Интересно воспоминание Юрия Нагибина о Пруте в его дневниках: «Вчера в поликлинике Литфонда видел в коридоре сидящего восьмидесятилетнего Прута, который без очков читал в „Советском экране“ статью о себе».
А дальше Нагибин не без сарказма пишет о том, что Прут в детстве учился в швейцарском интернате и теперь ездит туда на юбилеи: «Трогательная любовь наших органов к выпускникам этого интерната». Дело в том, что Прут был почётным пограничником СССР за фильм «Тринадцать» и свою шефскую работу. А пограничники тогда относились к КГБ. А Прут был и почётным чекистом, и кем только почётным он не был.
Но вернёмся к друзьям его детства. Коста через много лет, будучи уже компаньоном Онассиса и одним из его директоров, когда заболела жена Прута, вызвал двоих профессоров из Америки и двоих из Швейцарии, и они в течение сорока дней пытались в Париже спасти больную. Однако им это не удалось.
Прут мне рассказывал много интересного. Кое-что из этих рассказов я попробую здесь вспомнить.
Некоторое время назад в СССР приезжал писатель Стейнбек. Когда ему надоели официальные приёмы, он попросил у Прута карту Москвы, чтобы найти лес. Нашёл Серебряный Бор. «Бор» по словарю – большой лес. Не поехал. Нашёл Марьину Рощу – маленький лес. Поехал.
Действительно, увидел небольшой парк вокруг церкви. Он погулял по парку, сел на скамейку. К нему подсел какой-то человек, вынул рубль. Стейнбек тоже вынул рубль. Подошёл третий, тоже вынул рубль. Взял деньги, вернулся с бутылкой водки. Они выпили. Стейнбеку это понравилось. Он вынул рубль. Второй тоже, и третий. Распили вторую бутылку. Стейнбек вынул ещё рубль. Те двое развели руками. Тогда Стейнбек вынул три рубля. После того, как выпили третью бутылку, Стейнбек отключился.
Когда очнулся, первое, что он увидел, – свой ботинок, который лежал в стороне. Второй ботинок был у него на ноге. Перед собой он увидел сапоги, а подняв голову, увидел всего милиционера. Понял, что сделал что-то нехорошее, вынул из кармана бумажку и прочёл:
– «Я американский писатель, живу в отеле „Националь“».
Милиционер отдал честь и сказал:
– Продолжайте гулять, товарищ Хемингуэй.
Прут в 1916 году в Швейцарии был соседом Ленина и даже был с ним знаком. Я спросил:
– Вы разговаривали с ним?
– Нет, в те времена младшие только слушали.
Кто-то сказал Ленину:
– Прут хочет умереть за революцию.
Ленин ответил:
– За революцию надо жить.
В 1919 году Прут вернулся в Ростов-на-Дону. Город был занят белыми. Красные наступали. Его дед, крупный торговец зерном, сказал:
– Ты должен выбрать, с кем ты – с белыми или с красными.
Прут спросил:
– Красные – это те, которых ты эксплуатировал?
– Да, – ответил дед.
– Тогда я выбираю красных.
Дед сказал:
– Одобряю твой выбор.
Я не удержался и спросил Прута, почему же он всё-таки выбрал красных.
– В то время Дон был красным от погромов.
Прут пошёл в Первую конную к Будённому.
– А что ты можешь? – спросил Семён Михайлович.
– Говорить по-английски и по-французски.
– Это нам не нужно, белые говорят по-русски.
– Могу ещё на коне ездить.
– Попробуй. – И Будённый показал на своего коня.
Прут вскочил в седло. Конь попытался его сбросить, однако швейцарская школа верховой езды дала себя знать. Через минуту конь шёл испанским шагом.
Будённый закричал:
– А ну слазь, коня мне испортишь!
Прут слез. Будённый спросил:
– Это что? – и показал на лежащую на земле шашку.
Впоследствии он признался Пруту:
– Загадал: если скажешь «сабля», не возьму.
– Шашка, – сказал Прут.
– Иди в строй, – велел Будённый.
Позднее, уже лет через пятьдесят, Будённый позвонил Пруту, позвал к себе. Прут приехал. Будённый лежал на диване.
– Что с вами? – спросил Прут.
– В туалет шёл, упал, сломал шейку бедра.
– Вот дела, – сказал Прут. – Две тысячи верст на коне отмахали и не падали.
– Так что же мне, в туалет на коне ездить?
Будённый не острил, но все вокруг, в основном генералы, засмеялись.
– Вы чего смеётесь? – буркнул Будённый. – Прут, он ведь не только еврей, он у меня эскадроном командовал.
Как-то Будённый сказал Пруту:
– На семидесятилетие к тебе я прийти не смогу, но вот Нинка тебе подарок сделает. Ты где-то выступал и сказал, что литературе тебя учил Горький, а военному делу – Будённый…
В день юбилея Нина вынесла на сцену фотографию – Будённый и Горький у Мавзолея.
Друг Прута Коста был женат на принцессе Кёнигсбергской и, когда приехал с ней в гости к Пруту, попросил:
– Ты только не вздумай показывать ей медаль «За взятие Кёнигсберга».
– Я, – объяснял Прут одной женщине, – могу посмотреть на стадо коров и сразу сказать, сколько там голов.
– Как это вы так быстро? – спросила женщина.
– Я считаю, сколько ног, и делю на четыре.
В 1945 году Прут, командовавший отделением, оказался в немецком городке. Посмотрел на название и понял, что это именно тот городок, где похоронен его отец. Он со своими солдатами, переодевшись в немецкую форму, отправился на кладбище. В городке всё ещё были немецкие войска. На кладбище Прут попросил смотрителя найти записи за 1901 год. По числу и месяцу нашли запись «Леонид Прут». Пошли на могилу. Она была тщательно убрана. Все цветы были на месте в соответствии с договором.
Смотритель сказал:
– Вам надо будет в 2001 году приехать и заплатить за дальнейший уход.
Прут пообещал приехать.
Дед Прута был полный георгиевский кавалер. Всем тыкал, но себя позволял называть только на «вы».
Когда в Ростов приезжал царь Николай II, дед преподнёс ему золотой портсигар и со словами: «Это тебе от нас» – указал на себя.
Прут рассказывал:
– Когда пришли брать жену Ворошилова, он сказал ей: «Встань спиной к моей груди», вынул два парабеллума и крикнул: «Кто шаг сделает, уложу на месте!» Отстоял. Это был мой комиссар, – сказал Прут.
Речь Прута на юбилее Леонида Утёсова:
– Утёсов с детства завидовал мне, тётя водила меня к Столярскому и учила музыке.
Лёня пришёл к моей тете и сказал:
– Зачем вы зря тратите деньги, у него же нет слуха!
– Ну и что, – возразила тётя, – там его учат не слушать, а играть.
Когда ввели «лит» на исполнение произведений на эстраде, Прут с Утёсовым сделали такую сценку в саду «Эрмитаж».
Прут, сидя в ложе театра, чихнул.
Утёсов взял бумажку и спросил:
– Кто чихнул?
– Я, – ответил Прут.
Утёсов прочитал по бумажке: «Будьте здоровы!»
Когда И.Л. Прут уходил на войну, Любовь Орлова подарила ему две стальные пластинки на грудь. К одной из них она приклеила свою фотографию с условием, что Прут отклеит её, когда война кончится. Орлова была уверена, что Прут останется в живых.
Во время взятия Берлина Прут со своей группой шёл под землей по канализационным каналам. Вдруг появился фашист и выстрелил с четырёх метров в грудь Пруту. Пуля попала в правую пластинку. Пластинка прогнулась. На груди под ней осталась вмятина, которую Прут охотно давал пощупать женщинам.
Прут говорил, что Любовь Орлова была добрым человеком, но некоммуникабельным.
Троюродный брат Иосифа Прута Изя Юдович жил в Одессе. В четырнадцать лет сбежал на французский корабль, плавал юнгой.
Началась Первая мировая война, и Юдович, уйдя во французскую армию, стал гражданином Франции. Когда он уехал из России, там осталась девочка шестнадцати лет по имени Мара, которую он любил. В 1922 году он приехал за ней в Екатеринослав.
Во Франции Юдович стал богатым человеком, имел своё предприятие. Началась Вторая мировая война. Они бросили всё и уехали на юг Франции. Он работал плотником, она возила что-то на мотоцикле. Оба были участниками Сопротивления. Она подорвалась на мине, осталась инвалидом и хотела покончить с собой. Он вошёл в комнату, когда она писала прощальное письмо, и сказал:
– Если бы ты это сделала, я бы лёг рядом.
Кончилась война. Юдович оказался без денег. Попросил тридцать тысяч франков у какого-то друга. Тот отказал:
– Тебе нечем отдавать.
Тогда он взял взаймы у своей бывшей секретарши. Через год стал миллионером на финском лесе. В знак благодарности купил секретарше дом за городом. Секретарша жила там со своей дочкой и внучкой. Юдович полюбил дочку. Начался роман. В конце каждой встречи он оставлял своей любовнице 1000 долларов на жизнь. Однажды, когда он в очередной раз приехал, внучка секретарши сказала, что её мама умерла, и подала Юдовичу коробку. Там лежали все до единого чеки и записка: «Я была с тобой, потому что очень тебя любила».
История эта описана Валентином Катаевым в его повести «Кубик».
А получилось всё так. В. Катаев перед отъездом в Париж, зная, что у Прута там родственники и друзья, попросил Иосифа Леонидовича дать ему рекомендательное письмо к кому-нибудь. Прут дал к Юдовичу. Оба они, и Юдович, и Катаев, из Одессы – будет о чём поговорить. Катаев жил у Юдовичей. Более того, когда он заболел, Мара в Ницце, оплатив Катаеву отель на целый месяц, ухаживала за ним. А Юдович вёл с ним долгие откровенные беседы, в частности, рассказал всю приведённую выше историю, добавив при этом, что его жена до сих пор ни о чём не догадывается.
Кстати сказать, Юдович переживал тогда не лучшие времена. Он, имея дело с «Совэкспортом», погорел на нефти. Катаев решил, что Юдович разорился, и написал в своей повести, будто его герой покончил с собой в подвале, предпочтя смерть позору и нищете. Но он не знал, что основной капитал Юдовича был в швейцарском банке на имя Мары, и таким образом они сохранили свои деньги.
Через некоторое время Юдович с Марой приехали в Москву, и как раз вышел журнал «Новый мир» с катаевским «Кубиком».
Прут не знал, что делать. А Юдович сразу спросил:
– Где Катаев? Я хочу с ним увидеться.