Валя вспомнила, какие «пиры» они закатывали иногда по вечерам. Ну и пусть главным блюдом была огромная сковорода картошки. Но сколько было радости от того, что наконец все собрались за столом и можно просто часок погреться душой, порадоваться тому, как славно, сильно и уверенно горит «семейный очаг».
Нынче ровного пламени не наблюдалось. Валя молча смаковала и в самом деле отличный напиток (да и устала она за день изрядно), Кира смотрела на отца почти не отрываясь. Словно пыталась понять, кто же сидит за столом. А вот Кате явно нездоровилось – она куталась в кофту, хотя дома было тепло, покашливала. Щеки горели румянцем – нездоровым, слишком ярким.
Валя посмотрела на часы. В молчании прошло уже минут сорок, дело приближалось к одиннадцати вечера. И это был удобный повод закончить неудачную вечеринку.
– Так, дети мои, а не пора ли вам отправиться спать?
– Ну, ма-а-ам, – протянула Кира. – Рано ж еще. И папа не каждый день приезжает.
– Ну вот он же здесь. И никуда не денется теперь. А кому-то послезавтра экономику сдавать… И как ты сможешь это сделать, скажи на милость?
– Ну ладно, – Кира поднялась, клюнула мать в щеку и… не решилась приблизиться к отцу.
– Спокойной ночи, – вполголоса проговорила Катя и отправилась вслед за сестрой.
И все это время Игорь молчал. Конечно, он пробовал с дочерьми шутить, но после первой же глупости умолк. А Валя даже не пыталась изображать бурную радость… Потому что нечему было радоваться.
– Наверное, тебе тоже пора, Игорь… Мама будет волноваться.
– Пора? – вот теперь ее муж удивился по-настоящему. – К маме? А что, ты не будешь рада, если я останусь? Все-таки столько лет не виделись…
– Знаешь, наверное, не буду. Я устала – очень день тяжелый был. И сил на постельные радости нет совершенно. Да и вставать завтра рано.
– Ну как скажешь, – процедил сквозь зубы Игорь. – Я хотел с тобой сейчас поговорить, дома. Но… Тогда приеду завтра, в отель.
Валя пожала плечами:
– Твое дело. Можешь и сюда приехать. Только пораньше, чтобы девчонки думали, что пока все хорошо…
И снова Игорь удивился:
– «Все хорошо»… А разве у нас в самом деле не все хорошо?
– У нас-то, – усмехнулась Валя, – все просто отлично. Но вот ты тут… В общем, я их поднимаю около семи утра, на пробежку. Если хочешь, приезжай, пусть они будут думать, что ты им, как раньше, завтрак приготовишь…
– Хорошо, приеду. Проводишь?
– Нет, – Валя отрицательно качнула головой, – дорогу ты знаешь, а мне еще порядок наводить.
– А где ж домработница?
Теперь пришла очередь Вали удивляться.
– Какая домработница?
– Да мать писала, что ты домработницу завела, чтобы бездельничать целый день…
И только договорив это, Игорь понял, что прокололся еще раз. Глаза Вали вспыхнули злым огнем. Она изо всех сил распахнула дверь на террасу и коротко бросила:
– Пошел вон!
Игорь поспешно сбежал с крыльца. Валентина демонстративно заперла за ним дверь, чего не делала почти никогда, и отправилась убираться в гостиной. И когда мыла посуду, все еще кипела – не могла прийти в себя от того, как гадко с ней поступил некогда обожаемый муж.
«Мать ему писала! Скотина! То есть мамочке писать мы не переставали, а вот о детях можно забыть… Ублюдок!»
Наконец посуда была вымыта, бокалы вытерты и те самые плоские блюда для лакомств аккуратной стопкой отправились в буфет. Валя несколько долгих минут постояла под душем и наконец упала в постель. Тихо звякнула монетка – пришло сообщение. Валя отчего-то была уверена, что ей пишет не Игорь. Так оно и оказалось. СМС было от Александра: «Спи сладко, самая красивая девчонка школы!»
Она набрала ответ и блаженно откинулась на подушки. Слава богу, что не каждый день бывает так насыщен событиями…
12
– Ну что, как твоя женушка? Хоть обрадовалась?
– Обрадовалась, плакала даже.
– Удивительно. Я от нее никаких эмоций за эти пять лет добиться не смогла.
Да, мать все-таки была невыносима. Неудивительно, что отец от нее ушел почти сразу после свадьбы. И как она могла любить кого-то, кроме себя? И уж тем более – невестку. Уж как его жена ни старалась наладить мало-мальски человеческие отношения со свекровью, но ничего не получалось. Да и как могло получиться, если с первого дня она была только «твоя женушка» (с презрительно поджатыми губами) или «твоя дурочка» (с улыбкой превосходства).
Хорошо хоть, что девчонки были копией матери – умные, покладистые, красивые. А для женщины больше и не надо. Во всяком случае, он ничего большего никогда и не хотел.
Если бы сейчас его встретила та Валя, прежняя, может быть, он бы решился еще раз все изменить в своей жизни, вернее, все вернуть. Забыть о Поле, забыть об этих пяти годах, о том, что он замутил со своими новыми черными друзьями. Может быть… Но встретила его совершенно другая, офигенно привлекательная, но при этом абсолютно незнакомая чужая женщина. И с ней никак не получилось бы забыться, не удастся даже вернуться в то светлое незамутненное прошлое, где и бед-то никаких не было. Где никто не отбирал у него жизнь… Вернее, не пытался отобрать, где даже пугали как-то… не всерьез.
– Мама, угомонись, пожалуйста. Валя прекрасная мать, умная и чуткая. Девочки замечательные. А не остался я из-за тебя. Тебе ж надо ужин приготовить… Насколько я понял, девочки не приходили.
– Не приходили. Похоже, мамаша не пустила…
– Господи, мама! Ты можешь о чем-то другом? Девочки дома обе. Катя болеет, Кира к сессии готовится.
– Так она еще и дочерей запустила! Я же говорила – никудышная жена и просто отвратительная мать. Вот если бы я тебя так воспитывала…
– Я бы умер в три года от голода и обморожения.
И тут вдруг его мать замолчала. То ли и в самом деле в далеком детстве у него было что-то такое и он просто вспомнил. То ли вдруг мать стала на вершок умнее.
Можно было отправляться к себе – он тоже чувствовал себя разбитым. Почти как жена. Все-таки пять лет – маловато, чтобы разучиться читать по лицу когда-то самого близкого человека, как в открытой книге. Может быть, он зря приехал? Может быть, вообще все затеял зря?
«Ну как же «зря»? Мать надо вывезти – кто-то же должен жить в доме. Даст бог, за внуками кто-то же должен будет следить. Конечно, будет няня, но без родного глаза…»
И тут он себя одернул – уж его-то мать ни родным глазом, ни любящей бабушкой не станет никогда. Глупо об этом даже думать. И забрать он ее хочет только по одной причине – чтобы никогда сюда не возвращаться, даже на похороны. И дом ее, конечно, продать. Пара-другая тысяч точно лишней не будет. Там, на другом конце света, его ждут – там новое дело, там дом, любимая. А тут…
«А что тут? Жена чужой человек. Дети? За пять лет тоже чужими стали… Приятели? Ну когда человека приятели могли удержать на родине? Или вообще где-то? Да чушь все это… Что-то я зря расчувствовался. Надо быстрее покончить с делами и свалить навсегда из этого убогого Камышинска и из этой убогой жизни!»
Он закрыл глаза и увидел, как наяву, ту саванну – серо-рыжую, невероятную. Колышущиеся горькие травы, бесконечная равнина, редкие деревца… А океан? Такой могучий, такой равнодушный…
Пола так любит на уик-энд приезжать на побережье. Она может часами смотреть в даль, словно волны ее гипнотизируют или успокаивают. Зато вечер после такого дня всегда принадлежит ему – словно Пола успевает за несколько часов совершить какое-то бесконечное странствие и радуется, вернувшись в их уютное бунгало.
Да, не зря он согласился поехать в ЮАР. Ох, не зря! Конечно, все эти рассказы о том, что белых ненавидят, оказались чистейшим враньем. Во всяком случае, он довольно быстро именно там выбился в люди. И понял, что тут ему и надо жить до конца своих дней, рожать и растить детей. И больше никогда не думать о том, как «бороться» с пожарной инспекцией или санстанцией. Не решать, какая власть ему удобнее – потому что там, далеко-далеко на юге, именно он власть. Вернее, его деньги. А чтобы их становилось больше, их надо вкладывать в дело, а не морозить тут, в крошечном унылом городишке.
«Да, все правильно! Как можно скорее забрать деньги и навсегда распрощаться с прошлым!»
Он уже почти уснул, но успел подумать, что надо бы Поле книжки присмотреть. Хотя вряд ли здесь, в бывшем военном городке, он найдет хоть что-то стоящее. А вот в столице – наверняка.
«Мать будет счастлива! Наконец кто-то будет с ней говорить по-французски и читать Сервантеса в подлиннике…»
Хотя представить собственную мать счастливой или хотя бы просто довольной он не мог. «И как Валька ее столько лет терпела…»
13
Это утро началось совершенно иначе: не Валя будила дочерей перед пробежкой, а Кира вошла на цыпочках в комнату матери. Да и о какой пробежке можно было говорить, если вчерашняя гроза прекратилась ненадолго, всю ночь моросило, а с утра опять зарядил сильный дождь. Наверное, этот шорох капель воды в листьях старого каштана, который рос прямо возле дома, и убаюкал их всех.
– Ма-а-а-мочка, – Кира осторожно потрогала мать по плечу. – Ма-а-ам, просыпайся, уже почти десять.
– Не хочу-у… – сонно ответила Валя, но последние слова дочери ее уже разбудили. – Как десять? Уже? А будильник почему молчит? Черт, теперь не побегать…
– Мам, да ты в окно посмотри, а! Какая пробежка? Это будет синхронное плавание…
Валя усмехнулась, послушно перевела взгляд за окно, рассмотрела промокший насквозь сад, лужи, по которым весело плясали дождевые капли, и блаженно откинулась на подушку.
– Ну, тогда можно еще немножко побездельничать…
Но Кира покачала головой:
– Мам, мне кажется, Катюшка захворала. Кашляла всю ночь, сейчас прямо горит вся!
– Ох. – Валя вскочила, на ходу набросила халатик и поспешила в комнату младшей дочери.
Все было именно так, как описывала Кира. Катины щеки были красными, лоб – мокрым, она замоталась в одеяло, и даже через толстый слой синтепона было видно, как сильно она дрожит.