Прут сказал:
– Он болен.
Однако Юдович настоял на встрече. И Катаев сам подарил ему книгу с надписью: «Если можете, простите».
Юдович, естественно, читать по-русски не стал.
А Мара прочла и сказала мужу:
– Ты мне веришь?
– Верю.
– И без вопросов?
– Без.
– Тогда я тебе скажу: Катаев – чужой нам человек.
Прут, когда после этого был в Париже, вдруг сказал Юдовичу, показав на подвал:
– Ты здесь покончил с собой?
– С чего это? – удивился Юдович. – Ты что, с ума сошёл?
Прут понял, что он ничего не знает.
Однажды Прут встретил Катаева. Тот, улыбаясь, протянул Пруту руку. Прут руки не подал и пошёл дальше.
Пастернак с Сельвинским шли по Переделкино. Навстречу Катаев, подал руку Сельвинскому, потом пожал руку Пастернаку.
Когда Катаев отошёл, Пастернак спросил:
– Кто этот господин?
– Катаев, – ответил Сельвинский.
Пастернак пришёл домой и написал Катаеву письмо: «Извините, я не знал, что это вы, иначе руки бы вам не подал».
Маленькие девочки, внучки известных писателей, спросили Иосифа Леонидовича:
– Дедушка Прут, почему вы не ходите в ту аллею?
Прут сказал:
– Потому что там Мариэтта Шагинян караулит Катаева, чтобы его убить. Вдруг она перепутает и по ошибке убьёт меня.
Тут же в аллее появилась Мариэтта Шагинян. Девочки побежали к ней и закричали:
– Тётя Мариэтта Сергеевна! Это не Катаев, это дедушка Прут!
Иосиф Леонидович Прут с Жискаром д’Эстеном, президентом Франции, снимались на Красной площади для французского телевидения.
Речь шла о Бородинском сражении. Д’Эстен сказал, что правым флангом командовал маршал Понятовский, чей потомок является теперь министром в правительстве Франции. И что он стал маршалом в числе двенадцати знаменитых – Мюрата и так далее. Прут сразу понял ошибку, но ни слова не сказал. Однако потом режиссёру объяснил, что французский президент допустил две неточности. Понятовский в Бородинском сражении был генералом, а маршалом стал через год, когда во время сражения прискакал к Наполеону в крови. Наполеон спросил: «Вы ранены?» Понятовский ответил: «Я убит» – и упал замертво. Посмертно получил маршала.
Режиссёр спросил Прута, где он хочет получить деньги – во Франции или в СССР. Прут захотел во Франции.
Когда он был там, его двоюродный брат, много лет живущий в Париже, сказал:
– За восемь минут интервью с президентом ты должен получить 10 000 франков.
Сын брата поправил:
– Думаю, только пять тысяч.
Второй сказал:
– Радуйтесь, если получите три тысячи.
Прут взял такси за 35 франков, выпил с режиссером за 35 франков и получил за интервью ровно 70 франков.
Он заявил:
– Можете свернуть эти семьдесят франков и сунуть их в задницу президенту телекомпании.
Через некоторое время в посольство Франции в Москве пришёл перевод на 200 франков.
Когда-то Прут дружил с Горьким и даже считал себя его учеником.
Я спросил Прута, был ли Горький человеком эрудированным.
Прут сказал:
– Не очень. Он, Горький, любил цитаты, но часто произносил их невпопад и неточно.
Однажды приятель Прута, корреспондент «Правды», попросился на обед к Горькому. Прут передал просьбу Алексею Максимовичу.
Тот поинтересовался:
– Ему что, нечего есть?
– Нет, он просто хочет с вами познакомиться.
Приятель был приглашён. Во время обеда Горький сказал:
– Как говорил Франциск Второй… – И дальше шла цитата.
Прут ошибку заметил. Но промолчал. А приятель громко заявил:
– Эта фраза принадлежит Франциску Первому.
Воцарилась тишина.
– Нет, Второму, – сказал Горький.
Больше приятеля в гости не звали.
Прут заметил, что в путеводителе по городу Калининграду есть фраза: «В городе Калининграде родился великий немецкий философ Иммануил Кант».
Выступая в Доме литераторов на вечере Академии наук, Прут рассказал про своего друга академика, что в его трудах нашёл фразу, которая одна уже увековечила её автора. И процитировал:
– «В Ленинграде на Дворцовой площади стоит колонна…»
– Ну и что? – спросил академик из первого ряда. – Все правильно.
– Я не закончил, – невозмутимо продолжал Прут. – «А на ней изображение ангела в натуральную величину». Получается, что моему другу известна натуральная величина ангела.
Эстрадный артист, куплетист Н. Рыкунин когда-то отдыхал в «Империале». Вышел на улицу и увидел, как к санаторию подъехал шикарный автомобиль. Из него вышел молодой человек и спросил:
– Вы, наверное, русский? Только русские так рассматривают автомобили.
– Да, – признался Рыкунин, – я из Москвы.
– А вы знаете Прута?
– Это мой друг, – сказал Рыкунин.
Молодой человек отдал Рыкунину свою машину на целый месяц. Это был сын школьного друга Иосифа Леонидовича Прута.
Когда Прут однажды приехал в Лозанну, местная газета написала: «Из Советского Союза приехал господин Прут. Не вздумайте говорить при нём тайное по-французски. Он этот язык знает лучше нас».
Прут сказал мне:
– Никита Богословский у меня вот здесь, – и показал кулак.
– Почему?
И я услышал такую историю.
Однажды Пруту позвонил Павел Лисициан и попросил послушать его концерт, который будет по радио после двенадцати ночи.
– Тебя, – сказал Прут, – я готов слушать и после двенадцати.
Прут сел в кресло и стал слушать. Объявили «Вступление к трём неаполитанским песням» и заиграли мелодию песни «Тёмная ночь».
Прут тут же позвонил Богословскому и объявил:
– Ты говно.
– Кто это говорит? – спросил спросонья Богословский.
– Весь город говорит. Я только что слушал «Вступление к неаполитанским песням».
А дальше Прут сказал мне:
– Хорошо ему теперь знать, что Прут у него всегда в тылу? Это даже немцам не нравилось.
А это четверостишие Прут сам сочинил и спел в ЦДРИ в присутствии Соловьёва-Седого на мотив «Хризантем»:
Соловьёв, Соловьёв, Соловьёв ты седой,
Только песни твои вот с такой бородой.
В восемьсот девяносто четвертом году
Отцвели уж давно хризантемы в саду.
В «Империале» одна женщина пожаловалась Пруту, что не может здесь спать, поскольку фонари ночью с улицы светят ей прямо в окно.
Прут сказал мне:
– О, это то, что я себе сам сделал в Москве. У нас возле дома не горели фонари. Я позвонил начальнику милиции и сказал ему, что, если мне ночью встретится академик из соседнего подъезда, я его зарежу.
– Почему? – спросил начальник.
– Я буду думать, что это бандит, а отвечать придётся тебе.
– Почему?
– Потому что я знаком с министром МВД, а ты нет.
Вечером все фонари перед домом горели, и никто в доме не мог спать, в том числе и Прут.
Наум Лабковский, переводчик и сатирик, перевёл с украинского на русский Остапа Вишню.
Прут сказал:
– Перевёл с малорусского на ещё менее русский.
Память у Иосифа Леонидовича и в восемьдесят пять была потрясающая. Он помнил логарифмы разных чисел и даже число пи до восьмой цифры. Я проверял.
Поэт Рудерман, написавший песню «Тачанка», жил на Тверском бульваре. Пошёл на улицу Горького покупать диван. В магазине ему дали тележку, и он повёз свой диван на тележке.
В это время улицу Горького оцепили – по ней ехал какой-то высокий гость.
Рудерман подошёл к постовому и сказал:
– Я писатель Рудерман. Я купил себе диван.
Милиционер подумал, что это какой-то чокнутый, и отмахнулся от него, послал к капитану.
Рудерман подошёл к капитану:
– Вы товарищ капитан? Я писатель Рудерман. Я купил себе диван.
Капитан послал его вместе с диваном. Хорошо, что оцепление через час сняли.
Это про Рудермана, который болел туберкулёзом, Светлов сказал:
– Если бы не туберкулёз, он бы уже давно умер.
Дело в том, что туберкулёзникам давали дополнительное питание.
Никита Богословский однажды пришёл на собрание композиторов и сказал:
– Я у вас отниму всего одну минуту. – Вынул ноты и спросил: – Кто может сыграть с листа?
Кто-то вышел и по нотам сыграл песню «В лесу прифронтовом».
– Что это? – спросил Богословский.
Все ответили:
– «В лесу прифронтовом» Блантера.
– А теперь прочтите, что написано на нотах.
Там стояло: «Вальс из оперетты „Чёрная пантера“. Композитор Имре Кальман».
Дядя Прута умер в Париже в возрасте ста лет.
Когда ему было девяносто восемь, позвонила секретарша врача и стала заполнять анкету: адрес, диагноз, этаж, код и, наконец, возраст.
Дядя сказал:
– Девяносто семь лет.
Прут спросил:
– Зачем ты соврал, тебе же девяносто восемь.
Дядя ответил:
– Врачи не любят лечить стариков.
Прут на встрече с труппой Карловарского театра рассказывал:
– Меня часто спрашивают, как мне удалось прожить столько лет. Обычно я отвечаю так. Я был женат несколько раз. Каждый раз, женившись, я говорил жене: «Я человек тихий, не скандальный, если ты будешь повышать на меня голос, я тут же уйду на улицу». И так я всю жизнь живу на свежем воздухе.
Прут инсценировал «Театральный роман» Булгакова, который, как известно, не окончен.
В «Театральном романе» есть сцена с пистолетом. Прут с неё начал инсценировку и пистолетом закончил.
Отнес инсценировку жене Булгакова. Она прочла и попросила не отдавать пьесу в театр.
– Почему? – удивился Прут.
– Вы знаете, почему Михаил Афанасьевич не закончил роман?
– Нет.
– Потому что он не мог придумать концовку. А вы придумали, поэтому не надо.
Прут так и не отнёс пьесу в театр.
Я спросил Прута:
– Наверное, Михаил Афанасьевич был очень сложный человек?
– Да.
– Обидчивый?
– Нет, он считал, что обижаться – это унижать себя. Я тоже ни на кого не обижаюсь. Человек, равный мне, не может меня обидеть намеренно, а обижаться на неровню не стоит.