слову, мастерство и профессионализм, присущие ее работе с текстом, свидетельствуют в пользу того, что перед нами отнюдь не «наивная поэзия», как это принято считать, а поэтическое откровение высокого свойства.
Некрасова Ксения. Неопубликованные стихи и рассказ
БЕЖЕНКА
Я именем
не нареку ее.
Все имена
вместит она
в безыменьи своем.
Я не достану жемчугов
со дна озер
для глаз.
В орбиты каждый
вложит ей
любимый цвет
своих очей.
Я облика не расскажу ее…
Ее пиджак,
Ее мальчишеские брюки,
И на заплатах известняк,
На тонких пальцах
Пятна масла
И за ногтями пыль угля,
Чуть наклоненная головка,
Смешинки мягкие в щеках —
И над собой,
И над судьбой,
И над превратностью
В вещах.
И тот, кому
На пути
Суровое попадет лицо,
Во взгляде ее
Не найдет суеты,
Не встретит буранных тревог.
Метели и скорби
Лежат на дне,
Покрытые синевой, —
И все понимает
ее душа:
Скитания,
и смерть,
и боль.
И пройдено все.
А все-таки лучше —
Жить!
И встречный чувствует,
Что он такой же,
Что он похож
Душою на нее.
И неокрепнувшие духом
Презрят падение
Свое.
РУССКАЯ ПЕСНЯ (переработка)
Идет русский солдатиком
по германской земле
И русские громы и ветры
идут
колышутся в песне
Люди
знаете ли вы
русскую песню
когда гневы идут по сердцу ее
Тесна земля
Под ногами лежит
По всей земле
Бетон торчит
Железные брусы
на пять аршин
в землю свою
не отец вбил
и в небе нет
ни луны ни звезд
чугунные колья
буравят свод
РУССКАЯ ПЕСНЯ [8]
А восхищались и вы
когда русской чести
море по колено
запоет гармонь
Я взмахну платком
Небеса в глазах
Голубым мотком
А народ кругом
На меня глядит
Голова моя
Сединой блестит
И не стыдно мне
Что седая я
Что на свете живу
Больше тыщи лет
А плясать люблю
Под гармонь весне
И люблю я петь
При большой луне
Ой надену я
бусызвонкие
бусы светлые
В косы снежные
Зори русские
Для красы вплету.
В ЭЛЕКТРИЧКЕ
Подмосковные настроения
1944–1945
Упругость сини разорвав,
Летит в окно пружинная струя,
И, развеваясь, улица
Над безъязыким человечьим лбом
Вздымает волосы столбом, —
И дачи, как райские птицы,
С георгинами на хвостах,
С солнечными перьями соцветий
По полям картофельным скользят,
А в вагоне поручни зеркалят,
И на стенах лаки горячи,
На сиденьях граждане Москвы,
Меж сидений тоже граждане стоят.
Вошел слепой —
Рукав пустой
Завязан за спиной, —
В раскрытом вороте видать,
Как мускул с мускулом сплетясь
Скользит по шее стволовой.
Лицо к сидящим повернув,
Ломая тон и слух,
Мелодию срубая хрипотой,
Запел в ряды
Ровесник мой.
Мотива верность не нужна,
А важны в песне мы, —
О всех о нас поет солдат,
О нас о всех поет:
Сидит старуха у печи, —
Печь не белена и бура,
От печи тянется скамья,
Как иконопись древняя темна,
И позолотою кудельной
Проконопачена она.
Мучное сито на стене
И сковородка в уголке,
И в бублик свитые шнурки
Висят на ржавленом гвозде,
И занавеска с резедой
Шуршит над полкою резной.
Сидит старуха у печи
В оранжевом платке…
Зачем сидит так по утрам,
Уставясь тупо в пол,
Не шевелясь и не дыша,
И одинокая слеза
Из век скользит по рукавам.
Была семья
И нет семьи,
И нет хозяина в избе,
И нет порядка во дворе,
И сердце старой лебеда.
Мотива верность не нужна,
А важны в песне мы, —
О нас о всех поет солдат,
Поет о нас о всех.
Вагон летит по утренним часам….
Слепой поет,
Народ молчит,
В безмолвье головы склонив.
ГЛАВНОМУ РЕДАКТОРУ «СОВЕТСКОЙ КИРГИЗИИ»
А мне в углу —
Хотелось закричать
Зачем вы здесь
Вам в горы бы
Лучше коз пасти
Полоть хлопок
Но эти стены
Потолок
И эти люди из песка
Им нудность
Скучность
Тяжесть нести
Одни пески
из слов
из цифр
Да галька бурая
Шуршит на счетах
Но вот лицо
Как маков лист
Из-под росы
Росиной трепетной
Сверкало на пыли
Как будто капля
С радуги скатилась
И радужная ясность отразилась
В прозрачности ее души
Зачем оно
В окурки и листы
Светинки ясности внесло
Ага
Скорбь отразилась
В суетливости лба
И росчерки поставила у губ.
ПОСВЯЩЕНИЕ СЫНУ [9]
Мальчик очень маленький
Мальчик очень славненький
Дорогая деточка
Золотая веточка
Трепетные рученьки
к голове закинуты
в две широких стороны
словно крылья вскинуты
птица моя малая
птица беззащитная
если есть ты, Господи,
силу дай железную
выходить Кирюшеньку
над бескрайней бездною
МИР
Граждане делают домны
Им подвластны металл и пламя
Но человеку власти над сталью мало
Я по утрам литейщика встречала
Еще тишайшая улица Москвы
Подернута предутренней дремотой
И от асфальта до трубы
Дома в молчание погружены
Литейщик шел могуч и седоус
От пребыванья у печей
Лицо как сланц загарами сияло
В брезентовой куртке
Огромных размеров
В таких же широких как бочки штанах
Литейщик вставал на углу тротуара
И булку крошил на асфальт голубям
И сизые голуби важно шагали
И глазом косились в лицо силача
— Я извиняюсь очень перед вами
Сказала я и спутала слова
— Вы здесь бываете всегда?
По-птичьему скосив глаза
Литейщик мне с достоинством сказал
— Я здесь живу
Недалеко металл варю
И голубей кормлю
Уже 15 лет
ТАК БУДЕТ
Хотя лицо мое без морщин
И угадывают меньше лет
Но
Лицо мое
Не старится с годами
И в сердце замедленья нет
Чем больше лет
Тем мир любимей
И насыщенье землями
Не совершить
Но отчего же
В голову влетает мысль
Крылом студеным осенив
Пять прочих чувств
И утверждается
Ничто
На осеянии вещей
И облачаются в ничто
Тела цветов
Тела вещей
Как на веревочке шары
Висит ничто
Над телами людей
«Удивительные восторги…»
Удивительные восторги
в месяц этот
Окружают меня по утрам
А я человек
И еще я танцовщица
в синих снегах
в сказаниях ветвей
и в присказке кустов
в словах
что красною резьбой
открылись
Торчат на курьих
лапках из души.
«Веруешь, что слова твои…»
веруешь,
что слова твои
высушат наговоры зла
и добро принесут стихи,
что поэмы людям — как хлеб
в голодающий день нужны,
что ты голод насытишь их
утвержденьем поэм своих,
если веруешь, так садись —
оставайся тут и живи!
У СТАНИСЛАВСКОГО
не ты ль
по деревянным травам
в зеленых солнцах
в голубом плаще
прошла на цыпочках
к сверкающей мечте
что выражена в облике поэта
в безукоризненных 17 лет
но сквозняковый юноша
лишь мимолетным ветром
взглянул в источник глаз
и отразило взгляд
твое зеркальное
неопытное сердце
«Вечер переходит в ночь…»
Вечер переходит в ночь
До карнизов налитый тьмою
Улицы как поваленные дубы
С трещиной дупел в небо
Пятнами поставленными
На ребро
Скользят расплываясь люди
Ночь остается одна
Я захожу в метро
БЫЛЬ
Вправо океан.
Влево море,
А посреди синь
От земли до утренних звезд.
От лица моего
Город заморский стоит,
А за спиной Китай лежит,
А посреди ночи изба сидит.
Все в государстве спят,
А в избе хорошо
В горнице девчонка лежит
Глаз у девчонки открыт и закрыт
А сама спит и не спит
Стук бряк
За стеной в косяк
Бряк стук…
И снова паутинная тишина
Колышит звуки в ушах
И в рестницах зеленые радуги
Обручами колесят
И опять
Стук бряк
В деревянный косяк
Бряк стук
Малая тайно раскрыла глаза
Голову подняла на стук
Огромный столб
От прозрачной луны
Лег из окна поперек тишины
Упираясь концом в порог
От окна слюдяные снега
Белый заяц сидит на снегах
Белые уши в стекло торчат
Заячьи лапы в окно стучат
Следы при звездах блестят
множеств белых
при свете луны
НЕНУЖНОСТЬ
Я забралась на холм
И жгучие стволы берез
Похожие на стержни молний
Вонзались разветвленьем в тучу
И в землю тоже разветвленье шло
Росла трава сплошь укрывая почву
В траве цветы
А над цветами небо
И сбоку солнце темными лучами
Просвечивало до артерий все
Вдруг предо мною черная махина
Чуть прислонила к небу
Сгорбленную спину
Окаменело плечи застудив
Я поднялась
Старушечья спина…
Вот дряхлый пень
На пне трава
На пне цветы
И пень в 100 лет
По-дивному красив
Вот старый ствол
Обросший мхом
И вот старушечья спина
Так беспощадно для чего
Она в ничто облачена.
Путешествие на край веселья
И пришедши в мир упокоения, мы встретили, как во всяком русском вместилище, — нищих. Среди них весьма упрощенной конструкции ящик на четырех колесах и, поминая души усопших, из ящика торчала огромная голова и узенькие плечи. А что касается остального, то о нем можно только догадываться.
Оставив позади себя это патриотическое явление, мы отправились на звон колокола и вошли в церковь. Тут моя собеседница начала озираться по сторонам, а затем спросила: в какой же стороне алтарь? Но сообразив, что это есть кощунственное поведение, да еще к тому же накануне Яблочного Спаса, мы направились к выходу.
Выйдя из церкви, моя спутница решила богохульно закурить свое зелье от астмы. Предвидя репрессии со стороны ждущих граждан, я постаралась ее остановить. Но она все-таки выполнила свое греховное желание и тут же в наказание потеряла перчатки.
Так, горюя о своей неосмотрительности, мы решили задобрить Господа Бога подаянием и приготовили рубль. В начале мы его хотели дать седовласому старцу, стоящему у ворот (ибо он был импозантен). Но старец этот оказался тайным капиталистом, так как он был сторожем этого кладбища и знал все выгодные места для собирания монет. И, отвратив свой взгляд от капиталистического наследия, мы решили этот рупь ввергнуть в руки гражданину в скромных одеждах, стоящему около решетки и вдохновенно взирающему на чудо архитектурного достоинства — башню с часами. И я, диктующая эти строчки, взяв рубль, бодрым шагом направилась к этому гражданину. Когда я подошла к нему и скромно сказала: вы не собираете денюжки? — гражданин на мое звучание отвел отсутствующие глаза от часов на башне и долго смотрел, недоумевая, что от него требуют. Немножко смутясь, я повторила свой вопрос. Тогда гражданин пришел в себя и краснея сказал, что нет, он пока еще может терпеть, что денежек ему не надо.
Пришлось возвращаться с рублем обратно. Уставши от столь нерадостных злопыхательств судьбы, мы сели на поленницу из дров. И так как мы сидели как добропорядочные дамы, вызывая своей чинностью благопристойные о себе разговоры, то и вызвали у проходящей с узелком мимо старушки весьма благопристойное отношение к себе. Старушка предложила нам купить спасительные книги: «Историю русской церкви» и другие. Но так как у нас для покупки книг не оказалось денег, то история церкви и жития святого Андрея нас не могли заинтересовать. Тогда старушка доверилась нам окончательно и оставила книги на попечение.
Старушка, скрывшаяся в неизвестном направлении, наконец появилась, заявив, что у нее даже на трамвай нет. Тут-то мы сообразили, что наш многострадальный рубль придется к месту. Мы ей его преподнесли и получили горячую благодарность. И, полные очаровательных ощущений, направились на набережную монастыря.
Там мы увидели прелестное место, где жила царевна Софья, и не туго торчащие балки, на которых меланхолически покачивались усопшие стрельцы перед окнами бунтарки.
От этих нравоучительных мест мы направились дальше к мастерской памятников, где из старых памятников делали новые памятники, что натолкнуло меня на весьма элегантную мысль написать новеллу о сраженьи двух усопших из-за жилплощади.
Но, отвергнув столь мрачные темы, мы перешли к реальной действительности. Идя по берегу озера, мы заметили, что вода около берега стала слегка дымиться. Тогда мы решили разъяснить столь магическое действие. И спросили у выливавшего из бутылки некую жидкость в озеро, что он делает. Он нам ответил, что пробует лак, так как он хотел его выпить, а приятель посоветовал проверить, так как лак может сжечь нутро… Что и подтвердилось в действительности: река дымилась, а жаждущий остался в своей жажде одинок и мятежен. Уставшие от обилия впечатлений, мы отправились на троллейбус.
1950