Тони с Гилом ждали снаружи.
— Что теперь делать собираешься? — нахмурился Гил.
— Прошу вас, не волнуйтесь обо мне, вы и так для меня много сделали…
— Повторяю — что ты теперь делать собираешься? — рыкнул Гил.
— Найти себе комнатку, желательно не слишком дорогую.
— Насколько я понимаю, не в «Сплендидо».
— О господи, нет, конечно! У меня лир не хватит. Вы только подумайте, какие это бешеные деньги! — грустно рассмеялась я.
— Надо бы хоть иногда задумываться, но я редко это делаю, — расплылся он в улыбке. — Мы народ экстравагантный. Ну да ладно, давай найдем тебе комнатку.
— Что ты, не надо, я сама! Я не понимаю, зачем ты все это делаешь.
— Потому что мне так хочется. Ты мне очень нравишься, и эта история поразила меня в самое сердце. Знаешь, я тут вот что подумал, не позвонить ли моему другу на «Радио Рима» и попросить передать обращение этим людям? Они ведь по Италии путешествуют. Пусть свяжутся с тобой как можно скорее.
Я почувствовала, как участился мой пульс — сначала от возбуждения, потом от страха.
— Нет, я не могу… мы не должны!
— Почему это?
— Слишком уж замысловато. Я заставила Анну поклясться, что она не будет искать меня. Если она поймет, что за этим обращением стою я, то вообще может отменить поездку в Портофино. Видишь ли, ей вряд ли понравится, если правда выплывет наружу. Это может отрицательно сказаться на ее семейной жизни. Кто знает, что она наплела своему мужу. По крайней мере, родственникам она рассказала только про одного ребенка, сомневаюсь, что она пожелает добровольно выдавать мужу тайну рождения близнецов.
Гил потер рукой шею:
— Да, замысловато, но, с другой стороны, мы можем попросить ее связаться со мной. Я дам свой номер. Она наверняка клюнет, когда услышит, что у мистера Барретта имеется для нее важная информация. А там посмотрим по обстоятельствам. Придумаем что-нибудь.
Я заколебалась. Меня охватили страхи и сомнения, бросило в пот, платье прилипло к телу. Даже яркое солнышко не радовало глаз. И все же я понимала, что должна поблагодарить судьбу за такого друга, который обладает несметным количеством нужных связей и весьма оригинальных идей.
— Подумай об этом, Крис, — услышала я голос Гила. — Если решишь довериться мне, я тут же свяжусь с «Радио Рима», это наверняка ускорит процесс. Ладно, теперь пойдем и устроим тебя на ночь. Я дружу с одним владельцем старомодной гостиницы, это недалеко отсюда, в Параджи. Мы мимо проезжали, помнишь? Там отличный пляж. Поедем повидаемся с Бенно, вдруг у него найдется для тебя местечко.
Стоять у «Сплендидо» было глупо. Анна с мужем вряд ли появятся сегодня, по крайней мере, так сказал мне регистратор. Лучше действительно заняться устройством ночлега.
Мы снова забрались в «ягуар», и Тони повез нас вниз по склону, в Параджи. Пляж пестрел разноцветными зонтиками, народ развлекался как мог. Ну почему это должно было случиться именно с Бингом? За что ему все это?
Гил взял меня за руку и крепко пожал ее:
— Наберись храбрости, Крис, она тебе еще понадобится, дорогая. Не надо зацикливаться на несчастьях.
— Не буду. — Я попыталась успокоиться.
— Понимаю, как это трудно.
— Да, очень, — вздохнула я.
Он отвез меня в маленькую гостиницу. Бенно, пузатый коротышка в белом костюме и берете на лысой голове, бросился навстречу Гилу с криками радости. Гил представил его, сказав, что это restaurateur [2], у которого лучшие вина на Ривьере. Быстро переговорив с ним по-итальянски, он повернулся ко мне:
— Все в порядке, Крис, нам повезло. У Бенно нет сейчас свободной комнаты, но он приготовит одну лично для тебя. Его дочь сейчас в Милане у больной тетки, и Бенно отдает тебе ее спальню. Он говорит, что она не слишком шикарная, но чистенькая.
— Лучше и не придумаешь, — обрадовалась я.
— Ты у него на особом счету.
Улыбчивый официант тут же исчез вместе с моим багажом. Мы с Гилом немного постояли в живописной комнатке: стены отделаны деревянными панелями и увешаны рыбацкими сетями, на многочисленных полках — разноцветные бутыли. Здесь царили полумрак и прохлада. Весьма необычно, но приятно.
Внезапно меня охватила тоска по дому. Гил схватил меня за руки и легонько встряхнул, в глазах — тепло.
— Постарайся отвлечься. Прекрати гонять в голове одни и те же мысли, оглянись вокруг. Отдохни немного, потом позвони мне, скажи, что ты надумала по поводу объявления по радио от моего имени.
— Ты так много для меня делаешь. — У меня в горле запершило. — Спасибо тебе, огромное спасибо.
— Не нужны мне никакие «спасибо». Мне просто хочется, чтобы ты нашла этого мальчика и спасла своего.
Оборона моя пала, и я услышала, как соглашаюсь с его идеей насчет «Радио Рима».
— Это и впрямь сбережет нам время. Только Христом Богом молю, не надо упоминать в объявлении моего имени!
— Договорились. Но предположим, она позвонит мне — я дам свой рабочий номер и заявлю, что связаться со мной как можно быстрее в ее интересах и дело идет не только о ней, — предположим, Анна спросит меня, зачем она так срочно мне потребовалась. Что я ей отвечу?
— Я только одно знаю — если ты скажешь ей правду, мы ее больше не увидим. Она ни за что не согласится встретиться со мной.
— Да ты что! — Гил был шокирован моим заявлением. — Это же ее родной сын умирает.
Меня передернуло, и Гил, наверное, заметил это, потому что поспешил добавить:
— О, черт, какая непросительная бестактность с моей стороны!
— Это правда, он умирает. Именно поэтому нам и надо срочно найти Руди. Но я не думаю, что у Анны хоть какие-то чувства к Бингу остались. Она никогда к нему ничего не чувствовала, даже тогда, когда отдавала его мне. Анна такая странная.
— Но она от любопытства сгорит, если не встретится с тобой!
— Все равно, это очень большой риск. Не знаю, стоит ли игра свеч. Промедление смерти подобно для Бинга. А вдруг Анна откажется со мной встречаться, если мы последуем твоему плану и подхлестнем события? Хотя оба варианта очень рискованны.
— Послушай, Крис, давай так сделаем. Я постараюсь сыграть на ее любопытстве, закину удочку, но объяснять ничего не стану. Просто попрошу перезвонить тебе сюда. А потом уже дело за тобой, тебе придется постараться. В конце концов, если она решит отказать тебе, не все ли ей равно, как она это сделает: при личной встрече или по телефону? Без разницы.
Да, тут Гил абсолютно прав. В этом есть смысл. На этом мы и порешили.
Как только Гил с Тони уехали, толстячок сразу же засновал вокруг меня, накрыл мне на стол на улице под деревьями, принес полбутылки вина и пообещал запечатать ее снова, если я не допью. Бенно был сама любезность.
Я решила прекратить суетиться, потому что проку от этого все равно ноль. Выпив вина и наскоро закусив печеньем, я поднялась к себе.
Спальня дочери Бенно оказалась весьма аскетичной: беленные известкой стены, высокая кровать, заправленная стеганым розовым покрывалом с бахромой. Одним словом, комната целиком и полностью отвечала моему настроению.
Я вышла на балкон. Вдоль гостиницы сновали отдыхающие, шумновато, конечно, но мне все равно.
С пляжа доносились смех и крики, восторженные визги ребятни, плескающейся в лазурных водах. Да, Параджи — просто рай на земле, сверкающий, яркий, красочный. Но детский смех и накатывающий шум сияющих волн болью отозвались в моем сердце. Я поспешила опустить жалюзи и развернулась лицом к своей одинокой клетушке.
Миловидная молоденькая горничная поставила на высокий туалетный столик китайскую вазу с красными гвоздиками. Вокруг царила безупречная чистота. У кровати на отполированных до блеска досках пестрел веселый коврик. На стене — распятие. Бенно наверняка были католиками.
Мой Стив — до мозга костей протестант, и я тоже воспитывалась согласно этой вере. К своему стыду, должна признать, что мы оба редко посещали церковь, хотя последнее время подумывали начать водить Бинга на службу.
Да, нашу семью слишком религиозной не назовешь, но однажды — мне тогда лет одиннадцать было — я целый год провела в католическом монастыре и пропиталась духом этой веры. И сейчас, находясь в этой маленькой итальянской комнатке, мне ужасно захотелось опуститься на колени перед распятием и помолиться, как это делали монахини.
Я была не в себе; и Стив вряд ли бы признал в нынешней Крис свою приземленную практичную женушку. Уж Бинг, тот точно бы меня не узнал, я ведь постоянно бегала с ним по ферме, словно мальчишка-сорванец. Всегда была готова в любой момент сыграть в крикет, сходить на рыбалку или поглядеть футбольный матч, завывая от радости, когда забивали гол. Милая старушка мать — вот кем я стала в компании двух дорогих мне парней. И мне это очень нравилось.
Но была во мне и другая сторона, которая время от времени брала надо мной верх.
Вот и теперь я опустилась перед распятием и начала с жаром повторять знакомую с детства молитву, обращаясь не к фигуре на кресте, а к матери его, Деве Марии:
— О всемилостивейшая Дева Мария, ни один из живущих на земле, кто обратился к тебе за помощью твоей и за защитой твоей, не остался без внимания твоего. Помню это и верю в тебя, о Дева из Дев, Матерь моя. К тебе я пришла, перед тобой стою, грешная и безутешная. О Матерь Божья, не отверни от меня лика своего, но услышь меня и ответь мне. Аминь.
Ребенком я часто повторяла эту молитву и всегда верила, что просьба моя дойдет до Девы Марии. Обливаясь слезами, я обращалась к Матери, чьего Сына отняли у нее и распяли на кресте.
Она непременно услышит меня. И непременно посмотрит с небес на землю и не захочет, чтобы маленький мальчик умер от ожогов. Она непременно поможет, если у меня достанет веры.
Если у меня достанет веры.
Это ужасное «если». Мне так хотелось верить, но я была просто не способна на истинную веру. Никогда не верила в чудеса, но продолжала молиться и молиться, пока силы не покинули меня. Тогда я разделась и легла в кровать. Истерия спала. «Незачем устраивать мелодраматические сцены», — сказала я сама себе.